Тошнотный аромат старой ёлочки у зеркала перемешался с Витькиным табачным дурманом, растворился в этой лёгкой ночной прохладе, в пугающей и такой по-своему чарующей дачной тишине, затерялся где-то среди пения сверчков и далёкого паромного рёва между широкими камскими берегами. Он так мечтательно положил руки на руль и томно вздохнул, представлял, словно мальчишка, как рулил этой машиной и вёз нас куда-то в кромешной тьме этой волшебной сверкающей ночи.

      — Пока в армии буду, может, водить научишься? Вернусь, будешь нас везде катать. Потом и я подтянусь.

      Я посмотрел на него и пожал плечами, никогда даже и не думал о машине, всегда хватало такси и общественного транспорта. Витька вдруг весь сгорбился, грустно повис на руле и смотрел куда-то вдаль, задумчиво мерцал во мраке своими красивыми глазами, в которых застыли крохотные сверкающие кристаллики.

      — Мне мама в том году сказала, что, когда поступлю, машину купит.

      И тяжело вздохнул, и дыхание его так еле слышно задрожало, пока он быстренько не пришёл в себя и не вжался в спинку кресла. Я промолчал и опустил голову, смотрел на разорванный пакетик с сухариками рядом с переключателем скоростей и нервно дёргал ногой. И я вдруг почувствовал на себе его тяжёлый стальной взгляд, ощущал, как он любовался мной в этой тьме, заметил, как он потянул ко мне свою руку, схватил мою холодную дрожащую ладошку и прижал её к себе, нежно поцеловал между большим и указательным пальцем, а потом ещё разок и ещё. Я, хоть и был совсем немножечко опьянён рюмкой самогонки, всё равно трезво осознавал, что пребывал в каком-то туманном бреду, словно незримая алкогольная коррозия уничтожила эти стальные цепи моего стеснения и неловкости, отчего я задышал полной грудью и совсем уже ничего не боялся.

      Я настолько расхрабрился, что спросил его:

      — Там у тебя в ногах места для меня хватит? К тебе хочу сесть.

      Витька неловко заулыбался, глянул разок себе между ног, прикинул на глаз, сколько мне понадобится места, и хлопнул себя по джинсовым шортам, мол, давай, садись. Я немножко раскорячился, закряхтел в этом тесном салоне, но всё-таки кое-как сел ему на коленки и протянул ноги аж до самых педалей, икрами чувствовал нежные тоненькие волоски у него ниже коленей, слышал, как он довольно заулыбался, и ощущал, как он обжигал меня своим тёплым дыханием прямо в затылок.

      — Не тяжело тебе? — я спросил его.

      — Сиди знай.

      А я заболтал ногами, совсем обнаглел, как-то расслабился и заёрзал, сидя на нём верхом, сквозь шорты ощутил его самый искренний и честный комплимент, заметил, как он легонько дёрнулся и задышал чуть более прерывисто и страстно. Он своими горячими руками схватил меня за краешек рубашки, приподнял её аж до самой груди и вцепился мне в спину жгучими сладостными поцелуями, разливал то тут, то там по всему телу приятнейшие волны блаженства и мурашек, шелестел губами по моему позвоночнику, пробирался всё выше и выше, к самой моей шее. Я весь выгнулся и закрыл глаза в волшебном мёде этой райской неги, а он всё не останавливался, положил на меня свои заботливые крепкие руки и всё жадно чмокал меня в спину и дарил мне такие приятные и незабываемые мгновения в душном пластиковом аромате автомобильного салона.

      Совесть не позволяла мне эгоистично сидеть без дела и наслаждаться его поцелуями, я повернулся к нему лицом и прошептал:

      — Двинь сиденье назад, пожалуйста.

      Витька в темноте нащупал рычаг, и кресло вдруг громко щёлкнуло и дёрнулось назад, а я тут же ловко проскользнул в освободившееся пространство между ним и педалями, кое-как там уместился и задницей чувствовал газ и тормоз. Он неловко засмеялся, задрал голову и смотрел в потолок, предоставив мне полную творческую свободу над его телом, которое просто закипало от безудержной страсти и нескончаемого желания.

      Я лязгнул молнией и ощутил в своих волосах его большую тёплую ладонь, он крепко схватил меня за голову и беспомощно прошептал:

      — Бля… Сука…

      Весь задёргался, напряг ноги и вытянулся вперёд, чуть педаль не задел, быстро-быстро задышал и ослабил свою хватку, умиротворённо лежал на сиденье, ещё разок вздрогнул в сладостном экстазе и медленно выдохнул ртом.

      И вдруг прямо на всю Ташовку как заорёт…

      Б-и-и-и-и-и-п!

      Витька чуть не подпрыгнул, захохотал, как ненормальный, а я высунул голову, глянул на него и испуганно замер, слышал, как скрипнуло окно на втором этаже, как Олег шёпотом наехал на нас:

      — Вы чё там, офонарели совсем? Соседи спят, алё!

      — Всё, сдрисни давай, — отмахнулся Витька и опять засмеялся, прикрыв лицо руками.

      Я сам захохотал и спросил его:

      — Надо тебе всей Ташовке рассказать, что ты уже всё, да?

      — Всё? — он удивлённо спросил меня и нахально улыбнулся. — Нет, что-то ты попутал, заяц.

      Деревянный кроватный скрип из домика перемешался с жалобным визгом металлических деталей в старенькой Олежкиной десятке, и те несчастные соседи, которых мы разбудили в эту ночь, прислушивались к этой романтической звуковой феерии, кидались в нас завистливым ядом недовольных проклятий и шипели на нас в этой сладкой ночной тиши и цветущей июньской прохладе.

      Я умылся ледяной водой из ржавого умывальника и посмотрел на своё взъерошенное лицо в заляпанном зеркале у туалета, едва ли я смог что-то разглядеть в ночном полумраке, свет из окон совсем легонько касался краешков дачного участка. В мокрое лицо ударил лёгкий ночной ветерок, я закрыл глаза и втянул носом свежий воздух, и забылся в пьянящем кайфе летней ночи. Витька стоял и не спеша курил сигаретку, облокотившись на машину, глядел куда-то вдаль и держал руку в кармане джинсовых шорт, и на лице у него было такое умиротворение и настоящий покой. Он стрельнул мне глазами и подмигнул, и я вместо того, чтобы, как обычно, стыдливо отвести взгляд, взял и подмигнул ему в ответ, отчего он даже опешил и удивлённо дёрнул бровями. Из окна на втором этаже высунулся весь потрёпанный Олег, сверкал потом в тусклом свете, держал в руках сигарету, дышал воздухом, кивнул Витьке, они пересеклись взглядами, и Витька кивнул ему в ответ.