— Стой! – голос был знакомым, «старческим», скрипучим. — Он не мёртв! Добей его!

— Жива?! – неожиданный даже для меня ответ, который одновременно являлся риторическим вопросом, так и не был произнесён. Вместо этого я издал невнятное мычание вперемешку с выбросом крови – разрезанный язык давал о себе знать, но, похоже, Лира поняла, что я имел в виду.

— Разумеется, и он тоже! – прокричала единорожка в толстовке, одновременно светя жёлтым светом из своего отростка на башке. Судя по её виду (была в том же положении тела, в котором её оставил Лаенхарт) она парализована, хотя может говорить и использовать магию.

Данное открытие многое меняло. Сколько мы дрались? Десять минут? Меньше? Примерно за столько Лира пришла в сознание. Нет сомнений, что и ночной пегас также скоро проявит признаки жизни, хотя… Единорожка, которой свернули шею, выжила, но сейчас неподвижна – её голова живёт отдельно от тела. Скорее всего, придя в сознание, Лаенхарт также будет в положении Стивена Хокинга, но лучше не рисковать. Я знал, что должен сделать, и быстро понял, что не могу. Может, после всего пережитого это звучит странно, но я не мог так просто бросить кожистокрылого копытного в огонь. Я же не инквизитор, хотя и не гуманист. Я не могу просто бросить его в пламя как какого-то жадного еврея. Нужно что-то придумать, а пока мне придётся волочить этот мёртвый груз.

Волоча Ленхарта зашкирку, я сперва подстраховался и, найдя в его подсумке единственную болу связал его по всем четырём ногам, отчаянно вспоминая как сам был связан аналогичной болой. Также без внимания не остались и клинки на накопытниках – их я обезвредил, используя золотые монеты, что повсюду были раскиданы в этой «пещере Али Бобы». Двух монет на каждый клинок оказалось достаточно, чтобы заклинить механизмы. Видок у получившегося результата оказался ещё тот, в смысле – ненадежен, поэтому я и волочил сросшегося со своей бронёй копытного, будучи готовым, воткнуть нож ему в горло. К счастью, далеко волочить не пришлось – Сулик быстро нашёлся. Вид у него был изрядно потрепан, но факт наличия рядом пустой бутыли из-под лечебного зелья навевал оптимизм. Вскоре оптимизм подтвердился.

— Мы победили, - произнёс гуль зебра хриплым обессиленным голосом, а после подобно персонажу комиксов Джокеру засмеялся истеричным смехом. Хотя смех был заразителен, но больной язык присёк мои попытки присоединиться к «веселью». В данное «веселье» прервало то, чего я ожидал и опасался – очнувшийся Лаенхарт тут же вцепился зубами мне в левую заднюю ногу – нож в горло его успокоил.

— Ты взял его в плен? – вопрос гуля зебры был понятен, но я не смог на него ответить, только невнятно промычать плюясь кровью, — Эмм – я тебя не понял, - я снова замычал указывая на пленника, — Что? Почему так тихо? – задавая вопросы Сулик поднимал и опускал уши. — АААААА!!! ТИШИНА! Я – ОГЛОХ! ААААА!!!

Этого ещё не хватало. Как объяснить глухому, что я немой? Незавидное у нас положение, хотя с другой стороны – это справедливо. Недавно я прострелил глаз одноглазому, а в туннелях гончих Сулик сунул ствол дробовика в пасть одноглазой собаке - натянутая ирония. Честно говоря, нужно смотреть на ситуацию с хорошей стороны. Мы живы, выполнили задание, а про то, что больше не можем говорить и слышать, можно сказать что «легко отделались» - Лира вообще парализована. Уходя, нужно будет про неё не забыть – на этой мысли единорожка напомнила о себе:

— Чего ты с ним таскаешься?! Он убивал подобных тебе ещё до падения бомб, и нас бы не пощадил! Убей его!

С ней было сложно не согласиться – Лаенхарт действительно не стал бы брать пленных, но я решил не выполнять её предложение. Вместо этого, заметив лежащую рядом алебарду со сломанным древком и вспомнив, что в пещере находится мёртвый дракон, принял другое решение – связать Лаенхарта покрепче. Конкретнее, взяв «топорище», направился к головной части Спайка и, выбрав место у основания морды начал рубить его тонкий, но очень длинный язык. Это было неприятно, даже чисто психологически – у меня язык тоже был порезан. Хотя чисто технически это было несложно – драконий язык оказался не таким прочным как драконья шкура. Далее я замотал ночного пегаса в этот «пожарный шланг» - теперь Лаенхарт стал похож на хот-дог.

— Ты действительно лоботомит? – Лира прервала мои мысли об американском фастфуде, — Его нельзя оставлять в живых.

На риторический вопрос я ответил положительно, если бы мог говорить, со вторым аргументом также было сложно не согласиться, и я бы выполнил просьбу, если бы не встал новый вопрос – вопрос морали. Нет сомнений, что на моём месте Лаенхарт не стал бы задумываться о такой мелочи, да и мне, учитывая мой род деятельности, было как-то стрёмно над этим задумываться. Я чувствовал себя … даже не знаю, как выразиться – офицером Вермахта, а не палачом. Неудачное сравнение, но мой переживший лоботомию мозг смог придумать только такую аналогию хотя стрёмно сравнивать себя с этим вы…ом российского кинематографа. С другой стороны то, что мой противник сам жестокий убийца, делало выбор более лёгким – нет сомнений, что, оставшись в живых, Лаенхарт убьет ещё многих, и есть шанс, что я буду одним из них. Причём, местные власти эти убийства полностью оправдают, как нужные и полезные. Серьезно, то, что я сравнил Лаенхарта с Бэтменом, удивительно точно показывало его роль в этом мире. Разница лишь в том, что герой комиксов боролся со злом, чётко следуя принципу «не убивать» (вообще-то в ранних выпусках ещё как убивал), Лаенхарт же был свободен от данной, да и вообще каких либо рамок. Даже иронично и немного смешно, что я, будучи злодеем, загоняю себя в рамки.

Мозг говорил мне убить мышекрылого, а то, что называют сердцем, прямо противоположное. Убивать ли местного Бэтмена и мучиться со своей совестью, или, оставив его в живых, мучиться от последствий? Выбор был сложен и затрагивал вопрос нравственности в этом безнравственном мире. Ранее я уже делал подобные выборы. Первый раз сделал выбор сам, отпустив Вельвет Ремеди, второй раз я доверил выбор монете и результат мне не понравился. Похоже, мне придётся вновь довериться случаю – поступить с местным Бэтменом в стиле Двуликого. Честно говоря, мне и сейчас это не нравилось, не столько из-за того, что я собирался кого-то убить, сколько из-за того, что я сам сравнивал себя с Двуликим. Из антигероев мне больше нравился образ Джокера, вот только моё чувство юмора хромало, хотя сейчас моя изрезанная морда имеет выражение джокеровской кровавой улыбки.

— Может, ты победил меня, но не Эквестрию! – очнувшийся «Бэтмен» прервал мои философские размышления. — Мы знаем, кто ты, твои особенности и слабости! Тебя всё равно найдут и покарают! Не сегодня, так завтра! Не я, так кто-то другой!

Хотя мне было, что ответить, но порезанный язык был не способен выполнить свои функции, так что свои дальнейшие действия я выполнил в абсолютном молчании. В этом даже был небольшой шарм, и я решил это использовать, для полноты картины глуша шум своих шагов.

Бесшумным шагом я подошёл к пленнику и почти механическим движением поднял одну из множества валяющихся в пещере монет. Многие из них были оплавлены с одной стороны драконьим пламенем, и эта не была исключением – ещё одно сходство с известной серией комиксов. Вращая обгоревшую монету в своей ауре, я показал Лаенхарту обе её стороны. Далее всё решил случай – беспристрастный, беспощадный, честный. Лира одобрила данный выбор.