А он не спрашивал. Всю жизнь как будто с нами тут прожил.

      — Какой умница, спасибо тебе, — умилялась мама. — Вот, смотри, как нужно маме помогать, не то, что ты. У тебя мама, наверное, самая счастливая на свете с таким сыном, да, Вить?

      Вся радость и веселье сегодняшнего вечера вмиг улетучились. Будто бы люстра даже померкла. Будто темень спящего дворика пробралась через окошко в нашу квартиру.

      — Да, Вить? — повторила мама. — Витенька?

      — А? — он вдруг опомнился. — Да, да. Извините, я просто думал, куда эту чашку поставить.

      — Да вот сюда давай, мой хороший.

      Девять часов уже. Поздно.

      Хотели сначала вызвать ему такси, до Проспекта Победы автобусы уже не ходили.

      А зачем ему по ночам кататься по городу? Завтра всё равно с утра в школу, к нам сюда, в Моторострой. Зачем такие круги наматывать? Пускай у нас остаётся, а завтра я его провожу до Натановоского переулка.

      Я вышел в коридор, пока Витька протирал тарелки, и закрыл дверь на кухню.

      — Мам, — я сказал тихо и очень осторожно.

      Так неловко и неуверенно ей это сказал, будто опять, как в детстве, шоколадку у неё клянчил.

      — Чего? — мама спросила.

      — Можно мы сегодня с Витей у нас тут переночуем? Он на Проспекте живёт. Далеко. Чего он будет туда-сюда так поздно мотаться?

      Она развела руками и ответила:

      — Да ради бога, мне жалко, что ли? Вещи ему только найди свои старые какие-нибудь, а то, чего он сейчас вечером в своем кителе будет потеть. В шкафу там подушки, простынь возьмёте.

      — Спасибо, — я ответил ей шёпотом.

      Подошёл к ней и обнял её. Изо всех сил к ней прижался. Хотел её обнять за все те разы, что недообнял её после того, как съехал к бабушке с дедом.

      Надо же. Всё-таки разрешила. Не во всех американских фильмах ребятам, вроде меня так везёт с родителями. А у меня тут… не в Америке даже, а здесь…

      В наших краях.

      — Вы только это, носки оба поменяйте, — она сказала и кивнула, глядя мне под ноги. — Дай ему какие-нибудь свои старые и себе возьми. А то ходите, как два брата акробата, в рваных. Взрослые мужики ведь уже, ну?

      — Ладно, — я ответил и заулыбался.

      — Любишь его, что ли? — она вдруг спросила.

      — Да, мам, откуда я знаю? — я неловко затоптался на месте и покосился в сторонку. — Зачем меня такое спрашиваешь? Неясно ещё ничего. Рано.

      — Ну, здрасьте, — она вскинула руками. — У нас с папой с твоим сразу всё было ясно. А у тебя рано. Взрослый уже.

      Я замолчал, не знал, что ей ответить. На кухне звенели тарелки. Мама мне улыбалась.

      — Мне кажется, или он как будто на тебя чем-то похож? — она вдруг спросила.

      — Он? Похож? Шутишь, да? Он вон какой высокий. И здоровый весь.

      — Да я не про внешность. Не знаю, у вас как будто у обоих в глазах что-то такое есть…

      — Конъюнктивит, что ли?

      Из комнаты выбежал Джимми, мама на него глянула и сказала:

      — Джимми, цапни-ка его за жопу разок!

      А потом взглянула на меня и покачала головой:

      — На рыбалку он с ним зимой ходил. Ты и на рыбалку? В мороз? По лесу таскался? Десять километров. Точно любишь его, ничего мне даже не говори.

***

      Я пошарил в шкафу и нашёл Витьке свои шорты с футболкой. Старые, чуть даже рваные, но ничего другого из моих вещей тут не осталось. С самого начала так и знал, что футболка будет обтягивать его широкую спину и плечи. Того и гляди вот-вот наклонится, и всё разойдётся по швам. Шорты ещё смешней на нём сидели. Короткие, узкие, старые, дурацкие.

      Стояли и смотрелись с ним в зеркало на двери шкафа-купе. Хохотали.

      — Может, я в кителе всё-таки посплю? — посмеялся Витька. — Можно, что ли?

      — Да ну, он грязный весь. Ходишь в нём везде целый день. На крыше там со мной сидел в этих штанах. И в чистую постель щас полезешь. Нет уж, так давай.

      Он цокнул и потрепал меня по волосам.

      — Спасибо, Тём, — он сказал еле слышно.

      Не за одежду меня поблагодарил, сразу понятно. Не за шорты, не за футболку и даже не за трусы со Скуби Ду. За другое.

      Разложили с ним мой старый диван, бросили на него простынь, подушки, разделись с ним до трусов и залезли под одеяло в мерцающем свете включенного телевизора.

      — М, чувствуешь? — я спросил и громко втянул носом воздух. — Бельё такое всё старое, затхлое. В пыли. Как у бабушки в деревне.

      — Ну а чего ты хотел? Твоё старое бельё, никто им не пользуется.

      Я закинул руки за голову и тихо сказал:

      — Надо мне почаще так к маме заходить. Ночевать иногда. Я что-то и в правду… совсем забыл про неё.