А в десять часов, когда я уже собирался с ним отправиться в путь, он захохотал, потрепал меня по голове, пожал крепко мою дрожащую руку и торжественно объявил:

      — Молодец. Ты прошёл испытание на мужика. Не зассал.

      И будь я тогда чуточку глупее, может быть, даже стал бы этим гордиться. Но я всё-таки понимал, что это он так надо мной жестоко пошутил, я очень сильно на него обиделся, ведь так хотелось с ним ящериц половить, и неважно, на кладбище или у дома, днём или ночью.

      А Антоха всё продолжал отравлять моё пребывание в деревне своим милитаристическим ядом. Я вставал по утрам с мыслями, «хм, а что же такого хорошего я могу сейчас сделать в свои десять лет для родины, как могу её отблагодарить, на какую такую войну могу отправиться и доказать, что я мужик?» Не помню уже как, но мне удалось вылезти из этого болота больных фашистских идей о священном долге и самопожертвовании, и я вернулся в город нормальным здоровым ребёнком, ну, насколько это было возможно в моём случае. Продолжал с Сёмой рисовать комиксы, начал снимать любительские фильмы, увлёкся видеомонтажом и забыл про все его попытки вылепить из меня чёрт знает кого, как страшный сон.

      — А чё один приехал, Витёк? — спросил его Антоха. — Даму бы свою привёз, тут места всем хватит.

      И глянул на него, широко улыбаясь, и хитро подмигнул.

      — У тебя, наверно, есть кто?

      Витька слегка засмущался, чуть-чуть заёрзал на скрипучем стуле и более-менее уверенно ответил:

      — Да есть уж, как нет.

      — На гражданке тебя всю неделю ждёт, да?

      — Мгм.

      А я всё смотрел на него и ждал, когда же он стрельнет мне своим взглядом, будто бы в шутку, чтобы сделать такой странный намёк для себя самого и для меня.

      Антоха всё не унимался:

      — Марина меня тоже ждала весь год. Вроде бы долго, знаешь, а так вспоминаю, и как-то же мы это пережили, да? А вы, получается, раз в недельку только, по выходным?

      — Чего?

      — Ну там это…

      Антон еле заметно дёрнул бровями, Витька его понял и сказал:

      — Когда как. А вообще, да, раз в неделю и когда каникулы.

      Я смотрел на них обоих, слушал их разговоры и поймал себя на мысли, что опять я невольно сравнивал Витьку с кем-то ещё. Хоть и воспитывался он всю свою сознательную жизнь чуть ли не в самой настоящей армии, никогда я от него не слышал каких-то безумных оголтело-патриотических речей и высказываний, как, например, от Антохи или от его папаши. Да, были у него какие-то неотёсанные замашки и манеры дворового хулигана, но так, совсем немного, в меру, был он весь такой спокойный, рассудительный, галантный, в чём-то даже справедливый, честный и совсем-совсем добрый, то ли со мной так по-джентльменски обращался, потому что что-то ко мне всё-таки испытывал, а может, и вправду был таким мягким, кто ж его разберёт.

      — Калаш за сколько собираешь? — Антоха спросил Витьку.

      — Да твой батёк сегодня уже спрашивал, — ответил он и засмеялся. — Двадцать-тридцать секунд.

      — Красавчик. Я где-то так же. Щас уже, наверно, не смогу, как-то сноровку растерял.

      В кухню вдруг ввалился дядя Вова в своей пышной куртке с меховым воротником, припорошенным снегом, держал в руках кучу шампуров и пакет с мясом, капал кровью на лакированный деревянный пол.

      Зарычал на весь дом:

      — Там ещё в раковине мясо достань, Наташ.

      Тётя Наташа на секунду отвлеклась от тазика с тестом и сказала:

      — Вов, таблетки выпить не забудь.

      А он махнул рукой, двинулся к выходу и ответил ей:

      — Пил уже сегодня, чё ты пристала ко мне?

      Дверь закрылась, и Антоха наябедничал матери:

      — Не пил он сегодня ничего. В городе он их забыл, у тёти Вали.

      Тётя Наташа раздражённо плюнула, хлопнула рукой по столу и проворчала:

      — Да, пускай не пьёт, сдохнет от инсульта, мне хоть спокойней будет.

      Мама как-то рассказала о моей врождённой проблеме со здоровьем и вечном освобождении от физкультуры на семейном застолье, а дядя Вова рассмеялся и своим рычащим медвежьим голосом начал возмущаться:

      — Да чего ты над ним трясёшься, пусть бегает, прыгает, спортом занимается, всё пройдёт, вон он какой здоровый у тебя!

      Эти его слова, может, и звучали бы, как поддержка и попытка поднять мой боевой дух, да вот только дядя Вова постоянно смеялся над людьми, которые страдали от каких-то своих недугов, мол, приложил подорожник и всё пройдёт, нечего тут ныть.

      И всё это продолжалось ровно до тех пор, пока пару лет назад ему вдруг не понадобилась мамина помощь. Стало ему худо с сердцем, пришло время менять клапан. Ну ещё бы, столько бухать всю жизнь и весить под двести килограмм! И стал он просить мою маму посодействовать в том, чтобы его положили в хорошую частную клинику через её старые знакомства, которые у неё остались ещё с медицинского колледжа. Она, конечно, ему помогла, операцию сделали, дядя Вова снова здоровый, бегал, радовался жизни. А я, помню, тогда разозлился на маму и устроил ей самую настоящую сцену.

      — Зачем ты вообще этому борову помогла? — я заорал на неё. — Забыла, как он надо мной в детстве смеялся, как говорил: «приложи подорожник, и всё пройдёт»?