И он последовал за Эстель, оставив Эдуара стоять посреди двора. Ему оставалось только наблюдать, как графиня раскланивается со старым графом, как тот берет ее за руку, и руку ее передает своему сыну. Симон склоняет голову к ее руке, и графиня улыбается ему.

Конечно, Симон прав, она ему не по зубам. Но сердце больно сжалось, когда Эстель шла между отцом и сыном ко дворцу. Эдуару оставалось либо следовать за ними поодаль, как лакею, либо развернуться и уйти в другую сторону. Что он и сделал.

Рыцарю не пристало проявлять ревность. Ревность — враг любви. Она смешна, унизительна, она сжигает душу изнутри, она убивает любовь.

Когда он еще служил у графа де Шатильон, граф как-то отправился навестить дальнего родственника, виконта де Сен-Сени, и взял с собой и сына, и оруженосцев, среди которых были Эдуар и Марсель де Сен-Жен. Увидев жену виконта, совсем юную красавицу по имени Магдала, Симон поклялся, что соблазнит ее за то недолгое время, что отводилось им гостить в замке. Сначала Магдала противилась его напору, но под конец сдалась, и наградила Симона за терпение и труды. Вся авантюра стала известна виконту через слуг, и вскоре друзья покатывались со смеху, наблюдая, как тот, пылая от ревности, чуть не убил их Симона, и только заступничество отца и быстрый отъезд спасли шкуру виконта де Шатильон. Все претензии к красавице Магдале разбивались об аргумент, что она поддалась истиной любви, а в браке любви быть не может. И Эдуар с Марселем долго смеялись над бедным виконтом, который посмел быть вульгарно влюбленным в собственную жену.

Ревность стала уделом Эдуара на долгие дни. Он, конечно, не имел на нее права, и от этого выглядел бы еще более смешным, если бы позволил себе проявить ее прилюдно. Дама не давала ему повода, они не обменялись кольцами, они не произнесли признаний и клятв верности. Но смотреть, как графиня ежедневно проводит время в обществе Симона де Шатильон не было сил. Теперь Симон сидел на бархатных подушках у ее ног, он наливал ей вино в кубок, а Эдуар не мог оторвать взгляда от ее улыбки, предназначенной другому. Нужно было уехать, забыть графиню, как сон, но ехать ему было некуда, так как показаться на глаза отцу после позора на турнире в Пуатье он не мог, да и в любом другом замке стал бы объектом насмешек и фривольных стишков. Гордость не позволяла ему стать посмешищем там, где ранее он был героем, но та же гордость гнала его прочь от Эстель, которая, казалось, перестала замечать его. Она была полностью занята страстным виконтом, и Эдуар более не был интересен ей.

Теперь он полностью познал, почему мудрые люди призывают избегать любви. Любовь не может долго быть взаимной, и в какой-то момент дама все равно отвернется от тебя, и, согласно своей ветренной натуре, обратит взоры на другого. Эдуар, сидевший как можно дальше от Эстель и Симона, бросил на них печальный взгляд. Красавица Эстель склонила к виконту голову, и что-то тихо говорила ему, от чего тот широко улыбался. Эстель тоже улыбалась, немного лукаво.

Искусительница. Губы Эдуара тронула мимолетная улыбка. Искусительница, вот кто она. Мужчины теряют от нее голову, но она никого не привечает на своем ложе. Он отвел от нее глаза и стал смотреть на свечу. Так ли это? Почему он решил, что Эстель не наградила до сих пор Симона? Он везде ходил за ней, подавал ей вино, держал ей стремя, когда она садилась на коня. Он ехал рядом с ней, держа на руке сокола. Того самого, которого недавно держал на руке Эдуар.

...

Вечером, оказавшись в своей башне, которая так и оставалась за ним, хотя графиня давно должна была бы отправить его вниз к остальным рыцарям, Эдуар долго стоял у окна, глядя на яркий блин луны. Он сложил руки на груди, размышляя, что же ему делать дальше, и как заставить себя покинуть Эстель, без которой жизнь теперь казалась пустой. Но и терпеть соперника он больше не мог. Пусть милуются без него, он не желает этого видеть. Образ Эстель он сохранит в сердце, как образ непорочной и учтивой дамы, а не как образ развратницы. Она подарила ему лилию, но забыла о своем обещании, когда появился более интересный для нее мужчина. Возможно, и Симону она подарила лилию. Что ж... Дама может обещать, и не выполнить обещания. Ведь завоевать ее любовь должен он сам. Она только сообщает ему о своем расположении к нему.

— Господин де Бризе? Эдуар?

Голос ее прозвучал так внезапно, что Эдуар вздрогнул всем телом.

Ему казалось, что он бредит. Вцепившись руками в подоконник, в оконном стекле он увидел отражение той, что вошла в его башню.

Она стояла у него за спиной, ближе к двери. Синий пеньюар отражался в неровном стекле так, будто она была одета в падающую воду. Черные волосы убраны под белую накидку, перетянутую обручем.

— Эдуар?

Чарующий голос. Он замер, боясь, что видение исчезнет.

Ступая по ковру совсем неслышно, она подошла ближе, и рука ее легла ему на плечо. Эдуар закрыл глаза, сдерживая пробудившуюся страсть. Эстель обошла его, так и не убрав руку с его плеча, и теперь стояла так близко, что чуть наклонив голову он мог бы коснуться ее губ. Запах ее благовоний ударил ему в голову, и ноги стали ватными. Мысли в голове переплелись, как змеи, слова застряли у в горле, и он мог только смотреть на ее отражение, еще крепче сжимая рукой подоконник, будто в нем было его спасение.

Эстель смутилась, опустила глаза, и некоторое время собиралась с мыслями. Она пришла к нему в башню, пренебрегая своей репутацией, рискуя быть замеченной кем-нибудь, потому что боялась, что, уступив дорогу красавцу-виконту, Эдуар откажется от игры и покинет ее. Она заигралась, стараясь вызвать его ревность. А он был ей нужен, очень нужен. И, Эстель признавалась себе, что привыкла к его присутствию. Виконт владел всем ее вниманием днем, ночью же она думала только об Эдуаре.

— Вы хотите покинуть меня, — сказала она без всяких вступлений.

Он поднял голову.

— Зачем я вам, госпожа?

— Я не хочу, чтобы вы уезжали.

Повисло молчание. Эдуар все так же смотрел в окно, но видел в нем только отражение графини в платье-водопаде. Дыхание его участилось. Она была слишком близко, чтобы он мог позволить себе хоть одно движение. Но тут рука ее поползла вниз, с плеча на грудь, вызывая огонь во всем теле. Эстель задумчиво смотрела на него, изучая каждую его черточку. Нервную складку губ, упавшую на лицо прядь светлых волос. Этот человек пробудил в ней нечто, дремавшее глубоко в душе. Сначала это была жалость, хорошо сдобренная раскаянием. Теперь же жалость исчезла. Он не нуждался в жалости. Теперь это было какое-то тревожное чувство, от которого щемило в груди и было трудно дышать. Любовь? Эстель долго размышляла над этим. Нет, не любовь. Она любила своего сына, но ей никогда не было больно от любви. Виктор вызывал у нее восхищение, радость, и ей никогда не хотелось плакать, глядя на него. При виде же Эдуара де Бризе к горлу подступали слезы. А от мысли, что он может уехать, у Эстель начиналась тихая паника.

— Как прикажете, госпожа графиня, — он повернул к ней голову, и глаза их встретились.

Лучше бы он продолжал смотреть в окно. Эдуар утонул в ее светлых глазах, как в холодном озере, и понял, что пропал. Ему казалось, что он пытается выбраться на берег, но ледяная вода тащит его вниз. Она здохнулся, попытался отвести взгляд, но Эстель не отпускала его, затягивая куда-то в ледяные дали, откуда нет выхода. Мысли его метались, пытаясь сопоставить ее полное равнодушие к нему днем, и этот ночной визит. Рука ее лежала у него на груди, сводя с ума. Тело его молило о страсти, ему хотелось схватить ее в объятья и не отпускать, разум же пытался совладать с телом, потому что если он сделает хоть одно неверное движение, скажет хоть одно лишнее слово, она уйдет и больше никогда не вернется. Она смотрела на него не мигая, и Эдуар вдруг понял, что сам желает утонуть в обжигающе ледяном ее взгляде. Он не хотел свободы. Он хотел навсегда оставаться пленником ледяных озер.