Это приятно.

Я приехала сюда не в ожидании чего-то особенного, но здесь уютно и тихо. У меня даже есть собственный камин! Комната небольшая, но в ней есть всё необходимое: балкон, кровать, комод и кресло. Всё выполнено в древесных тонах, и остаётся достаточно места, чтобы свободно передвигаться.

Зеваю и чувствую, как слезятся глаза.

— Полотенца здесь, — говорит мне Макс из коридора. — Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.

Макс возвращается в комнату, заслоняя собой дверной проём, а я стою, осматриваясь.

— Всё в порядке? — спрашивает он.

Киваю и тихо говорю:

— Приятно.

Макс наблюдает за мной, и я чувствую, как напрягаются мои мышцы.

— Ты мало говоришь, да?

Поднимаю на него взгляд. Он улыбается, но в его глазах что-то странное.

— Мы это изменим, — говорит он и уходит, закрывая дверь.

Останавливаю его, вспомнив слова Макса о том, что он ненавидел моего отца. Но когда он смотрит на меня, его взгляд не выражает ненависти.

— Ты ненавидел моего отца? — спрашиваю я. — Не так ли?

Если он ненавидел моего отца, то разве я не буду ему напоминать его?

Взгляд Макса становится пронзительным.

— Я не вижу твоего отца, когда смотрю на тебя, Алиса.

Не знаю, что это значит, но его слова заставляют меня задуматься. Он продолжает:

— Ты похожа на свою мать.

Макс упоминал об этом в аэропорту. Но что он имел в виду? Его глаза темнеют, и он начинает тереть большим пальцем внутреннюю часть руки, прежде чем сжать её в кулак.

— И тебе не обязательно называть меня дядей, — говорит он. — В любом случае, я на него не похож, верно?

Прежде чем я успеваю ответить, он зовёт собак, и они следуют за ним. Макс закрывает дверь, оставляя меня одну.

Стою неподвижно, но моё сердце бешено колотится. Один телефонный звонок, место в самолёте и после перелёта через всю страну до меня доходит… Я не знаю этих людей.

Зеваю, тёплый запах свежего кофе проникает в мои ноздри, когда я выгибаю спину на кровати и потягиваюсь, проснувшись. Проклятье, я спала как принцесса на горошине!

Тянусь к тумбочке за телефоном, но его там нет. Что?

И тут я замечаю шероховатость новых простыней и скрип кровати под моим телом. Подушка не та, к которой я привыкла.

Открываю глаза и вижу, как слабый утренний свет пробивается сквозь стеклянные двери, освещая мою комнату. Но это не моя комната. Приподнимаюсь на локтях, и голова кружится. Веки едва могут оставаться открытыми, и я снова зеваю. Всё это обрушивается на меня сразу: что произошло, где я нахожусь, как я здесь оказалась, почему так поспешила, не подумав. Неуверенность скручивает мой желудок, потому что всё незнакомо. Как мне это не нравится! Я ненавижу перемены.

Слышу скрип ветвей деревьев за окном, как ветерок дует в дымоход. Никакой болтовни из офиса моего отца, в котором он работает на шести плоских экранах, готовясь к своему рабочему дню. Снизу не доносятся звуки суеты: стилисты и ассистенты не бегают вверх и вниз по лестнице, не готовят мать к её отъезду. Она никогда не выходила из дома без макияжа. Не слышны телефоны и голоса ландшафтных дизайнеров с газонокосилками.

На мгновение я скучаю по дому. Непрошеные образы проносятся в моей голове. Они лежат на холодных металлических плитах, их засунули в холодные шкафчики. Кожа моего отца синяя, волосы матери мокрые, макияжа нет. Всё, чем они были, исчезло.

Замираю, ожидая, когда в глазах появится жар от слёз. Боль в горле. Я хочу, чтобы слёзы пришли. Хочу, чтобы они пришли.

Я не плачу из-за смерти родителей. Ни разу. И это беспокоит меня больше, чем их смерть.

Есть имя для людей, которым не хватает раскаяния. Людей, которые не умеют сопереживать. Людей, демонстрирующих сильные антисоциальные установки. Я не социопат. Я имею в виду, я плакала во время битвы при Винтерфелле в «Игре престолов». Но почему я не плачу, когда теряю самых близких?

По крайней мере, никого в этом городе не будет волновать ни я, ни то, как я справляюсь с их смертью. Единственный человек дома, который меня поймёт, — это Мира.

И тут я моргаю, осознавая это. «Мира…» Её имя звучит как эхо в пустоте. Мира, которая всегда рядом, но в то же время так далеко. Она понимает меня лучше, чем кто-либо другой. Но я не могу позволить себе слабость. Не здесь. Не сейчас.

Твою ж мать. Я резко скидываю одеяло и выбираюсь из постели, направляясь к комоду, где заряжался мой телефон. Хватаю его, включаю и вижу целую вереницу пропущенных уведомлений — в основном, звонки от маминой помощницы. Не обращая внимания на голосовые сообщения, я набираю номер Миры. Поднеся телефон к уху, замечаю, что в Москве уже почти полночь. Она отвечает почти сразу.

— Мира, — говорю я прежде, чем она успевает что-то сказать.

— Алиса, слава богу, — выдыхает она, словно только что проснулась или бежала к телефону.

— Извини, у меня был выключен звонок, — объясняю я.

— Ты в порядке?

— Я в порядке, — отвечаю я, но по рукам пробегает озноб. Открываю чемодан и вытаскиваю чёрную толстовку, жонглируя телефоном, чтобы натянуть её через голову.

— Итак… ты собираешься остаться? — спрашивает она после паузы. — Ты знаешь, что тебе не обязательно. Если дом неудобен или ты чувствуешь себя странно…

— Я в порядке. Дом хороший, а он… — я замолкаю, подыскивая нужное слово. Что он? — Гостеприимный.

Я прочищаю горло.

— Как там? Что-нибудь от меня нужно?

— Просто береги себя, — говорит она, и я не успеваю ответить, как она меня перебивает. — Я больше не буду тебя беспокоить. Позвони мне, если захочешь. Но я буду писать сообщения, чтобы время от времени проверять. Я просто хочу, чтобы ты на время отвлеклась от всего того, что происходит здесь, ладно? Я с этим разберусь.

Оглядываю спальню, в которой провела ночь, и чувствую благодарность за то, что она есть. Это моё место, куда я могу прийти, чтобы побыть в одиночестве. Но мысль о том, чтобы выйти из этой комнаты и встретить новых людей, заставляет меня сжаться.

“Просто закажи мне билет домой, Мира” — хочу сказать я, но не решаюсь.

Макс, кажется, готов оставить меня в покое, не давить слишком сильно, а Егор настроен дружелюбно. Слишком дружелюбно. А я ещё не встретила Тимура, так что скоро появится ещё один новый человек.

Иду к балкону, нужно немного воздуха.

Меньше всего меня должно волновать, что люди думают или говорят обо мне, когда меня нет дома. Или о моих родителях. Но я ничего не могу с этим поделать. Я чувствую себя будто вдали от всех, словно я последний человек, которому следует сейчас находиться здесь. Особенно после того, как я по глупости оказалась в глуши, с каким-то парнем, которого ненавидел мой отец. На земле, где пахнет конским дерьмом и гниющими тушами оленей.

Зажимаю телефон между ухом и плечом, распахивая дверь.

— Я должна быть там… — Но замолкаю, когда двери широко распахиваются и передо мной открывается вид. Мой рот открывается, и внезапно я чувствую, что я превратилась в Дюймовочку.

— Тебе следует делать то, что нужно, — отвечает Мира.

Но я едва улавливаю её слова. Я смотрю вперёд, рассеянно ступая на свою большую деревянную террасу и разглядывая пространство, которое не заметила в темноте прошлой ночью. Моё сердце колотится в груди. Итак, это “вершина”.

Вдалеке, между деревьями за моим балконом, стоит гора. Её гранитная вершина, серая и зловещая, окаймлена зелёными соснами и увенчана белыми облаками, которые делают вид таким красивым, что я на мгновение перестаю дышать. Вот же ж… Она просто здесь. Пик, расположенный на фоне голубого неба, и прежде чем я успеваю остановиться, я поднимаю руку и тянусь к нему, как будто хочу сжать его в кулак. Но всё, что я чувствую — это утренний ветерок сквозь пальцы.

Вдыхаю запах земли и камня, который слышен даже здесь. Воспоминания о запахе мёртвого животного прошлой ночи забыты. В воздухе витает запах воды — свежий, но затхлый там, где он впитывается в почву и камни. Я снова вдыхаю, закрывая глаза. Волосы на моих руках встают дыбом. Мне нужно уйти сейчас. Я не хочу привыкать к этому запаху, потому что скоро он перестанет быть особенным.