— Блядь, а, — ругнулся Витёк и встряхнул со штанины комок грязи вперемешку со снегом. — Куда не шагни – везде одно дерьмо. Да?

      — Мгм, — я промычал ему, а сам про себя отметил, что насчёт мата я, к сожалению, сглазил.

      Мы с ним брели вдоль железной змеи трамвайной линии, что утопала в мокром грязном снегу. Чёрные провода рассекали небосвод, делили солнце с его благодатным теплом напополам. И нет чтобы идти и наслаждаться этим дурманящим влажным воздухом городской окраины, запахом затопленной бани в частном секторе, нет, надо ему достать сигарету и закурить, идти и дымить всю дорогу, заставлять меня шарахаться от этого едкого смрада.

      — Точно курить не будешь? — Витёк опять предложил мне.

      — Точно, точно, — я замахал рукой перед лицом и чуть прокашлялся. — Можно в сторонку куда-нибудь, а?

      А за забором в парке — статуя Ленина, такая вся чёрная, облупленная, с белыми птичьими разводами на лысой башке. Стоит одну руку в грудном кармане держит, как Наполеон, а вторую протягивает, будто денег просит. А я так в детстве родителям и сказал. Увидел эту статую в первый раз, годика в четыре, и спросил, «А он что, стоит и денег просит?» Так ему за столько лет никто ничего и не подал.

      — Денег, значит, он просит? — Витёк усмехнулся. — Совсем ты глупенький был, да?

      — А чего я ещё должен был подумать? Стоит, руку протягивает, клянчит чего-то.

      Через дорогу виднелись знакомые развалины старой кирпичной двухэтажки с тремя подъездами. Я всё разглядывал эти заросшие бурьяном руины и каждый раз поражался, как за столько лет никто не сообразил всё это дело аккуратно снести.

      — Знаешь, что это за дом? — я спросил Витька и кивнул в сторону той двухэтажки.

      — Нет.

      — Слыхал, там газ рванул лет десять назад? Посреди ночи. Весь подъезд. Кто-то спасся, а кому-то не повезло.

      — А-а-а, что-то помню. Это здесь разве было?

      — Да. У меня мама в садике тут недалеко работала тогда медсестрой. Там у них развернули временный штаб для помощи пострадавшим, спальные места, еду организовали. Посреди ночи помню проснулись от какого-то грома, думали, послышалось. А потом ей через минут десять с работы позвонили и попросили срочно прийти. Страшно было. Мы потом с другом моим, с Сёмой, когда нам было лет по двенадцать, лазили по этой заброшке, искали всякий хлам, который ещё остался. Книжки там всякие, игрушки, био́никлов даже находили.

      Витёк задумчиво кивнул.

      — Понятно. Мародёрили, значит?

      — Да нет, почему… — и тут я задумался. — Ну, да. Нам было-то по двенадцать лет. Там больше никто и не жил никогда в этом доме. Всё, отстань.

      Витёк довольно заулыбался. Всё поглядывал на меня, будто радовался, что я так раскрепостился в нашем с ним общении и начал рассказывать о вещах, о которых знали только самые близкие мне люди. Я ведь даже маме про наши с Сёмой вылазки не рассказывал. Скакали мы с ним там, как киношные археологи в шляпах по руинам городов затерянных цивилизаций и ловили неподдельный мальчишеский кайф.

      До сих пор дома где-то эти биониклы валяются.

      Впереди улица круто заваливалась за линию горизонта. Дома, словно огромные монолитные ступеньки, росли вдоль широкой дороги. Небо разорвал оглушительный гром, такой сильный, что грудь изнутри задрожала. И вдалеке меж двух домов в конце улицы стальной серой птицей пронёсся самолёт. Сорвался с полигона в свой очередной тестовый полёт.

      — Там вон моя бабушка работает, — сказал я и ткнул пальцем в малюсенькую железную точку в небе.

      — Да знаю я, ты уже говорил.

      — Хотя нет. Не работает.

      — Это как это так? Уволили, что ли уже? За полчаса?

      Я посмеялся:

      — Сегодня, потому что воскресенье. Дома она сидит, какая работа? И без неё самолёт взлетит, чего она там забыла?

      — Далеко ещё? — Витёк вдруг сменил тему.

      — А что, устал? — теперь уже я с ехидным прищуром на него глянул.

      — Я тебя как-нибудь погоняю, Артём. Кросс со мной побегаешь. Тогда поймёшь, что такое устал.

      — Не надо, спасибо.

      — Надо, надо. А то вон какой весь дохлый. Ты вообще занимаешься чем-нибудь?

      Воздух сотряс он беспомощный громкий вздох:

      — Давай без этого, пожалуйста.

      — А что такое?

      — Ничего. Я занимаюсь тем, что мне нужно. Не надо ко мне лезть со своим спортом, и так всю жизнь от этого тошнит.

      Витёк посмеялся надо мной:

      — Ух ты, батюшки, бедненькое дитё.

      Я шёл, шёл, слушал эти его комментарии на тему моей физической никчёмности и заметил, как руки задрожали ещё сильней, чем обычно. Шея бесконтрольно задёргалась. От холода, что ли? Я украдкой поглядывал на Витька и всё думал, заметит он это или нет, съязвит ли чего или вежливо промолчит?

      Сморозит, наверно, что-нибудь про алкоголика или наркомана, как все остальные, больно ему припекло разбираться в моей медицинской подноготной. Шёл, вроде, молчал, смотрел на выплывающие из тумана три тёмно-серые уродливые девятиэтажки вдали. Словно бетонные фрегаты они плыли в этом море снега, грязи и одноэтажных домов. А за горизонт устремлялась блестящая трамвайная линия, что плутала где-то между плотной застройкой частного сектора и исчезала в его бревенчатых недрах.