Джованни было все равно, что происходит вокруг. Джекки видела его погасший взгляд. Когда-то, много лет назад, когда случилась трагедия, она, надеясь поддержать его и дать хоть какие-то цели в жизни, умоляла его выполнить свой долг и воспитать оставшегося сиротой ребенка. Джованни, даже прибывая в помутнении сознания, которое врачи безапелляционно окрестили шизофренией, понял ее. Джекки с трудом уладила дела с клиникой, убедив врача всеми возможными способами, что Джованни Ригарди может самостоятельно вести свои дела, и не нуждается в помощи. Врач выдал ей длинный рецепт. Джекки боялась, что Джон откажется от лекарств, но он неожиданно согласился принимать их, и в конце концов сумел взять себя в руки. Но, кое как придя в себя, он стал пить, хотя до этого никогда не пил и презирал тех, кто пьет. Сначала он пил мало, но постепенно это вошло в привычку, и пиво и вино стали редкими гостями на его столе, уступив место более крепким напиткам. Джекки понимала, что уговаривать его бесполезно. Джованни спивался, превращаясь из красивого уверенного в себе мужчины в старика из какой-то страшной сказки.

Родившись в богатой семье, он потерял все свое состояние. Сына его убили в перестрелке на улицах Нью-Йорка, когда тот попытался защитить семейные деньги, а невестка повесилась, узнав, что муж ее убит. Джекки содрогалась от одной мысли, что такое могло бы произойти и с ней. Как бы вела себя она, окажись на месте Джона? Она бы наверняка угодила в клинику на много лет, а выйдя, пристрастилась бы к спиртному. Смогла бы она быть хорошей бабушкой Мейбл, если бы в ее душе царил тот ад, что мелькал в глазах Джованни

— Ты украла у Ральфа судьбу! — сказал он, вдруг останавливаясь, и оборачиваясь к Джекки, — ты украла у него его жизнь и подсунула ему чужую!

Джекки молчала. Старик совсем спятил. Они некоторое время смотрели друг другу в глаза, а потом он плюнул на газон и пошаркал к своему развалившемуся дому.

Украла судьбу? Джекки тяжело дышала. Да кому нужна такая судьба? Пусть уж у Ральфа будет та, которую она смогла ему дать — пусть он будет блестящим журналистом. Она еще неоднократно поможет ему, сведет его с нужными людьми, а остальное он сделает сам своим талантом...

…

Ральфа закружила студенческая жизнь, и он достаточно быстро забыл все, что было в Денвере. Все, кроме Мейбл. Ей он писал каждый вечер. О прочитанных книгах, о своих приключениях, о том, что просто пришло в голову. В ответ получал слова поддержки и что-то о художниках. Иногда Мейбл присылала фотографии, где была запечатлена на фоне какого-нибудь исторического здания или известной картины. Он только усмехался ее увлечениям, считая их бесполезной тратой времени. Что она будет делать, когда закончит институт? Преподавать рисование в школе? Он не очень хорошо разбирался в искусстве, чтобы оценить, насколько хороши работы Мейбл, предполагая, что они мало чем отличаются от работ других студентов. Иногда она писала о выставках, о каких-то наградах, но он точно так же мало предавал им значения. Его тоже часто награждали в колледже — за лучшую статью, за хорошее знание испанского, за победы спортивной команды, за то, что он выступал в конном спорте за Гарвард, и за успехи в спортивной стрельбе, которой он недавно увлекся.

Спустя пол года он первый раз изменил Мейбл. Она не приехала на каникулы, и он тоже остался в Бостоне, решив не ехать никуда с миссис Линден, потому что не мог снова быть ей должным, и не желая ехать в Денвер, где кроме старого дома и пьяного деда его никто не ждал. Дед, наверняка, забыл уже его имя, потому что за семестр ни разу ему не позвонил. Ральф сначала звонил ему, но, получая односложные ответы на свои вопросы, вскоре перестал. Он проводил время в компании друзей и подруг, с одной из которых однажды проснулся в одной постели.

Девушка ему даже не нравилась. Он долго мылся в душе, чтобы смыть с себя чужой запах, но осознание своей вины перед Мейбл было невозможно смыть водой. Он два дня не отвечал на ее письма, и решился что-то написать только тогда, когда кое-как сумел договориться с совестью. Мейбл было совершенно не обязательно знать такие вещи, потому что она бы никогда не простила его. Он поклялся себе больше так не поступать, но вскоре оказалось, что даже себе он не способен сдержать клятву. Рождество закружило его. Он нравился девушкам, и они сами готовы были на все, чтобы он только обратил на них внимание. Ральф пытался сопротивляться, вспоминая Мейбл, но легкая доля алкоголя заставляла совесть молчать, а тело, наоборот, говорить. Он не умел сопротивляться соблазнам, и вскоре совесть его совершенно замолчала. Мейбл была далеко, а девочки близко. Все они не могли задеть струн его души, как не задевали их еда или бутылка фанты. Мейбл оставалась любовью, а имена девушек стирались из памяти сразу же, как только он стирал их номера из своего телефона.

— Мейбл, с кем ты дружишь? — он вцепился в трубку телефона, боясь услышать, что она забыла его. Их переписка зашла в тупик, и он набрал ее номер.

— Я дружу с Брижит и с Натали, — ответила она, — они обе рисуют лучше меня. Очень талантливы!

Голос ее казался таким чистым и искренним, что Ральф на секунду расслабился. Но ведь он не говорил ей о своих похождениях. Вдруг Мейбл так же не рассказывает ему о поклонниках? Ведь она так хороша, что наверняка поклонников у нее не меньше, чем поклонниц у него самого.

— А с парнями ты дружишь?

Она рассмеялась.

— Вот ты о чем... Не переживай, Ральф, я люблю только тебя!

Он помолчал, закусив губу.

— Я тоже люблю только тебя, — ответил он, не соврав.

Положив трубку, он долго ходил по коридору, потом спустился на улицу и сел на скамью под фонарем.

Что имела в виду Мейбл, говоря, что любит только его? То, что она не любит своих любовников? Или что она ему верна. Сердце сжала в кулак ревность. Он оставил ее хищникам, которые, наверняка, ходят кругами и непременно отберут у него его Мейбл. Богатые и галантные французы казались ему верхом совершенства.

— Мейбл, — он снова набрал ее номер, - Мейбл, я приеду весной. Будешь ждать?

— В Париж? — спросила она радостно.

— Да.

— Я начинаю ждать прямо сейчас! — рассмеялась она.

Может ли так радоваться девушка, которая ему изменяет? Впервые Ральф понял, почему раньше женились на девственницах. Он сто раз пожалел, что лишил ее девства. Если бы он подождал... то точно бы знал, что она не принадлежала никому другому!

…

Легко было сказать, что он приедет, учитывая то, что денег на билет у него не было. Денег у него в принципе не было, а то, что он зарабатывал, уходило на еду. Дед дать денег отказался. Ральф долго уговаривал его, звонил несколько раз, но старик сообщил, что это он, Ральф, прогнулся, и теперь может делать все самостоятельно.

— Продай мою машину! — наконец закричал Ральф в трубку, - это моя машина, значит деньги мои!

— Деньги будут твои, когда ты сам себе ее купишь, — хмыкнул дед.

Но машину он продал и перевел Ральфу тысячу долларов. Огромное богатство для бедного студента. Ральф купил подарки для Мейбл, себе новую куртку, и билет до Парижа. На обратный ему не хватило, но он не унывал. Будь что будет. Он считал дни до весенних каникул. Мейбл ждала его, и весь мир раскрашивался в розовые тона. Мейбл все еще принадлежала ему. Даже если и изменила.

Ральф уже был однажды в Париже, но запомнил хорошо только Дисней Ленд. Дед возил его на Рождество, желая показать город, но тогда Ральфу было все это не интересно.

Сейчас же он оглядывался, стоя напротив Эйфелевой башни в ожидании Мейбл. Ральф пытался понять, чем же так цепляет его этот город. Была весна и Париж цвел. Ароматы цветов витали в воздухе, и вся эта весна входила в самое сердце, заставляя его биться радостно и как-то в такт.  В такт этому городу.

Засунув руки в карманы, Ральф покачивался с носка на пятку. Закинув вещи в гостиницу, он позвонил Мейбл и назначил самое романтичное свидание в мире — прямо под Эйфлевой башней весной. Ему хотелось запомнить этот день. Ему хотелось увидеть Мейбл рядом с цветущими деревьями, и, обязательно, в клетчатой юбке и светлом пальто с длинным шарфом.