На пороге стояла Мейбл в струящемся по ногам длинном белом платье и какой-то короне, сиявшей огнями в свете фонариков. Золотистые пушистые волосы падали ей на плечи кольцами, а губы заулыбались, когда она увидела его.

— Ральф, ну что же ты стоишь? Заходи скорее!

Он быстро пошел к дому.

— Мейбл, ты замерзнешь, — сказал он, — зайди внутрь!

Она засмеялась, откинув голову и засияв огнями короны.

— Я давно тебя жду!

Ральф побежал, и почти насильно затолкал девочку в дом и закрыл дверь.

— Простудишься, никаких скачек не будет! — сказал он сурово, хотя был безумно рад тому, что она вышла его встречать.

— Не простужусь.

Мейбл тряхнула кудряшками, сметая с них снежинки. Корона ее, показавшаяся в темноте ему волшебной, была диадемой, украшенной какими-то белыми камешками. Наверняка фамильные бриллианты, поморщился он.

— Куртку давай, - Мейбл забрала его куртку и унесла в теплый шкаф, чтобы она успела высохнуть к тому моменту, когда Ральф соберется домой.

Было шумно. Ральф был готов к шуму. Он был готов ко всему. Даже к тому, что войдет с Мейбл в гостиную, одетый в этот чертов костюм, будто он президент Америки, и все взгляды сосредоточатся на их паре.

Ради Мейбл он был готов на все.

…

Это было прекрасное Рождество. Миссис Линден всегда умела сделать так, что каждый гость чувствовал себя нужным. Даже Ральф развеселился, и согласился остаться на ночь. Пол ночи они с Мейбл сидели в ее комнате и читали магическую книгу, с картинками, которую ей подарили на праздник. Там были описаны разные гадания, странные и не очень.

— Давай погадаем по книге, - Мейбл вскочила, подходя к шкафу с книгами, которые нужны были для школы, — я только не знаю, по какой...

— Бери наугад!

— Если я достану какую-нибудь математику, будет не очень-то интересно, — засмеялась она.

— Значит, будем гадать на богатство, — сказал Ральф.

Но Мейбл вытащила томик Шекспира.

— Сонеты, — сказала она, — пойдет?

— Конечно!

Мейбл села на пол рядом с ним и они склонились над книгой. Ральф мельком смотрел на подругу, любуясь ею. Она сняла корону, утомившую ее за вечер, и теперь была такой милой и домашней принцессой в этом своем белом платье. Редко какие девочки могут так уверенно ходить в таких красивых вещах. А Мейбл была будто создана для красивых вещей, вечерних платьев и дорогих украшений. Он бы осыпал ее дорогими вещами, которых она достойна, мелькнула у него мысль.

Вырасту, куплю ей ожерелье... Ральф перевел глаза на портрет Шекспира.

Он не любил поэзию. Стихи всегда казались ему скучными. А стихи на староанглийском — тоскливыми. Но рядом с Мейбл все менялось. Рядом с Мейбл было так интересно рассматривать старую книгу с золотыми тиснением, с вызолоченными листами по краю.

— Ну что, гадаем? - Мейбл подняла на него глаза.

— Гадаем! — кивнул он.

Снизу раздавались голоса гостей. Играла музыка. А им было так хорошо и уютно в ее комнате, оклеенной белыми обоями с золотыми звездами.

Мейбл нахмурила брови.

— Страница сто двадцать два.

Зашелестели пожелтевшие страницы. Ральф быстро листал книгу, ища страницу сто двадцать два.

— Мешать соединенью двух сердец я не намерен.

Может ли измена любви безмерной положить конец?

Любовь не знает убыли и тлена... — прочитал он, и посмотрел на Мейбл.

— Ну да, любовь все прощает, — сказала она, вспыхнув, — а теперь ты.

Он назвал страницу и Мейбл стала перелистывать страницы, забрав у него книгу.

— Меня неверным другом не зови,

Как мог я изменить или измениться

Моя душа, душа моей любви

В твоей груди, как мой залог, хранится, — прочла она.

— И что все это значит?

Ральф взял у Мейбл книгу, положил на пол и встал.

— Это как-то относится к будущему, — сказала Мейбл.

Он обернулся. Она сидела на подушках, вся такая белая и светлая. Как можно ей изменить? Он никогда не изменит ей. Ради нее он возьмет все кубки в Джорджии. Ради нее он станет богат. Заработает кучу денег только ради того, чтобы каждое Рождество дарить ей новое ожерелье, которое будет сиять на ее шее, как сияла на голове ее диадема из коллекции ее бабушки.

…

Ральф действительно выиграл кубок Джорджии. Тогда он впервые давал интервью и его показали по телевизору. Мейбл била в ладоши, радуясь за него. Она хорошо выступила в своем возрасте, но кубков не завоевала, и теперь была счастлива поздравить с победой своего друга. Ральф отдал свой кубок ей, отговорившись тем, что в его доме ставить его некуда, но на самом деле считая, что победа его принадлежит только ей.

— Ральф Регарди?

Сразу после награждения его вызвал организатор соревнований и теперь Ральф стоял перед этим мужчиной, невысоким, стройным, как большинство наездников.

— С тобой хочет говорить владелец клуба из Нью-Йорка, — и он назвал самый известный клуб, который чаще всех побеждал в командных зачетах. Клубу миссис Линден было до него весьма далеко.

— Вы, мистер Регарди, очень мне нравитесь. Ваша настойчивость, ваше владение лошадью, — владелец клуба поднялся ему на встречу, — я предлагаю вам перейти в наш клуб. Расходы за переезд и обучение беру на себя. Ваш опекун уже дал свое согласие.

Дед? Ральф испуганно смотрел на этих двух мужчин. Дед дал согласие?

— Это хорошая карьера, мистер Регарди.

К нему еще никогда никто не обращался официально. Мистер Регарди... Ральф переводил глаза с одного на другого. Его не интересовала карьера в конном спорте. Он занимался только ради Мейбл. Ради нее он выигрывал кубок, и ради нее...

— Я не могу принять ваше предложение, — сказал он, — потому что не хочу предать цвета своего клуба. Миссис Линден много сделала для меня.

— ты будешь выступать на международных соревнованиях, а не на всяких местечковых скачках, — сказал организатор, — только подумай, Ральф...

Он кивнул.

— Я уже подумал. Спасибо за высокую честь. Но я отказываюсь.

И он ушел.

Потом он долго бродил вокруг отеля, засунув руки в карманы и кутаясь в куртку. Тут было намного теплее, чем в их горах, но вечера оказались ветренными и прохладными.

Карьера в конном спорте... Выступления на международных соревнованиях... Но жизнь далеко от Мейбл.

Никогда. Никогда он не уедет от нее так далеко!

...

— Дурак, — констатировал дед, когда Ральф рассказал ему о своем отказе.

Но сказано это было так, будто дед рад, что Ральф останется с ним. Возможно, он и был рад.

— Я не хочу уезжать, — сказал Ральф.

— Тебе все равно придется.

Старый Джованни снова пил. Ральф насчитал три пустые бутылки из-под вина.

— Может быть и придется, — сказал он, собирая со стола грязную посуду, — но не сейчас.

На семнадцать лет дед подарил Ральфу машину. Ну как машину... Ральф сжал зубы, только увидев старенький дженерал моторс, стоивший не более полутора тысяч долларов. Настоящий автохлам.

— Не нравится? — дед засунул руки в карманы и качался с пятки на носок.

За четыре года он постарел и окончательно стал спиваться. Нос его распух, как у алкаша с картинки, белые волосы растрепались, и он стал чем-то неуловимо похож на отца Бель из диснеевского мультфильма. Только тот свихнулся на науке, а дед — на любви к бутылке.

— Не нравится, — честно сказал Ральф.

Дед криво усмехнулся.

— Ну и черт с тобой. Хочешь — ходи пешком. На новую машину денег нет. В конце концов, в школу ходит автобус, так что это роскошь для тебя, своя тачка.

Дед ездил на старом кадиллаке, уже ставшем легендой их городка. К чести машинки, он почти не ломался, и когда дед красной молнией пролетал по поселку, дети махали ему руками.

Сколько лет было машине? Ральф считал, что лет тридцать. Наверняка дед купил ее, когда был на пике богатства. Когда легкие деньги вскружили голову, и он швырял их направо и налево, отремонтировал их дом, что снова требует реконструкции, и купил вот эту вот машину. Ярко красный кадиллак сиял отполированным бортом на солнце. Дед любил его и ухаживал, как за девушкой. Ральф... Ральф же считал рухлядью до тех пор, пока не сел за руль собственного автомобиля.