Устин кивнул. Медведь будет очень кстати.

— Собаки, — аббат протянул руку, и под нее сразу подошел большой черный пес, — Собак мы тут любим. Что у вас делают собаки?

— Пляшут, поют, показывают фокусы и собирают деньги.

— Пьер Песий Доктор говорил, что приготовил какие-то новые фокусы. До Рождества пост, поэтому никаких фокусов, а после мы его перекупим, чтобы премьера была у нас. Юстиниан, надо будет объяснить ему что-то про Московию.

— Объясню.

Отец Августин поставил пометку в списке и продолжил.

— Переходим к собственно мистерии. Надо упомянуть, кого из святых знают и почитают в Московии.

— В Московии не почитают Папу и не знают некоторых ваших святых. Но Иисус это всегда Иисус, а Адам это всегда Адам.

— Писание у схизматиков то же самое, что у нас, — сказал Книжник, — Я перечислил персонажей вечери Киприана, Юстиниан узнал и ветхозаветных, и новозаветных. Только игру слов не понял, но наши зрители поймут.

— Хорошо. Кого-то из персонажей зачитаешь, но кого-то надо вывести актерами и дать сценки.

— Адам — ладно, мужчин тут полно, выберем самого красивого. А где мы в аббатстве возьмем Еву? — спросил Книжник.

— Адам и Ева, если кто забыл, у нас уже есть. Шут Его Величества Трибуле и шутовка Маргариты Австрийской Колетт. Это опытные актеры, с ними не должно быть вопросов. Трибуле и Колетт готовы играть любые пары. От Адама и Евы в начале до Иосифа и Марии в конце. Плохо, что они все время заняты при дворах, но обещали, что реплики сами отработают, а если что, вытянут на импровизации. Поэтому генеральная репетиция библейской части утром-днем двадцать шестого. Господа на турнире, им не до шутов.

— Адам и Ева одетыми будут, или как в Библии? — спросил кто-то из старших отцов аббатства.

— С них станется и голыми выйти, — вздохнул аббат.

— Так ведь холодно, — добрый монах, оказывается, заботился не о моральном облике господ рыцарей, а о здоровье актеров.

Устин удивился. Это у них считается холодно? Даже лужи не каждую ночь замерзают.

— Накинем плащи, нальем глинтвейна, — аббат сделал у себя пометку, — Юстиниан, в Московии пьют глинтвейн?

— Нет. Из горячего зимой сбитень пьют. Такой напиток из меда и трав.

— Без хмельного?

— У нас виноград не растет.

— И вы вина не пьете?

— Пьем вино, которое немцы привозят. Еще водку гоним из зерна. Но она крепкая, и ее горячей не пьют.

— Отец-ключник?

— Да, Ваше преподобие?

— Возьмите меда, трав и сделайте этот сбитень как скажет раб божий Юстиниан. Сделайте побольше и наливайте всем, кто подойдет.

— На воде? — брезгливо поморщился ключник.

— На воде наши прихожане не поймут. На вине. Возьми какого не жалко. С медом любое будет сладкое.

— Сделаем. Еще бы еду какую-то московскую.

— Пироги, — ответил Устин, — Зимой у нас рыбные хорошо идут.

— А мясные?

— Да и мясные. Только с сыром не делаем, у нас сыр за лакомство. Вообще, с чем Бог пошлет, с тем и печем. Только этим больше бабы занимаются, я не скажу, чем отличается наше тесто от вашего.

— Пирогами нас не удивишь. Едите что-то, чего у нас нет?

— Огурцы соленые, яблоки моченые, капусту квашеную. Но это все долго готовится.

— Из горячего?

— Кашу. Ее в печи надо готовить и подавать с маслом.

— Постную?

— В пост постную, а в скоромные дни с мясом. Только я у вас тут гречки не видел. И зерно у вас не такое, и печи другие, и посуда. Из вашей провизии на вашей кухне ваша еда и получится.

— На рынке был?

— Был.

— Что там есть такое же, что у вас едят?

— Сарацинское пшено. Из него татары плов делают.

— Что это?

— Рис, — пояснил Книжник.

— Этот ваш, то есть татарский плов вкусный?

— Вкусный.

— Что нужно, кроме риса?

— Баранина, лук, морковь. Приправы какие-нибудь. Котел на открытом огне.

— Все есть, — сказал отец-ключник, — Хоть сегодня на пробу сделаем, а понравится, так к мистерии большой котел сварим.

— Хорошо. Теперь о сюжете. Брат Книжник?

— Уже пишу. Вкратце самые известные истории из Ветхого Завета. Начинаем с Адама и Евы. Заканчиваем рождественским вертепом. И как раз через день после нашей мистерии чернь будет поминать избиение младенцев.

— Ковчег сделаем или сложно? — спросил кто-то.

— Рыцари обещали привезти красивую маленькую лодку. Важно показать идею, как понимают ковчег в Московии. Я зачитаю про реки и корабли в русской жизни. В ковчег закинем по паре куриц и овец. Трибуле что-нибудь по теме пошутит.

— Дьяблерия будет? — спросил другой монах.

— Может, ну ее? — поморщился Книжник.

— Трибуле сказал, что в Париже обязательно полагается дьяблерия, а то Его Величество не оценит.

— Врет ведь, шут гороховый.

— Может и врет. А может и не врет.

— Тогда пусть будет дьяблерия, но строго после Рождества. За это время надо найти четырех не совсем спятивших добровольцев, годных в дьяволы, и передать их под командование Трибуле. Пусть сам с ними мучается. Если мы ставим мистерию и дьяблерию для короля Франции, то необходимо и достаточно, чтобы дьяволы отметились перед королем. А не бегали по городу и гадили всем, кто под руку попадется. Двадцать пятого как раз прием в Монкальери, и двадцать шестого после репетиции пусть шут забирает дьяволов и развлекает короля после турнира.

— Согласен, — аббат сделал у себя пометку. Найти дьяволов.

Прибежал монах, дежуривший на воротах.

— Отец Августин!

— Говори, сын мой.

— Там на постой просятся священник-швейцарец с каким-то головорезом. Говорят, что они братья-иоанниты и воевали на море.

— Тодт и Мятый? — спросил Книжник.

Монах пожал плечами.

— Кто такие Тодт и Мятый? — спросил отец Августин.

— Брат Тодт был капитаном солдат у нас на «Санта-Марии», а Мятый — матросом. Еще Тодт плотник и художник.

— Плотника и художника нам сейчас мог только Господь послать. Тащи их сюда, — скомандовал аббат монаху-привратнику.

Тодт и Мятый въехали во двор и поспешили в трапезную, даже не успев распрячь лошадей.

— Они? — спросил аббат.

— Они, — ответил Книжник.

— Вы приняты на ночлег с проживанием, столом и фуражом, — сказал отец Августин, — Ваше послушание — участвовать в постановке мистерии. Мистерия про Рождество в Московии по рассказам мессира Юстиниана, — аббат кивнул на Устина, — Кажется, вы с ним знакомы. Вопросы есть?

— Никак нет! — по военно-морскому ответил Тодт, а Мятый затупил и промолчал.

— Сын мой, ты художник? — сразу перешел к делу аббат.

— Да, Божьей милостью я немного умею рисовать.

— Что рисуешь?

— Ландскнехтов, чертей, грешников всяких.

— Татар?

— Они, наверное, как мавры, а мавров я повидал на море.

— Хорошо. Сегодня и начнешь. Ты еще плотник?

— Божьей милостью я немного плотник.

— Если отцу-плотнику будет нужна помощь, поможешь.

— Пусть рамы и задники под холсты сам себе соберет, — сказал отец-плотник, который уже прикинул объем работ.

— Понял?

— Понял, — поклонился Тодт.

— И ты капитан солдат.

— Божьей милостью я был капитаном солдат.

— Кулаками драться умеешь?

— Умею.

— Строй поставить можешь?

— Могу.

— Нам нужно выставить отряд монахов против отряда рыцарей в кулачном бою, и чтобы я навалял братцу Лодовико раньше, чем его друзья наваляют моим.

— Понял. Сколько человек есть?

— Пока трое. Я, ты и мессир Юстиниан.

— Четверо. Еще Мятому сутану дадим, — Тодт кивнул на помощника.

— Мало.

— Мост через По называется рыцарским, потому что за ним следят братья-иоанниты из Сант-Антонио-ди-Ранверсо. Можно их пригласить, — вспомнил кто-то из монахов.

— У них есть несколько морских ветеранов, но они все старые и больные.

— У францисканцев всегда можно найти людей с прошлым, — предложил Книжник, — Францисканцы те еще весельчаки.

— Уже, — поморщился аббат, — Я отписал нашим братьям-соседям в Сакра-ди-Сан-Мигеле. Там последние полгода новый приор, отец Жерар. Как раз перевелся в бенедиктинцы из францисканцев. Напринимал и в монахи, и в послушники не то францисканцев, не то разбойников. Надо, говорит, давать грешникам шанс исправиться. Морды у них грешные, это да. Но с жалобами на бенедиктинцев горожане побежали бы в первую очередь ко мне, а жалоб я и не припомню.