И еще я слышу голоса магистров в гостиной, но они очень тихие, на грани восприятия, и они явно обсуждают увиденное.
«Это был гонец светлейшего князя, — говорит Амосов. — Я как-то даже встречал его во дворце, если мне не изменяет память. А она мне редко изменяет… Вот не повезло бедняге! Попал как кур в ощип!»
Вот мы с Кристофом уже выбираемся на лесную дорогу и догоняем карету принцессы Софии Августы Фредерики. А вот мы уже обедаем, расположившись на походной мебели ее высочества. Кристоф обучает принцессу русским словам, и они оба задорно хохочут над этим.
Между прочим, я уловил пару моментов, которые в прошлый раз, наяву, ускользнули от моего внимания. Это рука Кристофа, сжимающая тонкую ручку Фике. А она и не возражает! Теперь я даже вижу, что она и сама в ответ неприметно поглаживает его руку. Принцесса Фике явно не имела ничего против ухаживаний моего неофита, и даже всячески их подстегивала…
А вот и герцогиня. Она под столиком сжимает мое колено, и сейчас я это вижу совершенно отчетливо, хотя на самом деле в тот момент я это только чувствовал. Пальцы ее так и впились в меня, даже костяшки побелели от напряжения.
«Ты глянь, что немка развратная творит! — снова слышу я голос Амосова. — Всё, совратила моего аспиранта! Это кто ж такое выдержит-то? Я бы вот не выдержал! А вы, Вильгельм?»
Что ему ответил на это Ван-дер-Флит я плохо расслышал, да и не интересовал меня его ответ. Потом я видел дождь, летящую в лицо грязь, видел приграничный городишко Горная Поляна. И комнату свою на постоялом дворе тоже видел…
Стоп! А вот этого я не припомню. Из чертогов моей памяти всплыла картинка, которую я не прежде не наблюдал. На ней Кристоф и принцесса Фике стоят у двери, ведущей в комнату ангельтинки, и… целуются? Да быть того не может! Руки неофита нежно обнимают тонкий девичий стан, а девушка при этом не только не отталкивается, а наоборот — стремится теснее прижаться к трепещущему от возбуждения телу парня.
Ну надо же! И как я упустил из вида это момент? А вот магистр Гантимуров взял да и вытащил из памяти моей воспоминание, о котором я даже и не ведал! Но, впрочем, я об этом догадывался. Наверное, подсознание все же накладывает на нас какие-то следы, и то, что мы потом считаем догадкой, наитием, каким-то озарением, на самом деле является лишь нашим собственным наблюдением. Просто мы не помним этого…
И еще я слышу совсем уж издалека сильно приглушенный голос своего куратора: «Вот же паскудник мелкий! Они там всех немок перепортили, что ли?»
А вот и я с герцогиней. Господи, стыдно-то как! Хотя… Выгляжу я молодцом. Да и герцогиня… ничего себе. А уж какие выкрутасы мы с ней проделываем! Да-а, уроки фройлен Хельги не прошли даром. Лицом в грязь я не упал перед этой ударившейся во все тяжкие матроной.
«А наш-то хорошо! — слышу я голос куратора. — Ты ж смотри как старается! Только что-то я не пойму, как это они так расположились? Это ж надо такое удумать! Дорогой князь, нельзя ли вернуться на полминуты назад? Просто мне очень интересно…»
Но тут появляется демон Шакус, и Амосов так и ухает от восторга. Я его не вижу, но представляю себе, как он потирает руки, наблюдая за схваткой.
Драка, удары, боль в левом плече, зеленая дымка перед глазами… Андрейка на вилах… А вот и я сам — с видом победителя иду совершенно голый со шпагой в руке, а на меня восторженно глазеют местные женщины.
«Вы тоже это видели, Вильгельм?» — снова голос Амосова.
«Вы об этой сине-зеленой дымке? У него на плече?» — слышу я слова Ван-дер-Флита. Настоящего Ван-дер-Флита — того, который находится здесь, в гостиной, а не толстяка, что остался в моей памяти.
«Ах, Алешка, ах, молодца! Уделал демона! И откуда только сил набрался? Прыг да скок!»
«Шакуса не просто вызвать в наш мир, он почти никогда не покидает Запределья…»
«Странно, что у герцогини это вышло сделать случайно… Мне это не нравится, дорогой Вильгельм… Да что это за зеленая дрянь у него на плече⁈»
«А вы не догадываетесь, Петр Андреевич?»
«Сила Шакуса?»
«Не иначе…»
А потом снова дорога, дорога, дорога. Гремят колеса, скрипят рессоры, стучат копыта, поднимая с земли фонтанчики пыли. Впереди становится виден замороченный лес, и тогда с нами начинает происходить что-то странное. Мы с Кристофом начинаем носиться на наших перепуганных лошадях, размахивать шпагами, кричать…
Я знаю, что в тот момент на нас напали сагарские стрижи-людоеды, но здесь их не видно, потому что никаких стрижей на самом деле не было. Это был морок, и наши глаза могли их видеть, а наши уши могли слышать их крики, однако в человеке еще достаточно других чувств, кроме зрения и слуха, которые тоже способны воспринимать окружающую реальность. Но зрение и слух — более явные, в обычной жизни они способны заглушить все остальные чувства.
«Открытая книга» способна передавать не только то, что человек видит глазами или слышит ушами. Она собирает воедино информацию от всех чувств, которыми обладает человек. Даже от тех, о наличии которых он и сам не подозревает.
Мы кричим, машем шпагами, уклоняемся от невидимой опасности. А вот в ужасе бежит Бернард. Обер-вахмистр Глапп — еще живой, а не изрубленный на куски сагарским палачом — высовывается из окна кареты, и я вижу, как он стреляет в несчастного лакея. Подпрыгнув, тот падает на землю и катится по ней, а потом вновь подскакивает и стремглав бежит прочь. Обер-вахмистр выскакивает из кареты и устремляется за ним. Быстро догоняет, сбивает с ног, и они оба падают. Бернард хватает подвернувший под руку увесистый камень и с силой бьет обер-вахмистра по затылку. Ногами отпихивает от себя бессознательное тело, тяжело поднимается и, прихрамывая, идет в сторону леса.
А я подхожу к лежащему на земле герру Глаппу, с трудом поднимаю его и укладываю поперек себе на лошадь. И тоже устремляюсь в лес…
Глава 26
Белая магия и печальный конец Ваньки Пестрого
Вот как оно было на самом деле!
Все мы были похожи в тот момент на перепуганных детишек, запертых в темной комнате, в которую запустили нажравшегося валерьяны кота. Мечемся, кричим, пытаемся отбиваться от несуществующей опасности. И наконец, исчезаем в лесу.
И снова стук копыт, грохот колес, скрип рессор… Короткие похороны, лесная могила с деревянным крестом в изголовье.
А вот и поваленное дерево. Мы с Кристофом говорим с пустотой. А потом морок сходит. Мы откапываем несчастного Генриха, встречаем перепуганного Бернарда.
«Вы что-нибудь понимаете, господа? — слышу я удивленный голос графа Амосова. Он очень отдаленный, почти потусторонний, но все же вполне различимый. — Что это были за дикие игры?»
«Морок, — коротко поясняет Ван-дер-Флит. — Это опасный лес. Там если не погибнешь сам, то легко можешь убить собственного друга, и даже знать об этом не будешь…»
Стук копыт, грохот колес, стены Аухлита. Великий князь Ульрих встречает свою невесту. Я вижу самого князя, идущего по ковровой дорожке, вижу одноглазого барона Марбаха, еще живого и без дыры в груди от шпаги Кристофа. И еще я вижу… Но нет, это не Хардинер. Это Кривой Нго.
Очень старый, очень высокий сутулый человек с изогнутым в форме полумесяца лицом и крючковатым носом. Да, его в Сагаре называют Неприметный, потому что он постоянно меняет свою внешность, и запомнить ее нет никакой возможности. Но «открытая книга» позволяет лицезреть его истинный облик, каким я и увидел его после сражения с демоном Румпельштильцхеном.
«Это он! — шипит Амосов. — Это Кривой Нго!»
А потом белая карета с огромными колесами уезжает, и мы с Кристофом оказываемся в таверне «Зеленая коза». И здесь я снова вижу Кривого Нго. Он беседует с нами, назвавшись Вильгельмом Ван-дер-Флитом, читает письмо светлейшего, бросает его в камин.
«Черт… — слышу я шепот Амосова. — Вот же черт! Я так и думал, что это он…»
«Алексей Федорович уже очень устал, — говорит ему князь Гантимуров. — „Открытая книга“ может забирать много сил, и я точно не знаю сколько их еще осталось у камер-юнкера».
