— Я не понимаю вас, — сказал он тихо, и сразу же пожалел о своей смелости.

Она немного наклонила голову на бок.

— Не понимаете?

— Днем вы ни разу не взглянули на меня.

Эстель провела пальцем по шнурку на его рубашке. Он вздрогнул всем телом, но сдержал желание схватить ее в объятья и накрыть ее пухлые губы своими губами.

— Надеюсь, вы не хотите получить виконта врагом? — спросила она, подняв брови.

— Я хорошо знаю виконта, и всегда найду на него управу.

— Вот как? — она усмехнулась, — ну что ж... как пожелаете. Тогда прошу вас, садитесь ближе ко мне, а не прячьтесь за занавесом.

Он все же не сдержался и, когда Эстель хотела убрать руку, накрыл ее своей ладонью. Сердце гулко билось в груди, и он слышал его удары. Эстель тоже должна была чувствовать их. Она немного улыбнулась и высвободила руку, отступив на шаг.

— Господин де Бризе, я не позволяла вам касаться меня, — сказала она.

Он сжал губы. Сейчас он должен покаяться, но он не мог себя заставить произнести какие-либо извинения.

Искусительница, вспомнил он. Интересно, а к виконту она тоже пойдет? Забытая было ревность шевельнулась в груди, и Эдуар сам испугался силы своей ненависти, которая захлестнула его волной. Он не имеет права произнести все то, что бурно рождалось в его мозгу. Он глубоко дышал, щеки его вспыхнули, но слова застыли на губах. Воображение услужливо рисовало ему картины близости виконта и прекрасной Эстель. Но тут рука ее поднялась, и убрала прядь волос, упавшую ему на лицо. Эстель сделала это так нежно, проведя пальцами по его щеке, а потом по волосам, что он закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями. Ревность, обида куда-то исчезли, и он отдался совершенно новым для него ощущениям.

— Надеюсь, что завтра вы будете рядом со мной, — сказала она тихо, и отступила.

Эдуар бросился было за ней, но Эстель приложила палец к губам, и быстро пошла к двери. Вот ее пеньюар развевается уже на лестнице, а он все стоял на месте, будто прирос к полу, завороженный этим зрелищем.

Эстель ушла, оставив аромат благовоний. Эдуар все так же стоял у окна. Ему было жарко, он задыхался, поэтому он дернул ручку и распахнул створки. Прохладный воздух ворвался в комнату, шевеля занавески и гобелен на противоположной стене. Он замер, стараясь успокоить биение сердца.

Так вот она какая, любовь. Она дарит самое большое наслаждение, она же дарит бездну страданий. Но сейчас Эдуар улыбался. Он сел на подоконник, и долго смотрел на луну. Жаль, что он не умеет сочинять песни. Самое время спеть под звуки лютни, воспевая даму, ее красоту, ее глаза-озера, и алые губы, ведущие в рай, тонкий стан, и походку, плавную, будто она не идет, а плывет. Очень жаль, что он этого не умеет.

Суета накрыла замок графини де Шательро, как лавина. Приехали самые уважаемые рыцари со своими домочадцами, графы де Шатильон, де Тур и дОвернь, и вот уже обычно тихий и спокойный замок гудит и галдит, как многолюдная площадь.

Эдуар предполагал, что появление стольких людей, многих из которых он знал, и которые знали его, не сулит ему ничего хорошего, но даже он не ожидал, что превратится в мишень для постоянных насмешек. Менестрели быстро сочинили множество песен про него, Эстель и турнир, и он постоянно слышал отголоски этих песен в коридорах замка, в пиршественной зале, вечером, когда все собирались для беседы в большой гостиной, завешанной гобеленами. Ему хотелось проявить малодушие и спрятаться в своей башне, отсидеться, не выходя из нее, пока не закончится праздник, но его неизменно приглашали на все мероприятия. Эдуар старался держаться в тени, как можно реже попадаться на глаза кому бы то ни было, стал дерганным и нервным. Он привык быть героем, привык быть всегда в центре внимания, но не того внимания, которого удостоился в замке прекрасной графини во время празднования Пасхи.

Тем не менее праздники следовали один за другим, все гости прибыли, ожидали только графа де Патье. Эдуар терялся в догадках, не зная, зачем нужен Эстель отвергнутый жених и ради чего он приглашен. Устав от этой загадки, он решил задать этот вопрос напрямую Эстель. Но Эстель была занята, и ему не досталось ничего, кроме ее улыбки. С одной стороны от нее шел граф дОвернь, опираясь на посох, с другой граф де Тур, и Эдуару оставалось только поклониться и вернуться в башню. Он шел коридорами, когда в галерее вдруг увидел знакомый силуэт. Матильда де Серельи спешила куда-то, и алое платье ее металось, словно молния в солнечном свете, лившемся из окон.

— Ради всего святого, госпожа де Серельи... — Эдуар нагнал Матильду и пошел рядом с ней, — как я понимаю, мы ожидаем только графа де Пуатье. Что случится, когда он приедет?

Матильда остановилась и внимательно посмотрела на него. У нее были темные глаза, и сейчас в них он увидел... сочувствие. Но ответить она не успела. За спиной ее оказался Симон де Шатильон, и на губах его сияла ослепительная улыбка.

— Эдуар, верный пес красавицы Эстель не знает, что собирается делать здесь граф де Патье?

Эдуар окинул его взглядом, но ничего не сказал, пропустив колкость мимо ушей. За последние дни он настолько привык к насмешкам, что предпочитал не отвечать. Ведь и на дуэль за такое не вызовешь. А друзья и враги его были изощрены в искусстве смеха. Не может же он на самом деле отстаивать с оружием в руках то, что он не влюблен в графиню де Шательро. Интересно, как бы это ей понравилось?

— Граф де Патье едет свататься, — сказал Симон, с удовольствием наблюдая, как меняется лицо Эдуара, теряя краски и застывая маской, — прошлое сватовство не удалось, но теперь графиня пригласила столько народу, что свадьбу, скорее всего, сыграют прямо в замке. Спешит дама под венец, так что и ты поспеши, если еще не получил от нее реверансов.

На этих словах Эдуар молча размахнулся, и врезал Симону в челюсть. Симон отлетел к стене, ударился головой о камень и осел, отплевываясь кровью. Матильда бросилась к нему, что-то причитая, а Эдуар развернулся, и пошел прочь по галлерее.

...

Куда он шел, о не знал. Внутри была полная пустота. Абсолютная, мрачная и серая. Его затошнило, и он прислонился к косяку какой-то двери. Мимо пробежала стайка пажей в цветах Овернэ, послышалась знакомая песенка, где он различил слова:

Сей рыцарь был как будто пес,

Ногами бей его!

Он будет руки те лизать,

Что...

Он закрыл глаза. Сердце стучало где-то в горле. Его все еще мутило, а в голове не было ни одной мысли.

Предательство. Вот что это было. Предательство.

Она дала ему надежду, просто чтобы поиграть им. Правы те поэты, что слагают о нем унизительные песни. Со стороны все так и смотрится. Графиня де Шательро забрала с собой побитого пса, и теперь он ест из ее рук. Неужели Эстель настолько жестока? Это был не акт милосердия, ей просто хотелось поиграть с признанным героем, может быть, он внешне ей приглянулся? Поиграть, унизить так, что ему одна дорога — в петлю, и выбросить.