Но сейчас её здесь нет.
— Однажды ночью твоя мать… — начинает он, но останавливается, избегая моего взгляда.
Его губы плотно сжаты.
— Твоя мать была восходящей звездой, а твои родители только начали встречаться, — объясняет он. — Она вывела Лизу и напоила её, а когда Лиза проснулась, она была в постели с другим мужчиной.
Наконец он смотрит на меня, прерывая свою работу.
— Ещё один человек, который не был мной.
Мать вывела её, напоила и…
— Мой отец, — говорю я, складывая кусочки воедино.
Макс кивает.
— Твой дедушка знал, что я не отпущу её, поэтому твои родители помогли избавиться от неё.
Долго и сильно моргаю. Не могу поверить, что я защищала их перед дядей.
Неудивительно, что он их ненавидит.
— Она чувствовала себя такой виноватой, думая, что занималась сексом с другим мужчиной, — продолжает Макс, ведя меня в конюшню, чтобы покормить лошадей. — Для семьи было проще простого убедить её, что наши отношения закончены, если только она не хотела, чтобы я узнал, что она сделала. «И эй, вот пятьдесят тысяч на покрытие расходов на переезд. Исчезни, малыш. Не звони ему».
— Ты никогда не пытался её найти?
— Я нашёл, — говорит он мне. — Нашёл её в какой-то квартире во Владивостоке.
Он на мгновение замолкает, натягивая перчатки.
— Она даже не пустила меня на порог, — продолжает он. — Не могла смотреть мне в глаза. Сказала, что больше не может меня видеть и не хочет, чтобы я звонил.
Он разрезает тюки сена, а я беру грабли и начинаю разбрасывать их по стойлу.
— Когда ты узнал, что с ней произошло на самом деле? — спрашиваю его. Некоторое время он молчит, а когда наконец заговаривает, его голос становится почти шёпотом.
— Примерно через неделю после того, как я покинул её квартиру, мне позвонила её сестра и сообщила, что она умерла.
— Умерла? — останавливаюсь я. — Самоубийство?
Он кивает и продолжает работать.
— Боже мой.
— И через шесть часов после этого я собрал сумку и больше не оглядывался назад, — говорит он мне, натянуто улыбаясь. — Я собирался в дорогу, планировал отправиться за границу, но добрался сюда и… не захотел больше отсюда уезжать.
Его взгляд смягчается, и то, что, как мне казалось, я знала, начинает таять, когда кусочки головоломки складываются воедино.
— Я переехал на эту землю с ветхим домом на колёсах и без водопровода. Теперь у меня есть дом, сервис, бизнес и сыновья. Для меня всё сложилось гораздо лучше, чем я заслуживал.
Почему он думает, что не заслуживает того, что имел? Это была не его вина. Он пытался её найти. Если они хотели добраться до неё, они доберутся. Мои родители. Вмешались бы они подобным образом, если бы я влюбилась в кого-то, кто не соответствует этому образу?
— Прости, — шепчу я. — Мне жаль, что они это сделали…
— Твои родители, Алиса, — говорит он, перебивая меня и глядя мне в глаза. — Это не твоя вина.
Хотя это и сложно понять, моя мать не сильно отличалась от Лизы. Она тоже была бедной, но у Лизы хотя бы была семья. Моя же мать была приёмным ребёнком, у неё никого не было. Как она могла не встать на сторону девушки?
Опускаю взгляд на талию Макса, на его татуировку сбоку, прикрытую футболкой. Но я помню слова: «Моя Элиза». Его Элиза…
— Нам нужно немного развлечься, — говорит он, поднимая настроение улыбкой. — Давайте завтра все пойдем на озеро.
Озеро? Не пруд?
— Давайте устроим немного отдыха с музыкой и пивом, — продолжает он. — И немного прыжков со скал.
Его взгляд на мгновение скользит по моему телу.
— У тебя ведь есть купальник, да?
Но вопрос звучит скорее как предупреждение, потому что он очень не хочет, чтобы я плавала в своей одежде, как вчера.
Или в нижнем белье, как Лиза.
Да, у меня есть… бикини. Ужас скручивает мой желудок. Обычно я беззаботно ношу всё, что покупает мой личный помощник, но думаю, что позабочусь об этом завтра. Почему у меня нет цельного купальника? Фу…
Следующие пару часов я словно демон, который постоянно находится в движении, от одной задачи к другой, радуюсь возможности отвлечься. Мы с Максом и Егором заканчиваем утренние дела: я готовлю завтрак, а Егор наводит порядок. Затем я помогаю им в сервисе, печатая ответы на электронные письма, которые диктует мой дядя, пока он работает.
Мы с Максом грузим на борт два велосипеда и привязываем их верёвками, прежде чем он снова надевает футболку и вытаскивает ключи из кармана. Знаю, что ему нужно отвезти их в город, передать транспортной компании и отправить по назначению. Но вдруг он останавливается и смотрит через моё плечо. Следую за его взглядом и вижу Тимура в другом конце сарая. Его джинсы свободно свисают с бёдер, рубашки нет, солнце светит на обнажённую грудь, влажную от пота. Он опускает топор и рубит бревно пополам. Тимур трёт челюсть и плечо, кровь из открытых ран растекается по его щеке.
— Иди возьми аптечку, — говорит мне Макс, направляясь к водительской стороне. — Тимуру нужна помощь.
— Да, профессиональная помощь, — ворчу я. — Он…
На языке вертится желание рассказать ему о той ночи в магазине и о вчерашнем сарае. Но я думаю, что не могу винить во всём Тимура. Лучше не поднимать этот вопрос.
— Вчера он угрожал этому парню пистолетом, — говорю вместо этого.
Тимур меня пугает.
Но Макс разворачивается и бросается обратно ко мне.
— У этого парня, — говорит он мне, — есть в городе клуб для групповухи с табло на стене, где каждая девушка оценивается по шкале от одного до десяти. Там записано не менее трёхсот имён всех тех, кого он и его друзья поимели за свою короткую жизнь.
Затем он указывает мне в лицо, а я немного отступаю назад, нахмурившись.
— Тебе чертовски повезло, что тебя нашёл Тимур, а не я, потому что я бы не стал ждать, пока ты уйдешь, прежде чем убить его.
Приподнимаю бровь, но больше не протестую.
— А теперь пошевеливайтесь, — говорит он.
Разворачивается и забирается в грузовик. После того как он уезжает, стою ещё минуту, прежде чем пойти в сарай и достать аптечку из шкафа. Он не хочет от меня помощи. Не больше, чем я хочу помочь ему.
Я до сих пор не верю, что он или Егор пытались меня уберечь. Хотя, если предположить, что то, что сказал Макс, правда, то их появление на самом деле было к лучшему.
Но нет.
Думаю, что Артём был прав в своей оценке.
Они территориальны. Это мог быть любой парень со своим двоюродным братом, и они бы разозлились и начали драку.
Подойдя к месту, где работает Тимур, я останавливаюсь, не желая смотреть ему в глаза. Протягиваю ему аптечку.
— У тебя идёт кровь.
Он некоторое время смотрит на меня, затем вытирает кровь плечом и берёт ещё одно бревно, игнорируя меня. Открываю коробку и достаю Неоспорин.
— Мазь не даст им воспалиться, — говорю, стараясь успокоить голос. — Нанеси на раны мазь.
Он останавливается, его нерешительный взгляд переходит от меня к тюбику в моей руке. Расслабляюсь, заставляя себя успокоиться. Сегодня я не хочу драться.
— Садись, — тихо говорю ему. — Пожалуйста.
Его глаза сужаются, он не двигается. Указываю на пень, смягчая голос почти до шёпота:
— Пожалуйста, сядь.
Он ждёт несколько секунд, глядя на меня, но затем… садится. Ставя коробку на место, достаю антибактериальную салфетку и подхожу к нему, избегая его взгляда, стоя над ним. Стираю кровь с его лица, аккуратно вытирая и царапины, но чувствую, как его глаза следят за каждым моим движением. Они следуют за мной, пока я наклоняюсь и ковыряю засохшую кровь, а затем снова поднимаюсь, чтобы снять крышку с мази.
Это не похоже на ту ночь, когда он хотел меня. Теперь он как будто боится меня. Он наблюдает за каждым моим неверным шагом. Я глотаю.
— Если держать их во влажном состоянии, они не будут чесаться и заживут быстрее, — говорю ему, нанося мазь на челюсть. — Мажь их регулярно, ладно?
Щедро покрываю рану по всей длине и моргаю, когда до меня доходит запах земли, дерева и влажного воздуха. Кажется, он всегда так пахнет. Он ничего не говорит, его грудь поднимается и опускается, дыхание слишком ровное и контролируемое, как будто каждый вздох — попытка сохранить спокойствие. Его кулаки сжаты и лежат на коленях, смотрю на него, наши глаза встречаются. Меня охватывает дрожь. Мне нравится, что он боится. Подхожу ближе со злостью, наношу гораздо больше мази, чем ему нужно.
