Загрузив ролики на все возможные ресурсы, видеохостинги и платформы, ребята добились головокружительного успеха — общее количество просмотров перевалило за 50 миллионов. Это был не просто успех, это был прорыв, и каждый чувствовал: они попали в точку. Им верили.

Школа теперь ощущалась как поле боевых действий, где каждый день — то бой, то затишье. Одни учителя смотрели на них с открытой неприязнью, шипя про «наглость» и «бессовестность». Другие, наоборот, внезапно становились мягче, как будто просили молчаливо: «Не трогайте, не поднимайте старое…»

Но было уже поздно. Механизм запущен. Машина перемен гудела, и у неё был двигатель — правда.

Миша сидел на подоконнике в школьном коридоре рядом с Варварой, болтая ногой в воздухе и держа в руке планшет. Варя, сжав в руках бутылку воды, уткнулась в экран телефона, где текли комментарии под последним видео.

— Нам уже делают предложения по рекламе, представляешь? — с усмешкой сказал Миша, — или даже финансирование. Одни предлагают интеграции, другие — продюсирование. Славик сейчас всё в кучку собирает, сказал: «Дайте мне пару дней, я разложу их по папочкам». Он вообще стал похож на человека, который ведёт Excel-таблицы во сне.

Варвара кивнула, немного растерянная.

— Я просто не могу поверить, что это всё — реально.

Именно в этот момент по коридору к ним подошёл знакомый, но неожиданно серьезный силуэт — Григорий Григорьевич, отец Егора, тот самый, что обычно носил в глазах вечную усталость и иронию.

— Варвара Хазер? — сказал он и остановился напротив, глядя строго. — Мне нужно с вами поговорить. Только с вами. Наедине.

Он сделал паузу, чуть нахмурился и добавил:

— Глазу на глаз.

Варвара медленно поднялась с подоконника, не отводя взгляда от мужчины. Миша встал рядом, напрягаясь — он чувствовал, как всё вокруг чуть сжалось, как перед грозой.

— Простите, Григорий Григорьевич, — спокойно, но твёрдо сказала Варвара, — я не веду разговоров тет-а-тет с отцом того, кто годами систематически унижал и ломал жизни меня и моих одноклассников.

Мужчина чуть дернул бровью, но промолчал. Варя продолжила:

— Если вы действительно хотите поговорить, это будет при свидетелях. Я приду не одна — как минимум с братом. И разговор будет под запись. Камеры — обязательны. Мы уже проходили через «неправильно истолкованные слова».

Григорий Григорьевич на мгновение посмотрел на неё с прищуром. Казалось, он вот-вот возразит. Но потом вдруг усмехнулся — устало, как человек, который ожидал сопротивления, но не совсем в такой форме.

— Ценю деловой подход, — медленно произнёс он. — Ладно. Приходите с кем угодно. Хоть со всей вашей командой и в касках. Камеры — пожалуйста. Я буду ждать в кабинете директора. Сегодня. После последнего шестого урока.

Он развернулся, собираясь уходить, но на секунду замер.

— И, Варвара… — бросил он через плечо, не оборачиваясь. — Спасибо, что не послала. Хотя была бы в своём праве.

И пошёл прочь по коридору, оставляя за собой тяжёлую тень. Варвара вздохнула, а Миша только и сказал:

— Олег что-то задерживается в столовке. Неужели булочки закончились?

Олег появился из-за угла, весело смеясь с Жэкой и жонглируя тремя ещё тёплыми булочками. Один из завитков успел чуть примяться — Жэка виновато хихикал, явно где-то уронил, но тут же поднял и сдобрил шуткой про «три секунды на земле — не считается».

— Булки спасены, — торжественно сказал Олег, протягивая одну Варваре и другую Мише. — Только не говорите, что на диете.

— Не до диеты, — с серьёзным лицом отозвалась Варвара и коротко пересказала всё, что произошло с Григорием Григорьевичем.

Улыбка на лице брата угасла. Он молча отряхнул крошки с пальцев о джинсы, шагнул в сторону и тут же набрал Славика.

— Слав? Бери Никитоса, петлички, камеры, всё что есть. Срочно. Кабинет директора. У нас разговор в кабинете директора, но только под запись. Нет, не Егор — его батя. Да, тот самый. Да, на полном серьёзе. — Он выдохнул. — Ждём вас, как только сможете.

Он сбросил вызов и снова повернулся к Варваре:

— Молодец, что не повелась. Такие, как он, привыкли рулить кулуарно. А мы теперь — при свете, по-честному.

Жэка хмыкнул, подбросив пустую бумажку от булочки в мусорку:

— У вас тут прям подписочный сервис вживую. Только без абонентской платы.

— Пока без, — усмехнулся Миша. — Но если этот выпуск пойдёт, можно будет подумать о донатах.

Все засмеялись, но смех был нервный. Напряжение сгущалось. Сегодня предстоял важный разговор — и никто не знал, с чем тот человек, который когда-то молчаливо покрывал сына, теперь придёт сам.

Олег шел рядом, хмурясь и едва жуя булочку, словно та была не мягкой и сладкой, а набитой щебнем. Он крутил в голове возможные сценарии, напрягая каждую клеточку логики. Что могло понадобиться отцу Егора? Попросить остановиться? Угрожать? Договориться? Или — вдруг — извиниться?

Он даже не заметил, как Варвара чуть приблизилась, приглядываясь к брату. Затем мягко, почти неуверенно, сказала:

— Олег... можно я попрошу тебя об одном?

Он тут же обернулся.

— Варь, ты же знаешь. Всё что угодно для сестрёнки. Хоть в огонь, хоть...

— Мне нужно, чтобы ты пошёл со мной. И Миша тоже. Но говорить — хочу я сама.

Он чуть отстранился, удивлённо вскинул брови:

— Ты уверена?

— Да. Я должна. Сама. Пока. А если разговор зайдёт в тупик — вы войдёте. Слово даю.

Миша тихо кивнул. Их взгляды с Олегом пересеклись — мгновение было коротким, но каким-то важным. И этого оказалось достаточно.

— Ладно, — выдохнул Олег, расправив плечи. — Ты у нас не просто огонь, ты уже целое пламя. Будем рядом. Но шагнёшь — ты первая.

— Спасибо, — с искренней теплотой сказала Варвара.

Миша подал ей свободную руку, будто незаметно подбадривая.

— Вперёд, миссия: «разговор на пределе» начинается.

Они уже видели вдали приближающегося Никитоса с техникой — петлички болтались на шее, а Славик нес камеру, как будто это не аппаратура, а драгоценный артефакт. Всё становилось реальнее с каждым шагом.

Григорий Григорьевич сидел в директорском кабинете, наклонившись к экрану планшета. Он снова и снова запускал видео — одно, второе, третье. Без звука. Только движущиеся кадры, на которых его сын, Егор, толкает, бьёт, кричит, ломает чужие вещи, смеётся… Не сдерживает ярость, не жалеет никого. А вокруг — ухмылки, одобрительные реплики, лайки под роликами, будто это развлечение. Будто не люди, а мишени.

До недавнего момента Григорий Григорьевич честно считал, что Егор — просто «трудный подросток», который, быть может, немного перегибает. Он слышал о "выходках", видел поведение, но предпочитал верить, что «все подростки такие». Он отмахивался. Работал. Уставал. Откупался. А теперь, глядя на этот холодный экран, он впервые по-настоящему осознал, что его сын не просто «ошибся». Он причинял людям боль. И делал это с удовольствием.

Мужчина потер лицо ладонью, откинулся назад и закрыл глаза. В груди щемило, в голове громоздились мысли — тяжёлые, как бетонные плиты. Он был плохим отцом. Он не слышал. Не видел. Не хотел видеть. А теперь, возможно, уже поздно.

Тук-тук.

Он открыл глаза и поднял взгляд. Дверь открылась — в кабинет уверенно вошли трое: Варвара Хазер, за её спиной — Олег, высокий, сдержанный, напряжённый. И следом — Миша, пристальный, внимательный.

Варвара шагнула вперёд и, встретившись с Григорием Григорьевичем взглядом, спокойно, но твёрдо сказала:

— Вы хотели с нами поговорить. Мы пришли.

Олег с Мишей быстро, будто по отработанному сценарию, расставили технику. Камеры встали на штативы, щёлкнули индикаторы записи, в воздухе повисла мягкая, но напряжённая тишина. Варвара устроилась между братом и Мишей — они молча смотрели на неё, в их взгляде не было ни жалости, ни беспокойства — только поддержка, уверенность: «мы рядом».

Григорий Григорьевич тяжело выдохнул и посмотрел на девушку. Сегодня в его глазах не было высокомерия или отчуждённости. Он казался… потушенным. Взрослым. Настоящим.