— Доброе утро! Садитесь! — строгим взглядом окинув класс, Вера Степановна, учительница физики, прошла к своему столу. — Так! Замолчали все!

— Егор! Не надоело?

Егор нехотя повернулся, перестав дергать пухлого одноклассника за капюшон, и буркнул что-то себе под нос. Вера Степановна смерила его ледяным взглядом, но вдруг, к удивлению всего класса, не продолжила читать нотации.

— А теперь внимание! — Она выпрямилась. — К нам в класс перевели новых учеников.

В классе сдавленно зашептались — нечасто случались такие сюрпризы, особенно в середине учебного года.

— Заходите!

Дверь открылась. И всё стихло.

На пороге стояли двое. Девушка — хрупкая, почти невесомая, с длинными шелковистыми каштановыми волосами, золотистым взглядом и кожей, словно подсвеченной изнутри. В черной кожаной куртке и узких джинсах, она смотрелась как героиня из фильма, уверенная и спокойная, будто знала больше, чем говорила. Её лицо выражало холодное спокойствие, но в этом молчании чувствовалась мощь.

Рядом с ней стоял парень — высокий, широкоплечий, с острыми чертами лица и глазами, полными угрозы и хищного интереса. Его темные волосы были чуть растрепаны, будто он только что вышел из урагана, а рубашка, обтягивающая крепкое тело, говорила о силе, не требующей доказательств. Он не смотрел на класс — он изучал его, скользя взглядом, как охотник перед прыжком.

Егор побледнел, встретившись взглядом с девушкой. Его обычно нагловатая ухмылка исчезла, как стертая губкой мелкая надпись.

— Знакомьтесь, — произнесла Вера Степановна, и даже её голос, казалось, стал тише. — Варвара и Олег Хазеры.

Гробовая тишина накрыла класс, как плотное одеяло.

Кто-то тихо выдохнул. Варвара сделала шаг вперёд, и, хотя её движения были мягкими, в этом шаге читалась какая-то внутренняя угроза. Олег медленно двинулся следом.

На партах послышалось царапанье ногтей — кто-то нервно тер обложку тетради.

Все поняли: жизнь класса с этого дня изменилась.

Егор нервно сглотнул. Горло пересохло, и он, не в силах отвести взгляда, уставился на Варвару. Её глаза метнулись в его сторону — на долю секунды, едва уловимо, но этого хватило, чтобы по спине пробежал холодок.

Он знал, кто она.

Все знали. Даже если делали вид, что забыли.

В том году всё началось с обычных подколов — тихих, ядовитых, но ещё «в пределах нормы», как говорили взрослые. Варвара была новенькой — молчаливая, странная, умная. Слишком умная. Не смеялась, не бегала за лайками, не подыгрывала чужим шуткам. Она просто была собой — и этого оказалось достаточно, чтобы стать мишенью.

Сначала её бойкотировали. Потом пошли слухи. Злобные, липкие. Класс травил — под окнами подкидывали записки, подменяли вещи, выкладывали издевательские фото. Подключилась пара «популярных» блогеров из школы — и всё разрослось, как плесень на сыром хлебе. Школьный чат гудел, учителя отводили глаза.

И однажды она просто не пришла. Ни на следующий день. Ни через неделю. Месяцы шли. Одни говорили, что уехала в другой город. Другие — что лежала в больнице. А кто-то, особенно жестокий, шептал, что она…разные слухи были. Слухи гасли. Потом забылись. Вспоминать не хотели. Потому что страшно. Потому что стыдно.

И вот она вернулась. Та же, иная. Словно собрана заново. Ни боли, ни страха — только холодная сосредоточенность в её глазах, как у той, кто прошёл через ад и больше не боится.

Егор отвёл взгляд. Руки вспотели. Он вспоминал, как громко смеялся над очередной шуточкой про неё, как вырывал у неё тетрадь, как один раз написал «ПСИХИЧКА» чёрным маркером на её рюкзаке.

Олег обвёл класс взглядом и задержался на нём. Что-то в этом взгляде напоминало охоту. Вера Степановна, словно почувствовав напряжение, слегка кашлянула:

— Садитесь… туда, за свободную парту у окна.

Варвара кивнула. Медленно прошла между парт, и никто не шелохнулся, будто застыли. Шаг Олега звучал громко, будто марш по пустому коридору.

Они сели. Она достала тетрадь. Он — только ручку, будто этого было достаточно.

— Итак, — сказала Вера Степановна, но голос её был тише обычного, — открыли тетради. Мы продолжаем тему «Магнитное поле…»

Но ни у кого в классе в голове не было ни поля, ни магнитов. Что уж говорить, иногда и мозги отсутствовали.

Только она. И он.

Хазеры.

Вернулись.

Варвара вздрогнула, едва услышав:

— Завтра ты идёшь в школу. И это не обсуждается!

Она не повернулась. Продолжала смотреть в окно, будто сквозь него — в другое, более тёплое, безопасное измерение. Пальцы сами собой сжались на подлокотнике кресла.

— Мам, — едва слышно прошептала она, — может, не надо?..

— Надо, Варя, — Елена Павловна стояла в дверях с чашкой кофе в руках, нервно постукивая ногтем по фарфору. — Хватит уже прятаться. Все дети ходят в школу. Ты — не исключение.

«Не исключение». Как же часто она это слышала. Как будто то, что с ней сделали, можно было обнулить одним «надо». Одним новым учебным годом. Новым рюкзаком. Новыми таблетками, которые до сих пор лежали в верхнем ящике тумбочки.

Лечение закончилось всего месяц назад. Долгое, мучительное, дорогое. Иногда Варе казалось, что она не лечилась — отрабатывала долг. За тишину. За то, чтобы мама могла снова пить кофе по вечерам и заглядываться на «перспективных мужчин». За то, чтобы мама снова могла быть нормальной.

Олег склонил голову набок, опершись плечом о косяк двери. Он молча наблюдал за сестрой, потом перевёл взгляд на мать и спокойно произнёс:

— Надо бы сменить школу. Ты же сама знаешь, что с ней там сделали.

Елена Павловна только отмахнулась:

— Олег, не начинай. Страх нужно встретить лицом к лицу. Это закаляет. Психологи так говорят.

— Это не страх, — тихо возразил он. — Это травма.

Она бросила на него взгляд — быстрый, раздражённый. В её глазах снова вспыхнула та знакомая искра — как будто каждый его аргумент был напоминанием о первом браке, об ошибке, о сломанных мечтах. И как будто Варина болезнь тоже была частью этого куска жизни, который она так отчаянно пыталась вычеркнуть.

— Ты не её отец, — отчеканила она. — И не мне указывать, как мне воспитывать своих детей.

— Я не спорю, — пожал плечами Олег, но его голос остался ровным. — Только не удивляйся, если она снова исчезнет. На этот раз — насовсем.

Тишина повисла в комнате. Варвара молча отвернулась. Ком в горле подступал, но она сдержалась. Она уже научилась — не плакать, не говорить, не надеяться.

Она знала — если мама что-то решила, переубедить её невозможно. Всё должно быть как в фильмах, в которых Елена Павловна верила больше, чем в жизнь: героиня возвращается, сталкивается с прошлым, побеждает, влюбляется и живёт долго и счастливо.

Вот только Варвара знала цену таким сценариям. Особенно когда сценарист — женщина, которая, раздавая советы, сама не знала, как выйти из своей личной трагикомедии.

Олег молча вышел из комнаты.

А Варвара осталась. Внутри — тишина. Снаружи — школа.

И только одна мысль: «Лицом к лицу» — это красиво звучит. До тех пор, пока тебя снова не начнут рвать на части.

Смартфон Елены Павловны затрезвонил модным рингтоном, вырвав её из сцены строгой родительской решимости. Она резко выпрямилась, глянула на экран и тут же расплылась в сладкой, девчачьей улыбке.

— Ааа, Серёженька… ну, конечно, у меня как раз есть свободная минутка... — проговорила она с неожиданной нежностью в голосе, уже выходя из кухни. — Да-да, я помню, ты говорил про ресторан у воды… Обожаю суши!

И, легко ступая, словно паря над полом, исчезла в своей комнате, захлопнув дверь чуть сильнее, чем нужно.

Варвара осталась сидеть на кухне в звенящей тишине. Она медленно опустила голову и обхватила её руками. Сердце билось глухо, в горле пульсировала боль. В этой школе её не просто обижали. Там её стирали, день за днём, взгляд за взглядом, смехом за спиной. Там учителя делали вид, что ничего не происходит, а ученики — что всё это норма. Там её душа однажды не выдержала и выключилась на долгие месяцы.