Я полез к видику, достал из коробки кассету и затрещал пластиком, а Витька спросил меня:

      — А почему именно «Парк»?

      — Да просто так. Мне с детства нравится. Когда четыре годика было, впервые его увидел по Первому каналу, там ещё фильм о фильме показывали, рассказывали, как делали динозавров. Сам захотел потом динозавров лепить и про них фильмы снимать.

      И я резко вздрогнул, когда на экране застонала какая-то голая тётка и послышались томные мужские вздохи, Витька тут же засмеялся, а я поскорее схватил пульт и убавил звук.

      Кое-как сквозь смех он сказал:

      — Нормально. Вон тебе и динозавры, пожалуйста. Видал, какой у него диплодок?

      — Блин, — расстроился я, так надеялся, что с ним «Парк Юрского Периода» посмотрим.

      — Да ладно, забей. Иди сюда, — он сказал мне и хлопнул по мягкой перине.

      Я лёг рядышком с ним, повернулся к нему лицом, утопал в этом рыхлом пуху, смотрел в его зелёные глаза и любовался его доброй улыбкой, слушал, как за окном тихонько завывал ветер, а внутри, в этом пряном аромате закатанных банок с соленьями и вареньем у нас тут было так уютно и тепло.

      Я прошептал:

      — Вить, а ты вот такой… Как это сказать, даже не знаю. Короче, ты очень правильно относишься к больным людям.

      Он удивлённо дёрнул бровями.

      — Да?

      — Да. Я такого ещё не видел. Все какие-то козлы обычно. Как Антоха или ещё хуже. И по отношению ко мне и к Дине, и к другим. Я на таких людей в реабилитационном центре в детстве насмотрелся. Никакого понимания и сострадания нет вообще. Интересно, а ты почему такой? А остальные нет.

      Витька пожал плечами:

      — Не знаю я. Меня мама нормально воспитала. Мама моя. А не волчица сраная, как Антоху вашего. Иначе не знаю, как у него язычище сказать такое повернулся. Сам он, блядь, бракованный.

      И опять стыдливо увёл в сторону свой взгляд и тихонечко передо мной извинился за ругань:

      — Прости.

      Я ничего не ответил, робко поцеловал его в носик и будто безмолвно поблагодарил его за всё.

      — Вить? — шепнул я.

      — Чего тебе?

      — Я в туалет хочу.

      — Ха! Иди. Лежит тут мне рассказывает. Совсем обалдел уже?

      Я легонечко дёрнул его за пушистый рукав и жалобно протянул:

      — Ну Вить.

      Он вдруг вскочил, заскрипел громко периной и сказал мне:

      — В смысле? Ты весь день не ходил, что ли?

      — Днём ходил. Вечером нет. Там страшно.

      — Ты шутишь сейчас, Тём?

      — Не шучу. Я вообще зимой в деревне два раза в жизни был. Страшно там. Темно. Сам посмотри.

      Витька совсем растерялся, беспомощно развёл руками и спросил:

      — Ты хоть хочешь…?

      — Ссать я хочу.

      Он тяжело вздохнул и произнёс:

      — Матушка-владычица… Пошли.

      На улице и вправду был сплошной мрак, такой, что, отойдя на пару метров от фонарного столба у нашего дома, весь окружающий мир утопал в кромешной тьме, совсем ничего не видать, будто мы болтались где-то посреди бескрайнего космоса. Лишь редкая россыпь далёких огней соседней деревни где-то впереди и тусклое мерцание звёзд в небосводе. А тишина такая, будто гранатой контузило, в висках громко стучит сердце, и еле слышно завывает морозный декабрьский ветер. Я отошёл на пару шажочков от света фонарного столба и завернул за угол старого свинарника, где бабушка уже давным-давно не держала никакую скотину.

      Витька стоял в сторонке и дымил сигаретой, скрипел снегом под ногами, ухмыльнулся и сказал мне:

      — Смотри, щас Мосол, как в твоих кошмарах, из-за угла выскочит, за жопу тебя цапнет.

      И я вдруг на секунду испугался, даже такой, казалось, совсем детской глупости, и жалобно протянул:

      — Ну, Вить, ну хватит.

      — Боишься, да?

      — Темно здесь.

      — Ссы давай.

      Мы с ним вернулись на веранду, нырнули в этот тёплый домашний уют, забились в уголок на скрипучей кровати, прижались друг к дружке и услышали, как за стенкой в сенях захрапел дядя Вова. Оба переглянулись и тихонечко засмеялись.

      — Спать будем? — я спросил его.

      — А «Брат»?

      — Блин. Думал, ты уже забыл. Включай.

      Мы посмотрели с ним первую часть. И не сказать, что мне этот фильм совсем прямо не нравился, но и любимым ни в коем случае не был, а когда я впервые встретил Витьку на студии, почему-то сразу подумал, что такое кино ему нравится. И оказался прав.

      — Жалко Бодрова, да? — он спросил с искренней грустью в голосе. — Такой молодой был. Столько ещё всякого мог снять.