— Лен, Лен, давай салат передавай, чего сидим?

      — У нас в этом году на даче помидоры уродились, м-м-м, мама родная, вы таких не видали, сейчас фотографию покажу.

      — А это мы с Лёшкой в Чехию летали недавно, красотища такая, упасть не встать.

      А дядя Вова вдруг недовольно зарычал:

      — Да вот ещё, ездить к этим скотам НАТОвским!

      Дядя Толя ему поддакивал:

      — Во, во, точно, Вован! Они там совсем уже с ума посходили, детей жрут!

      Ей-богу, я, когда был в США, в самом что ни на есть рассаднике этого самого НАТО, не слышал о нём столько, сколько здесь, живя в России.

      Дядя Вова вдруг выкрикнул:

      — НАТО, НАТО, сосёт пиздато!

      И все за столом как заржут, тётя Люся как подавится салатом, а тётя Наташа пригрозила мужу пальцем, чтобы больше за столом не матерился, особенно в присутствии молодёжи.

      Я краем глаза заметил, что Витькина рюмка стояла уже пустая, а он сидел со слегка раскрасневшейся мордой и опять что-то живо обсуждал с Антохой, будто и не было между ними никакого конфликта. Порешали всё, что называется, по-мужски.

      Надо было мне расслабиться, веселиться, как-то отвлечься от дурных мыслей, от всей этой ревности Витьки к моим же родственникам. Ну куда он от меня убежит? К Антону, что ли? Да у него ведь жена, уже ребёнок, вроде бы, на подходе, куда ему? Попытался я как-то переключиться на более позитивные мысли, но у меня ничего не вышло, особенно под завывание грустных застольных песен. Дядя Толя, не помню уже с чьей стороны и откуда родственник, взял гитару, и дом наполнился музыкой, не такой нежной и умиротворяющей, как когда мне играл Витя, а очень мрачной и даже скорбной.

      — Ой, рябина кудрявая, белые цветы! — распевали пьяные тётки за столом, а дядя Толя им подыгрывал.

      — Толь, Толь, всё, давай чего-нибудь повеселее! — вмешалась тётя Наташа, пытаясь перекричать застолье.

      — Да я весёлых-то и не знаю, — ответил дядя Толя и отложил гитару в сторону.

      Тут Витька вдруг хлопнул в ладоши и потянулся через весь стол к гитаре.

      — Дядь Толь, ну-ка дайте-ка мне, — сказал он.

      Он ему дал гитару, и Витька стал так сосредоточенно её настраивать, подбирать ноты, весь хмурился, вслушивался в звучание.

      — О, ну вот нам сейчас и сыграют! — обрадовалась тётя Наташа.

      Дядя Вова зарычал:

      — Ну-ка, Витёк, давай сбацай армейскую какую-нибудь нам.

      Витька заулыбался, толпа понемногу стала стихать, так сказать, с уважением расступалась перед новым незнакомым исполнителем.

      — Был у нас в прошлом году один прапорщик, — сказал Витька и засмеялся. — Прапорщик Миронов, значит. Ну и мы с пацанами над ним посмеивались. Над ним и над Сашкой, кадет у нас такой был. Решили поприкалываться и написали всем взводом такую песню. Называется «Прапорщик Миронов».

      — Давай, давай! — подбадривала его тётя Люся, брызнула в меня слюной и захлопала в ладоши.

      Витина рука скользнула по струнам, по дому разнеслась сладкая гитарная трель. Он начал медленно перебирать пальцами, зазвучала плавная и неспешная мелодия, которая потом вдруг перешла в ритмичный и заводной проигрыш. Я сидел, слушал эту его песню и не мог поверить своим ушам.

      «Прапорщик Миронов, любитель самогона,

      В нашей славной части он развёл бардак,

      В каптёрке обнял Сашку, Сашку рядового,

      И сказал ему, «Я люблю тебя, дурак!»

      Такой вот наш прапор, прапор Миронов,

      Сашку в тиски свои крепко зажал,

      Царь, богом данный, любви полигонов,

      К нашему Сашке чувства питал.

      А он его целует, ласками балует,

      В баню с ним уходит каждый вечерок,

      Все пылинки сдует, страсти в нём бушуют,

      Оказалось Сашка – парень-петушок.

      Такой вот наш прапор, без лишних загонов,

      Он не стеснялся совсем никого,

      В бездну упал, опозорил погоны,

      Сашка кричит по ночам ко-ко-ко!»

      И мне вдруг больше всего на свете захотелось посмотреться в зеркало, проверить, не поседел ли я часом от стыда? Или от страха? Да от всего сразу. Витька последний раз ударил по струнам и замолчал. Смолкли и люди за столом. Всё это напоминало мне момент, когда Марти Макфлай спел Джонни Би Гуд и недоумевающе глазел на толпу в надежде, что его музыка хоть кому-то понравилась. Те же самые ощущения, один в один.

      — Ха, молодец какой! — завизжала вдруг тётя Люся и как звонко засмеётся на весь дом.

      Остальные тоже захлопали, кто-то улыбался, кто-то смеялся, а дядя Толя сказал:

      — Ну ты, Витёк, даёшь!

      Антоха одобрительно кивал, глядя на него, и показал ему большой палец. Может, я чего-то не понимаю? Да нет, точно не понимаю. Совсем ничего не понимаю. Витька посмотрел на меня, заулыбался и глазами ждал от меня одобрения.

      — Молодец, — я тихо сказал ему.

      Нет, он действительно молодец, это же надо такое спеть! Да ещё и при всех. Так уверенно и самоотверженно.

      Храбрец. Мой храбрец.

      Когда гости разошлись, а тётя Наташа с Антохой и бабушкой принялись убираться после застолья, мы с Витькой пошли в баню, как он и хотел, дядя Вова знатно её так растопил. Я подготовил нам чистые вещи, сухие полотенца, а Витька стал искать веники, всё хотел попариться. Я же в этом участвовать категорически отказывался, никогда этого не любил, но его попарить обещал, раз уж ему так хотелось. Он вдруг залез куда-то своими длинными руками чуть ли не под крышу, радостно так воскликнул, что-то нашёл, пошарился немного в куче старого сена и достал оттуда двуствольное ружьё.