Самая младшая из них, именуемая Марбл Пай, по словам Трикси была робкой и застенчивой даже на фоне министерки Флаттершай. Её сложно было разговорить (Диана приучила её к тому, что она говорит за неё), но общение с ней Трикси вспоминала как самые приятные мгновения тех дней – не в похотливом смысле конечно. Марбл была единственной, кому нравились фокусы, что Трикси показывала во внерабочее время, в отличие от её грубой сестры, которая считала, что «трюки на камнях это осквернение традиций».
Лаймстоун Пай, Трикси описала как одну из самых грубых пони своего времени. Лаймстоун оправдывала свою грубость строгими нравами своей семьи, что не соответствовало действительности (по мнению Трикси, остальная семья Пай – милые пони, пусть и со странностями) – лаймовая получала искреннее наслаждение, смотря на то, как сильно Трикси уставала на своей работе, как ела специфичную местную еду земных пони (в её ингредиенты входили камни). Ещё запрещала Марбл общаться с Трикси, а самой синей единорожке показывать свои фокусы. Подробность того, как Лаймстоун отреагировала на предложение Трикси использовать порох при дроблении камня, аликорн предпочла не говорить. Сказала лишь что "рёбра долго болели".
Так изо дня в день проходили наши минуты общения (были ещё карточные игры на интерес, но Трикси всегда выигрывала), как будто этого было мало, аликорн всячески пыталась пробудить во мне половое влечение, используя и несловесные методы. Взаимностью я не отвечал, но для меня ситуация стала постепенно нормализовываться – на мои плоские шутки Трюкачка перестала квасить мне морду, но не перестала делать всё остальное. На публике она была тихой и спокойной, но по вечерам, когда мы были наедине в каюте: она всячески в меня тыкалась, похотливо улыбалась, не носила одежду, ходила расправив крылья, светила копилкой, делала прочие жесты демонстрирующие её желание совершить со мной половой акт. Апофеозом всего этого был случай, когда я зашёл в каюту и, не увидев в ней аликорна (она использовала заклинание невидимости), закрыл за собой дверь, думая, что хоть этот вечер пройдёт без пошлых намёков. Мечты, мечты.
Как только щёлкнул замок, свет резко выключился – в кромешной тьме можно было различить лишь два светящихся глаза, после темноту озарили две неяркие вспышки телепортации. На месте второй вспышки, что находилась на месте койки, я различил лежащую на спине Трюкачку в довольно провокационной позе. Меня бы это не удивило (она и раньше так делала) если бы всё это не сопровождалось «спецэффектами». Она подсвечивала свой синий силуэт красным светом, исходившим из её рога. Как будто этого было мало, с моей стороны к ней направлялись три жёлтые светящиеся дорожки. Намёк был понятней некуда – стилизация под подсветку взлётной полосы однозначно удалась. С её стороны было довольно цинично использовать подобный намёк, однако смысл был понятен – она визуально изобразила, что моя смерть в ином мире привела меня к ней, и сейчас я не должен останавливаться на достигнутом. Оценив всё происходящее, я не придумал ничего лучше, чем сделать известный жест «рука-лицо», вот только рук у меня теперь нет, да и слово лицо в этом мире не актуально, так что жеста, изображающего шок, не получилось. Получилось, что я с размаху вдарил себе копытом в морду. Может, это и к лучшему – театр абсурда с похотливым уклоном прекратился на какое-то время, хотя глаз болел.
На следующий день я решил, что нужно что-то делать. Трюкачка решила действовать по принципу «выжил сам – выживи другого», но мне вариант быть "выжитым" совсем не нравился. После некоторых раздумий я пришёл к выводу, что на борту есть одно место, где я могу спокойно обосноваться, и там меня не то что Трюкачка, вообще никто не будет беспокоить, тем более что в последние ночные часы, мне, вместо травы у дома, снился зимний лес. Основываясь на этом выводе, я направился в морозильную камеру, какого же было моё удивление, когда я обнаружил что это место занято. Открыв массивную дверь, обнаружил лежащего и дрожащего гуля зебру. Самое интересное в этой ситуации было то, что дверь морозильника предусматривала возможность открытия изнутри, а сам Сулик был в комбинезоне, жилете из драконьей кожи, и, что было для него необычно, в маске балаклаве и платке арафатке наподобие тех, что я раньше носил.
— Закаляешься? Готовишься к легендарным русским морозам? – я задал вопрос, основываясь на первом выводе от увиденного, но не удержался от сарказма.
— Как ты узнал? – сарказм насчёт географического происхождения морозов был проигнорирован. Похоже, полосатый был удивлен, что я сложил два и два, впрочем, неудивительно – не только мне были очевидны мои умственные способности.
— Ну, это элементарно, Ватсон.
— Чего? – гуль не понял отсылки.
— Чего, чего. Я говорю – это элементарно. Непонятно – для чего?
— Пытаюсь проверить одно утверждение, - Сулик замялся, но потом продолжил. — Я хотел тебе сказать, но позже.
— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
— Мне знакома эта поговорка. Так говорил тот эмм… призрак, что курировал проект по созданию жар-бомбы.
— Давай угадаю, про «рухнуть с баобаба» тоже от него.
— Разумеется, но обсудим это потом, а сейчас, будь любезен, поверни переключатель. Снизь температуру.
Кодовая фраза ощутилась, как бальзам на душу, но сейчас я был свободен от её основного эффекта. Тем не менее, я не видел причины отказать – если Сулик желает промерзнуть, то это его дело. В камере и так было довольно морозно, но после переключения температура стала такой, что даже у эскимоски бидоны бы промёрзли. Тем не менее, Сулик, отчаянно дрожа, терпел морозные уколы судьбы (хотя мороз притупил его вонь), а я, глядя на него, приходил к неутешительному выводу – план перетащить сюда койку отменяется. Конечно, в отличие от полосатика и прочих копытных, я гораздо лучше переносил низкие температуры, но теперь, когда все раны зажили, холод больше не доставлял мне такого удовольствия. Даже наоборот, я чувствовал от него дискомфорт, который бы не способствовал здоровому сну, но мне грех жаловаться – другие копытные не провели бы добровольно и получаса в таких условиях, а Сулик держался лишь усилием воли.
Пока он окончательно не околел, я решил ещё раз спросить насчёт причины столь странного поведения. Стуча зубами, гуль зебра сказал, что не только я и Отем могут планировать боевые операции, то, что происходит сейчас, является проверкой его (гуля) возможностей. Та операция, которую он планирует, требует действий в условиях низких температур, и Сулик планирует, что он, вместе со мной, примет в ней участие. Пока он не собирается раскрывать всех подробностей, но рассказал, что на данную идею его натолкнула моя способность к переносу низких температур. В моих способностях гуль уверен, в своих сейчас проводит проверку.
Честно говоря, меня всё это позабавило. Даже не сколько то, что Сулик, будучи по природе любителем тёплого климата, начал закаляться, сколько то, что он независимо от всех задумал провести боевую операцию. Конечно, я был не настолько интеллектуален, чтобы других осуждать, но, всё же, с трудом представлял гуля зебру в роли планировщика и организатора боевых операций. Серьёзно, он в данной роли будет выглядеть хуже, чем лидеры африканских революционных движений (Сулик говорил, что до войны он даже кость в носу носил), а ведь и они не отличались тактическим умом. В советское время даже была поговорка: Был бы ум бы у Лумумбы, Был бы Чомбе ни причём бы. Вот только Сулик не знает, кто такие Патрис и Маис, да и я не должен следовать расовым стереотипам.
