Я всё переживал, как бы так суметь удержать себя в руках на его проводах, не разреветься, не показать свои чувства и не выдать его семье нашу с ним тайну? Как я там буду сидеть в присутствии его отца, сестры и племянника? Я ведь про отца его знал только из Витькиных рассказов, в моей голове он представал в образе грозного мужика с наточенным топором, который в моём романе, основанном на Витькиной жизни, гонялся за его персонажем по дому, когда узнал про маленький секретик своего сына. И как бы он тогда ни пытался меня успокоить, что, мол, семья его после смерти матери изменилась и уже не относилась к нему так, как раньше, всё равно на душе поселилась тревога вплоть до самого дня проводов.

      За ночь до этого я не мог заснуть. Занавески слишком громко шелестели, летний ночной ветерок был какой-то уж слишком прохладный, собаки в недрах частного сектора надоедливо лаяли, их вой раскалённым гвоздём впивался мне прямо в нервы. Я пытался отодвинуть мысли о том, что не увижу Витьку целый год, всё никак не мог с этим смириться. В какой-то момент даже страшно на него разозлился, не уставая поражаться, как же так можно было бросить наше с ним счастье, заморозить его на такой огромный промежуток времени? Но потом тут же вспоминал, что у него недавно в жизни случилось, и мрачные мысли освобождали мой разум для понимания и сострадания.

      Это был единственный раз, когда в его квартиру наведались хоть какая-то жизнь и тепло. Её глухие холодные стены наполнял лошадиный хохот его друзей и родственников, звук разливавшейся по стаканам водки, вина и сока, смачное чавканье салатами, душевные разговоры и томные вздохи воспоминаний о былых временах. Все эти бесконечные «Витёк, а помнишь, как мы тогда в седьмом классе…», мудрые дружеские советы, как себя вести в армии, Олежкины наставления и чуть ли не слёзы, когда он уже совсем напился и приобнял Витьку по-дружески, зажал его шею локтем и что-то шепнул на ухо. Потом хлопнул по плечу, что-то там пробубнил, а я только и расслышал слово «братан».

      — Артём, бери салат ещё, чего ты сидишь? — вдруг меня любезно спросила Таня, Витина сестра.

      Я в тот момент думал о чём угодно, но только не о салате, думал, знала ли она про меня, знала ли, что сейчас перед ней сидел не Витькин друг, а его молодой человек? А если и знала, то что думала? Специально так спросила, из вежливости, потому что это были его проводы, а сама в душе меня была готова прикончить на месте за «совращение» её брата, или же искренне переживала, что я останусь голодным? И надо было ей в тот момент что-то ответить, хотя бы банальное «нет, спасибо, я наелся», но нет, я сидел, как дурак, хлопал глазами, чувствовал, как от нервов подрагивала моя нижняя губа, и ни единого словечка тогда не слетело с моих уст.

      Витька вдруг выхватил у сестры миску с салатом и вмешался:

      — Я положу ему, давай тарелку, Тёмыч.

      Снова называл меня Тёмычем. Не Артёмом, не Тёмкой, а Тёмычем. Непонятно только, зачем перед друзьями выпендривался, будто пытался сохранить нашу с ним тайну, хоть они и так всё знали. Может, перед роднёй разыгрывал этот глупый театр? Я едва заметно покосился на его отца, потом на сестру, даже на его племянника Рому, чёрт знает зачем, всё пытался понять, знают ли они о нас с ним? И надо было мне тогда просто сидеть и наслаждаться этим праздником жизни, добавить в общую копилку восторженных вздохов и пожеланий хорошей службы и свои, да только меня парализовало моё любопытство вперемешку со страхом, и я только и ждал, пока это мероприятие закончится, чтобы для меня всё наконец прояснилось по поводу его семьи.

      Стас поднял стакан водки и заорал:

      — Ты давай там только песню нашу про Миронова не пой, ладно, Витёк?

      А потом заржал вместе с остальными, не смеялись лишь я, сестра Витина и отец, похоже, они и не знали об этой песне.

      — А то ещё не так тебя поймут!

      — О, Стасян, давай-ка, забацай чего-нибудь? — снова оживился Олег. — Чего-нибудь в дорожку Витьку, ну?

      Стас схватил гитару, что лежала в углу комнаты, пробежался по струнам и начал исполнять что-то весёлое, армейское. Все сидели, внимательно слушали, кто-то подпевал, кто-то дрыгал головой в такт, кто просто хлопал, а я был совсем никакой, его музыка и голос пролетали мимо моих ушей, оставляя меня утопать в зыбучих песках своих печальных мыслей. В какой-то момент мы встретились с Витькой взглядами, он посмотрел на меня, и на лице его не было никаких эмоций, ни даже самой лёгкой улыбки, лишь пустота и холод его родных моему сердцу зелёных глаз, какое-то едва уловимое сожаление и не покидавшее меня ощущение какой-то натянутой маски, от которой ему хотелось поскорее избавиться.

      Когда все начали потихоньку расходиться, я почувствовал, как у меня с души постепенно спадал неимоверных размеров камень. Вот остался лишь один Стас, пьяный вертелся в тесном коридоре, искал свои истоптанные кроссовки, чуть не плюхнулся на задницу, пока надевал их. Потом пожал Витьке руку, обнял его так по-братски, чуть было даже в щёку не поцеловал, но, видимо, вовремя передумал разводить тут брежневские страсти. Витька закрыл за ним дверь, и мы с ним остались у него в квартире вместе с его отцом, сестрой и Ромкой. И сердце у меня тогда бешено заколотилось от осознания, что вот сейчас-то я точно пойму, знали они про нас с ним или нет. И Витька ещё такой негодяй, стоял и молчал, как в рот воды набрал, ничего мне не рассказывал, как он им меня представил, другом ли или молодым человеком своим? Я хотел подойти к нему и аккуратно так спросить, а он убежал в комнату играть с Ромой, включил ему на ноутбуке какую-то игру, оставил меня одного в зале на широком диване напротив телевизора.

      И я слышал, как на кухне суетились его сестра с отцом, как гремели ложками, мыли тарелки, что-то спокойно и даже радостно обсуждали, а сам сидел на одном месте и боялся лишний раз пошевелиться. Подумал, что надо было как-то, под каким-то естественным предлогом прийти на кухню, завязать с ними диалог, обменяться парой фраз без посторонних ушей и уже наконец понять, что же именно им о нас было известно. И опять кто-то наверху словно услышал мои молитвы, я вдруг заметил на подоконнике грязную тарелку с остатками торта, тут же схватил её и помчался на кухню, мол, вот, смотрите, принёс вам тарелку, вот мне и повод сюда заявиться. Кстати, а что там про нас с Витей, что именно вам известно? Да будь что будет.

      — Тань, вот, тарелка там в комнате была, — я пробубнил еле слышно.

      — Спасибо, — ответила Таня и тарелку у меня забрала.

      Вот и весь мой план, ни к чему не привёл, можно было спокойно возвращаться в комнату, так ничего для себя и не выяснив. И с чего я вдруг понадеялся, что они сейчас начнут со мной разговаривать именно об этом, даже если они что-то о нас и знали? Но я решил в кои-то веки не отступать, всё равно пути назад уже не было, чего бояться? Витька собирался в армию, его семью я повстречал, вот они, стояли передо мной. Я молча сел за стол и всем своим видом дал понять его отцу и сестре, что был готов к любому диалогу, даже самому откровенному и, возможно, не самому спокойному.