— Кто звонил?

Мейбл села в постели и откинула с лица волосы.

Утро было его любимым временем. Она всегда вставала ужасно смешная и заспанная, топала в ванну, где свершалось чудо превращения сонной девчонки в красивую женщину. Выходила она уже одетая, причесанная, уверенная в себе.

— Знакомый из Голливуда.

Она свесила с кровати ноги.

— Поедешь?

Голос ее был спокоен и безразличен. Неужели ей и правда все равно? Ральф тоже сел. Если еще минуту назад он сомневался в собственном выборе, то сейчас был уверен, что прав. И черт с ней, с мечтой. Мейбл не верит ему, ни слову. А он столько раз уверял ее, что больше никогда не покинет ее. Никогда.

— Нет, не поеду.

Она усмехнулась.

— Зря. Важное же что-то предложили.

Ральф молчал.

Важное. Но что важнее? Если он уедет сейчас, то возвращаться ему будет некуда. Мейбл признает последнюю попытку примирения провалившейся и найдет себе нового профессора... Или герцога. Или еще кого покруче.

— Мы хотели лететь на Новый год в Париж, – сказал он, – вот и полетим.

— Я могу слетать с детьми без тебя.

Вот это и есть самое страшное — «без тебя». Ральф сжал губы.

— Без меня не можешь.

Мейбл встала и стала выбирать вещи, которые хотела надеть. Ральф наблюдал за утренним ритуалом, любуясь ее профилем и растрепанными золотистыми волосами.

— Так что тебе предложили?

Он вздохнул.

Ему предложили мечту. Ту самую, ради которой он год провел на пробах, так и не получив никакой роли. Ту, о которой мечтают все.

— Мне предложили роль второго плана в блокбастере.

Мейбл резко обернулась.

— Так что же ты сидишь? Собирайся скорее!

По лицу ее невозможно было понять, что она думает, шутит или совершенно серьезна. Ральф встал и подошел к ней. Пусть будет новогодний Париж, а не пробы в Голливуде. Пусть будет идиллическая картинка в его блоге, где они вчетвером на фоне елок и Эйфелевой башни держатся за руки в красных варежках... Пусть...

— Я не поеду.

Мейбл положила ему руки на плечи.

— Но я не требую от тебя таких жертв! – воскликнула она, – Господи, Ральф, ты так долго к этому шел!

— К тебе я тоже долго шел, – он стряхнул ее руки с плеч и бросился в ванну.

Долго умываясь, он попытался привести мысли в порядок, но ему это не удалось. Будет ли он жалеть об упущенной возможности? Да, будет. Но он не останется один в доме деда, чтобы стариться вместе с дорогой машиной, превращаясь в пародию на самого себя. Он никогда не будет один! И пусть эту роль сыграет кто-то другой, он поведет детей в кино, чтобы посмотреть фильм, где могло бы быть его лицо...

— Ральф! – Мейбл надоело ждать и она заколотила в дверь.

Он открыл, и смотрел на нее не отрываясь.

— Надо будить детей.

Мейбл улыбнулась.

— Я скажу им, что папа будет сниматься в кино в Голливуде!

— Но я уже отказался! – крикнул он.

— Ты сказал, что подумаешь. Так что звони и говори, что согласен, – Мейбл улыбалась, – это же просто прекрасно, Ральф!

Он медленно пошел к кровати, сел и опустил руки на колени. Мейбл долго возилась в ванной, а он так и сидел, смотря на телефон, но не взяв его в руки. Наконец дверь распахнулась, выпуская его красавицу. Мейбл надела белый свитер с опушкой по вороту и была в нем похожа на рождественского ангела со своими золотистыми волосами.

— Позвонил? — спросил она.

Он мотнул головой.

— Почему?

Мейбл села рядом с ним, и рука ее легла на его руку.

— Ты же понимаешь, что тогда я уеду в Голливуд? – Ральф не смотрел на нее.

— Понимаю, конечно. Но ты же вернешься?

— Мы и так столько времени жили отдельно! Я больше этого не хочу. Я клялся тебе, что никуда не поеду без тебя, и я не поеду!

Мейбл склонила голову на бок.

— Так просто отказаться от карьеры, ради такой ерунды? Ральф, я не требую от тебя полной самоотдачи, да и зачем мне это? Я не хочу, чтобы ты отказывался ради меня от всего, к чему так стремился!

— Съемки займут год, Мейбл. Год! И это как минимум. Ты разве не понимаешь этого? – наконец он посмотрел на нее, не зная, что ему делать. Париж ждал их, и он обязан был лететь в Париж на какие-то очередные торжества герцогского семейства. Лучше он продастся им, отказавшись от самого себя, чем останется один уже навсегда, но с лицом на экране.

— Тогда я поеду с тобой, – Мейбл сжала его руку, – а дети поживут с бабушкой. Мы будем приезжать, как только выдастся свободный день. Бабушка почувствует себя нужной, и, увидишь, ей это пойдет на пользу. А рисовать я могу и в Голливуде. Честное слово, мне все равно, где рисовать.

Мейбл улыбалась.

— Но дети... – начал Ральф.

— Дети привыкли жить с бабушкой, – Мейбл вздохнула, – я училась, ездила постоянно в Лон-Анджелес. Бабушка не может оставить ферму, лошади для нее – это жизнь. Она не хотела переезжать, и я смирилась с этим. Но я не прощу себе, если разрушу твою карьеру, Ральф.

— Ты поедешь со мной?

— Неделю там, неделю здесь? – она снова улыбнулась.

— Готова оставлять меня на растерзание голливудским дивам?

Мейбл махнула ресницами.

— Мы же договорились доверять друг другу? — спросила она, — придется и тебе мне довеять. А мне придется доверять тебе...

Тут снова зазвонил телефон, и Ральф схватил его, зная, кто звонит.

Мейбл кивнула.

— Скажи «да»! – прошептала она, когда он снял трубку.

И он сказал.

— Да.

...

Рождественский Париж казался сказкой, в которую Ральф даже не мечтал попасть. Они гуляли по ярко освещенным сияющим улицам, и ему удалось сделать кадр, который он давно задумал для своего блога. Вчетвером они держались за руки на фоне новогодней Эйфеливой башни и улыбались будущим свершениям.

— Папа, а ты и правда станешь великим актером? – спросила Аманда, когда они зашли перекусить в свою любимый ресторанчик.

— Конечно, – сказал он, – как только вернемся домой, сразу поеду в Голливуд.

— А мы пойдем в кино смотреть на тебя? – Себастьян, казалось, ему не верил.

— Если захотите, то пойдете.

— Дядюшка Патрик будет в полном шоке! – воскликнула Аманда, – представляешь, тебя будет знать весь мир!

Ральф улыбнулся. Съемки начинались в феврале, до этого нужно было приехать несколько раз на площадку, на снятие мерок, на примерки, на разные мероприятия. Но в Париж им все же удалось прилететь. Он смотрел на улицу, на радостных прохожих, спешащих к своим близким за праздничный стол. На яркие фонарики, новогодние украшения и просто окна в домах... Когда-то Париж предал его, но теперь полностью реабилитировался. Мейбл сидела напротив, листая меню. Дети шумели, обсуждая, как будут хвастаться одноклассникам, что папа их – великий актер. А впереди его ждал замок Перпени, толпы родственников, которые когда-то раздражали его, а теперь... А теперь он стал им равным, понял Ральф. И они ничего не могут предложить ему из того, чего у него нет. Это будет просто новогодний прием, и наконец-то он сможет спокойно пожать руку дядюшке-герцогу...

— Когда-то мне казалось, что весь мой мир – это ты, Мейбл, – сказал он, наклоняясь к ней через стол.

Мейбл положила меню и удивленно смотрела на него. В волосах ее путались искры от блестящих сережек, а глаза сияли ярче бриллиантов.

— А теперь? – спросила она тихо.

Ральф взял ее руку и как в старинных фильмах, поднес ее к губам.

— А теперь я убедился в том, что был прав!