Отец Августин внимательно слушал и задал свой вопрос, когда Трибуле подустал.

— Я понимаю, что ты не католик, — сказал аббат, — Но отмечаешь ли ты Рождество?

— Конечно, — уверенно сказал Устин, — Рождество это всегда Рождество, а Иисус это всегда Иисус. Я бы пошел с вами в собор, хотя я молюсь и крещусь по-другому.

— Папа это всегда Папа, или у вас свой первосвященник? — спросил неугомонный Трибуле.

— У нас главный священник — митрополит Московский и Всея Руси.

— Никто не любит Папу! — воскликнул шут, — А любите ли вы мистерии?

— Что такое мистерии?

— Представления с костюмами и масками. У вас есть такие на Рождество?

— Перед рождественской ночью у нас Сочельник. Самый строгий постный день. Ничего нельзя есть до первой звезды. На Рождество мы идем в церковь, а на следующий день начинаются sviatki. Мы ходим по домам и поздравляем друг друга. Едим мясо и пьем пиво во славу Господа. Поем koliadi. Это такие песенки во славу Господа.

— Очень богоугодно, — кивнул отец Августин.

— Не-не-не! — воскликнул Трибуле, — Уверен, что у них и светских забав полно. Простого веселья, не связанного с Господом и святыми.

— Например, дьяблерий? — уточнила Колетт.

— Хотя бы и дьяблерий!

— Что такое дьяблерия? — спросил Устин.

— У вас их нет или называются по другому? — спросил аббат, — Это такая часть мистерии, где участвуют ряженые черти. И их потом посрамляют праведники.

— Ага, — кивнул Галеаццо Сансеверино, — А до этого несколько дней перед мистерией черти бегают по городу, вооруженные кухонной утварью, задирают всех, поднимают шум, орут, богохульствуют. Даже грабят по мелочи.

— Понял, — ответил Устин, — У нас могут рядиться и в чертей, но чаще мы рядимся в звериные шкуры и в маски. Пугаем пугливых, смешим смелых. И так от Рождества до Крещения. До первого января у нас святые вечера, а с первого января до Крещения — страшные вечера.

— Как у нас каникулы?

— Да, как каникулы.

— Как положено добрым христианам.

— А еще какие развлечения?

— Катаемся со снежных гор…

— У вас выпадают горы снега?

— Снег выпадает поровну везде, это мы его сгребаем в горы. Но лучше всего кататься с высокого берега реки.

— В воду? Зимой?

— Нет, реки у нас замерзают, и на льду получаются площади для гуляний шириной в реку.

— Хоть конный турнир устраивай?

— Да хоть скачки вдоль реки. У нас летом река — дорога для кораблей, а зимой — дорога для саней. Города стоят на реках, не заблудишься.

— И вы устраиваете турниры?

— У нас нет вашего обычая конной сшибки. Мы стреляем из луков, бросаем копья, поражаем мишени. И выходим в кулачные бои стенка на стенку.

— Ну, это для простолюдинов, — сказал Шарль де Бурбон.

— Нет, у нас и дворяне так развлекаются. Почему бы не поколотить простой народ кулаками?

— Рыцари бьются с крестьянами на кулаках? — удивился коннетабль.

— Да. Это же весело. Разве у вас рыцари никогда не участвуют в простолюдинских забавах?

— Участвуем, конечно. Особенно, когда с девками, — ответил кто-то из гостей.

— Разве прилично биться на кулаках? — спросил другой.

— Кто нам запретит, если мы захотим? — ответил Устин и посмотрел на Книжника, ища поддержки.

— Иисус выгнал торговцев из храма кулаками, а не мечом, — ответил Книжник, — Он вообще не любил кровопролитие.

— На турнирах мы же бьем руками и боремся, — сказал кто-то из рыцарей.

— Только в железе и с рыцарями, — ответили ему.

— А свадьбы-то, свадьбы! — напомнил Трибуле, — Я знаю, что вытворяют господа рыцари на свадьбах!

— Даааа! Свадьбы! — загудели гости.

Устин облегченно выдохнул. Оказалось, что на время свадебного пира, если не считать совсем уж высшую аристократию, все гости считались как бы равными, и обычай не требовал соблюдать дистанцию ни вверх, ни вниз. Не возбранялось под настроение потузить кулаками и ближнего своего, и неближнего, и вообще незнакомого гостя.

— Было дело, мы на пиру встретили одного краснорожего сутягу, — бодро рассказывал один местный рыцарь, — Малость побили друг друга, а потом повернулись к нему, и так славно угостили тумаками, что мать родная бы не узнала. Под глаза навешали фонарей, поломали зубы, сломали ухо, сломали пару ребер и даже ливер в брюхе так отбили, что кровью ссал.

— А вот у нас был случай…

Трибуле встал и постучал ложкой о бокал.

— Как вы думаете, зачем Его Величество отправил меня вперед? — спросил шут.

Рыцари пожали плечами. Явно же провоцирует реплику, чтобы подколоть ответившего.

— Потому что Его Величество хочет, чтобы в Турине для него поставили мистерию, — продолжил Трибуле, — Он привык в Париже каждое Рождество смотреть мистерии.

— Турин не планировал никаких мистерий на это Рождество, — заявил отец Августин, — Мистерии у нас ставят госпитальеры из Сан-Антонио-ди-Ранверсо, но на это Рождество у них завал с паломниками.

— Так запланируйте! На двадцать седьмое.

— Почему двадцать седьмого? — спросил Книжник.

— Потому что Его Величество хорошо если успеет приехать к Рождеству. Двадцать пятого прием в Монкальери, двадцать шестого — турнир. Дальше двадцать восьмое — день избиения младенцев.

— Что-что? — удивился Устин, — Что вы делаете в этот день?

— Избиваем младенцев, конечно же! — воскликнула Колетт, и рыцари рассмеялись.

— Нет, мы не избиваем младенцев, — поморщился аббат, — Это дурацкий праздник черни в память об избиении младенцев царем Иродом. Во Франции его, кажется, запретили. Но не в Савойе. Потом еще будет первое января. Представляете, день дурака.

— У дураков есть свой день?

— В мире столько дураков, что у нас с вами может быть свой месяц, — гордо ответил Трибуле.

— Но осталось всего пять дней, — тихо сказал аббат, — Если бы Его Величество предупредил нас раньше…

— Сделайте маленькую мистерию. Чтобы уместилась между полуднем и сумерками. И чтобы я был Адамом, а Колетт — Евой.

— Господи! Да про что же я поставлю мистерию? Почему я, в самом деле?

Отец Августин посмотрел на родственников. Те молча показали, что они ни к каким постановкам близко не подойдут.

— Пусть город ставит, как обычно. Каждый цех закажет свой сюжет, построит свою декорацию, поставит своих актеров, — предложил он.

— Город не успеет, — сказал Лодовико Сансеверино, — Они неделю только советоваться будут. А перед этим две недели законники будут искать в законах причину, почему город не обязан ставить мистерию, когда этого хочет государь соседнего государства.

— А мое аббатство почему обязано? — спросил аббат.

— Не аббатство, а местное благородное общество, включая всех присутствующих, — ответил Трибуле, — Не хотите — как хотите. Я так и скажу Его Величеству, что местное рыцарство гордо отказалось, ибо оно не ваши вассалы. Так и скажу, в жопу послали Ваше Величество и в другой орган, где Его Величество не в пример чаще бывает, и еще на третьем органе повертели. Ибо вассалы Вашего дяди не Ваши вассалы. А коннетабль, скажу, слушал и подхихикивал.

В шута запустили сразу несколькими предметами, но он от всех увернулся.

— Что это вы? Шут племянника вашего герцога не ваш шут.

— Да поставьте вы эту чертову мистерию, — сказал коннетабль Шарль де Бурбон.

— И пусть этот чертов король подавится? — продолжил Трибуле.

— За чей счет? — спросил аббат.

— За мой, — сказал коннетабль, — По справедливым туринским расценкам.

Все удивленно посмотрели на него.

— Предлагаю поставить маленькую красивую мистерию за счет наследства Бурбонов, — повторил коннетабль.

— Ах ты хитрюга! — вскричал Трибуле, — Ты хочешь промотать наследство Бурбонов быстрее, чем суд присудит его матушке Луизе?

Коннетабль красноречиво промолчал, и вопрос превратился в риторический.

— А знаете, неплохая идея, — сказал аббат отец Августин и посмотрел на родственников.

— По справедливым-то расценкам, да, — сказал Лодовико Сансеверино.