Длани их полны силы, а сердце исполнено храбрых

Помыслов; взор их пронзает пространство, и копья разят.

Первое чудовище в два прыжка настигло меня и схватило. Я была парализована ужасом и не могла даже двинуться. Чудовище, переливаясь синими и алыми всполохами, вытащило меня из воды и понесло к своему товарищу:

— Влад, успокоительное, быстро!

Второе чудовище вынуло из своего рюкзака знакомый пластырь и шлёпнуло мне его на шею.

У меня всё поплыло перед глазами, но хор ещё не закончил:

— Вот он идёт, злосчастный киклоп, потакающий жадности,

Скрылся коварно, как волк под овечьей обманчивой шкурой.

Как он смеётся, вкусивши от плоти и крови невинной…

Кто же отмщенье свершит за пролитую кровь без вины?

Повернув голову, я заметила третью фигуру. Она излучала теплое, уверенное желтое сияние, словно окружённая самодовольством. Сверху он, как маской, укрылся фиолетовой пеленой беспокойства, но внутри я видела его радость.

…Кто это? Чему он радуется? Проклятье, чему он радуется?..

Мир вокруг начал расплываться, краски — смешиваться в причудливом хороводе. Голоса окружающих меня Титанов доносились словно издалека, громовые раскаты, от которых содрогалась земля. Я видела себя со стороны — маленькую, хрупкую, угасающую искру на фоне этих космических исполинов. Реальность и бред сплелись в тугой узел, и я уже не могла отличить одно от другого.

Из-за ярких всполохов от брата и третьего чудовища я не могла визуально определить, кто это, а из-за сильного седативного средства мои глаза начали закрываться и сердцебиение успокаиваться. Голоса людей превратились в неразборчивый гул.

Я думала, что моё сознание соскользнёт во тьму, но я смотрела на Титанов сверху, снизу, с боков, ОТОВСЮДУ. Огромные полыхающие огнями чудовища продолжали прибывать на поляну на своих грохочущих колесницах. Их голоса отдавались громом, их эмоции полыхали молниями, повергая смертных в ужас. Земля тряслась под их поступью.

Упавшую и погасшую Титаниду подняли и понесли в серебряную громовую стрекозу. Её тело растеряло почти все свои огни, только в груди и голове тихо пульсировало алым течение жизни, да слабые искорки пробегали по её конечностям.

Остальные Титаны споро принялись разбирать завалы. Под их могучими руками разлетались в стороны давно погибшие полисы. Где Титаны не справлялись сами, они звали на помощь свои самоходные колесницы, и вскоре кровь нашей Матери Цереры смогла снова литься свободным потоком в вене, не сдерживаемая ничем.

Гиганты извлекли из завалов безжизненные тела двух Титанов, что погибли давным-давно.

Даже великие беспомощны перед судьбою, на всякую силу найдется другая сила. С одним Титаном может справиться другой Титан. Из уст в уста передавалась древняя легенда. Множество полисов смертных видели битву чудовищ, и видели, как одна гигантская стрекоза повергла наземь гремящую колесницу, уронив её в бурную кровь Матери. Сильны и могучи Титаны, но Мать сильнее кого бы то ни было. О, благодатная Церера, подательница жизни. Ты даёшь жизнь, и ты её забираешь!

Тела Титанов другие Титаны накрыли полотнищами и тоже погрузили в свою стрекозу. Все чуждые, странные вещи и хитроумные магические приспособления они подняли из материнской крови и унесли с собой.

С грохочущим рёвом серебряная стрекоза поднялась, унося тела Титанов и их живых родственников. О великое, о чудовищное. Мы будем слагать песни об эт…

У меня внутри как будто лопнула какая-то упругая резинка, и после удара отскочившего конца я рухнула вниз, во тьму.

Как клубящиеся грозовые облака тьма поглотила меня, но даже в ней продолжали мерцать отблески видений. Обрывки фраз, загадочные образы, неясные предчувствия. Словно мое подсознание, бурля как кипящий суп, пыталось донести до меня нечто важное, жизненно необходимое. Оно кидало в меня странные, никак не связанные воспоминания.

Вот профессор Сильва размахивает руками: «…перебирать пайки на складе…», вот увиденные мельком кассеты с кислородом, вот стрекоза, наносящая удар издалека… Вот ярко-жёлтые обломки в воде…

Запах грозы и лекарств окружил меня, и высоко-высоко надо мной контрапунктом звучал писк прибора жизнеобеспечения.

Интерлюдия: Оправдания

Шесть лет назад

Запах денег похож на запах гнили. В этом он убедился за последний год. Но что такое немного вони, когда речь идёт о выживании? В конце концов, он никому не причиняет вреда. Просто… оптимизирует систему.

Мужчина сидел в своём кабинете на кураторской базе, просматривая списки припасов на планшете. Красным маркером он методично отмечал те позиции, которые можно было «списать». Вот пайки — до конца срока годности осталось три месяца. По инструкции их всё равно придётся уничтожить. Так не лучше ли, чтобы они принесли хоть какую-то пользу?

Кислородные картриджи… Их всегда заказывают с запасом. Перестраховываются. А он просто немного корректирует эту перестраховку. Половина картриджей просто пылится на складе. Чистая бюрократическая глупость — держать столько неиспользуемого оборудования. Но так положено. Да разве он возражает?

Медикаменты… Ну да, дорогие. Но опять же — сколько их просто приходится списывать по истечении срока годности? А на чёрном рынке за них дают хорошие деньги. Очень хорошие. Достаточные, чтобы ещё немного сократить долг перед чёртовыми коллекторами.

От планшета исходил тот же тошнотворный запах, что и от судебных бумаг год назад. Тогда его едва не вывернуло прямо в зале суда. Но теперь… Теперь он научился справляться с тошнотой. В конце концов, система сама вынудила его. Разве справедливо заставлять его платить за чужие ошибки?

Он посмотрел на цифры в своём банковском приложении. Долг уменьшился почти вдвое. Ещё год такой «работы», и он будет свободен. Сможет начать новую жизнь. А пока… Пока надо делать то, что должно.

Мужчина снова взглянул на списки припасов. Так, что тут у нас? Партия консервов, которые «случайно» промокли при разгрузке. Конечно, их придётся списать. Упаковка повреждена, кто знает, не испортилось ли содержимое? Техника безопасности превыше всего, верно?

Он усмехнулся. Когда-то он и правда верил в эти правила. Был идеалистом, считал, что честная служба — это путь к успеху. Но система научила его другому. Здесь, в реальном мире, выживает не тот, кто честен, а тот, кто умеет приспосабливаться.

И разве он делает что-то по-настоящему плохое? Это добро всё равно пошло бы в утиль. Он просто… перераспределяет ресурсы. Помогает им найти более эффективное применение. Разве не этому его учили в школе менеджмента на ускоренных курсах? Оптимизация, эффективность, разумное использование ресурсов…

От этих мыслей запах гнили становился чуть менее заметным. Почти неощутимым. Почти… приемлемым.

Да, он больше не тот наивный служака, каким был раньше. Но может, это и к лучшему? Может, именно такой опыт и делает человека по-настоящему мудрым? Понимающим, как устроен мир на самом деле?

Он снова пометил красным несколько позиций в списке. Ещё немного, и он будет свободен. А там… Там видно будет. Возможно, он даже сможет использовать полученный опыт во благо. Поможет другим, попавшим в трудную ситуацию. Ведь кто-то должен…

Он помнил свою первую сделку с контрабандистами. Как его трясло, когда он подписывал первые поддельные документы. Как к горлу подкатывала тошнота от смрадного запаха, исходящего от Тома и его подельников.

— Не дрейфь, — похлопал его тогда по плечу старый друг. — Первый раз всегда страшно. Потом привыкнешь.

И ведь правда — привык. Привык к запаху лёгких денег, к двойной бухгалтерии, к ночным встречам в заброшенных пещерах. Привык врать начальству и коллегам.

Поначалу было противно, но потом… Потом пришли первые деньги. Хорошие деньги. С каждым переводом на счёт долги становились меньше, а дышать — легче. И собственный запах уже не казался таким отвратительным.