Размышления об авторстве «Уткха-Павкара» заставляют вспомнить об одном очень важном институте инкского общества, о митимае, сложной системе переселения части (иногда полностью) племен, только что покоренной местности, в отдаленные от нее районы, с целью ослабления потенциала сопротивления инкскому господству. В то же время в завоеванные или мирно присоединенные местности инки направляли часть кечуанских племен, уже давно вошедших в состав Тауантинсуйо и отличавшихся предан ностью «детям Солнца». Не исключено, что именно к этой группе населения и принадлежал автор.

Если в «Ольянтае» лирическая линия органически переплетается с крупными событиями политического плана и как бы подчинена им, а в «Уткха-Павкаре» по меньшей мере вплетена в канву социальных отношений, то в третьей драме, именуемой «Суримана», она подчеркнута настолько энергично, что основным фоном действия становится сфера морали, а тема любви затмевает все остальные. Конфликт возникает и развивается не на основе политических или социальных отношений, а свойств человеческого характера. Тот факт, что протагонисты принадлежат к разным социальным группам, в «Суримане» как бы затушевывается разделенностью общества на людей с «добрым сердцем» и людей с «каменным сердцем».

К сожалению драма не была транскрибирована вовремя, т. е. в период, когда испанские конкистадоры еще не успели разрушить многие культурные ценности кечуанского народа.

Позднее же, в периоды испанской контреформации и глубокого политического кризиса в американских колониях Испании начала 80-х годов XVIII в., на индейскую ультуру в целом, на драматическое искусство в частности обрушились такие гонения, что если бы и сохранился устный вариант « уриманы», его транскрибирование стало практически уже невозможным.

В результате о девушке Суримане остались лишь кое-какие легенды и предания, из лона которых когда-то вышел аранвай и в лоно которых он возвратился. В сценической (диалогической) форме был перенесен на бумагу лишь сравнительно небольшой фрагмент (41 строка).

Какие-либо иные фрагменты или списки драмы литературоведам и фольклористам Андского края не известны. Впрочем это не дает повода для отказа от надежды обнаружить их. Напомним, что многие литературные памятники индейских народов целые века пылились в архивах, бережно (не дай бог, чтобы не узнали белые) хранились в домах общинников, в приходских и монастырских библиотеках, в хранилищах вполне пристойных библиотек и музеев, и увидели свет сравнительно недавно. Так, замечательный памятник майя-киче «Пополь Вух» был покрыт пеленой забвения без малого три с половиной века и предстал перед современным цивилизованным миром лишь в 1861 г. благодаря усилиям французского исследователя Ш. Э. Брассера де Бурбур.

Несколько на иной манер складывалась судьба другого памятника культуры того же народа, драмы-балета «Рабиналь-Ачи». Сложенный где-то во второй половине XV в., он бытовал в устной форме вплоть до 1850 г., когда был записан по памяти индейцем Бартоло Сисом. И лишь в 1862 г. вышел его перевод на французский язык. Три века длилось молчание бесценной рукописи кечуанского хрониста и художника Уамана Помы де Аяла. И, наконец, строками выше в этом обзоре уже говорилось о том, что «Уткха-Павкар» был представлен цивилизованному миру Хесусом Ларой только каких-нибудь сорок лет назад.

Но и зафиксированный фрагмент «Суриманы», несмотря на скромные размеры, дает пищу для некоторых раздумий и выводов. Система и характер образов, эпитетов, метафор и других тропов, а также перечень действующих лиц, известный не только по фрагменту, но и по легендам, безошибочно указывают место «Суриманы» среди драматических произведений доиспанской эпохи.

Привлекает внимание строфика фрагмента. Это пятистишие, которое можно встретить и в «Ольянтае» (диалог Вильях-Умы и Ольянтая). Но если там строки ритмически организованы порой при этом слабо, и нарушается принцип силабизма, то в «Суримане» ритмика и силлабизм соблюдаются строго, причем последняя строка всегда содержит меньше слогов, нежели начальные. Этим достигается оригинальный эффект: зритель или слушатель невольно после усеченной строки ставит логическую точку и как бы подтверждает завершенность и неоспоримость, выраженных в строфе мыслей и чувств.

Художественные достоинства и содержание фрагмента, а также существование образа Суриманы в современном фольклоре, стимулировали появление публикаций, излагающих легенды, и даже попытку полностью восстановить текст драмы. Предпринял ее в 50-х гг. нашего столетия крупный боливийский ученый и писатель Энрике Облитас Поблете[10]. Однако, вышедшее из-под его пера произведение, несмотря на все его достоинства, вряд ли может рассматриваться в качестве проявления инкского драматического искусства. Логичнее его характеризовать как плод современного стилизованного индивидуального авторского творчества, возрождающего древние традиции и вносящего серьезный вклад в развитие современной культуры народов Андского края.

«Апу-Ольянтай», «Уткха-Павкар» и «Суримана» родились в местностях, которые еще в доинкские времена составляли ареалы цивилизаций и культур, взаимодействующих между собой. Затем длительное время они входили в империю инков. Все это в той или иной степени соединяло их в единый культурно-исторический комплекс.

Но Царство Киту[11], обладавшее самобытной культурой» семнадцать лет сопротивлялось инкскому нашествию. И лишь после смерти Качи, последнего Верховного правителя Киту, его дочь, принцесса Пакча, выйдя замуж за Единственного Инку Уайна-Капака, принесла ему в приданное свое царство. Произошло это в 1488 г. От этого брака родился сын Атауальпа, который по законам и традициям как империи инков, так и царства Киту обладал правами на престол всей Инкской империи. Но точно такими же правами был наделен его сводный брат Уаскар, и даже большими, поскольку он был сыном не чужестранной царицы, а женщины, принадлежавшей к инкскому правящему роду.

Дабы избегнуть вражды между сводными братьями, Уайна-Капак пошел на весьма рискованный и чреватый непредсказуемыми последствиями шаг: он разделил Империю на две части, объявив наследником северных территорий (включая бывшее Царство Киту) Атауальпу, а южных — Уаскара.

Но это только усилило неприязнь между братьями-наследниками, а после смерти Уайна-Капака она вылилась в откровенную вражду, а затем и войну.

Гражданские войны всегда жестоки. Жестокой война была и в Тауантинсуйо. Она шла с переменным успехом, опустошая страну и неся с собой бесконечные жертвы, пока не произошло решающее сражение, в котором с обеих сторон погибло 150 тысяч человек. Армия Уаскара была разгромлена; сам он оказался в плену у брата и был заточен в темницу.

Трудно представить всю тяжесть удара, нанесенного этими событиями по психологии и сознанию миллионов подданных Империи, привыкших с детства видеть в Единственных Инках сыновей Солнца, абсолютно непогрешимых ни в чем, неспособных, подобно каким-нибудь мелким вождям-куракам, на споры, а тем более — на вражду из-за земли, богатства или власти, не говоря уже о массовом убийстве побежденных «инков по крови», на что пошел Атауальпа, хотя они и приходились ему братьями, кузенами, племянниками и дядьями по отцовской линии.

И в этот момент в обескровленную и духовно опустошенную страну, высадясь с огромных лодок, вторгаются странные бородатые существа, ездящие на больших оленях, вооруженные металлическими палками, изрыгающими смертоносный огонь. Испанцы. Посланцы бога Уиракочи, как они утверждают. Да и сами они, дескать, боги-уиракочи. Продвигаясь вглубь страны, испанцы достигают Кахамарки, города, неподалеку от которого расположился лагерь Атауальпы. Обманом они заманили в засаду Единственного Инку, захватили его в плен. За свое освобождение Атауальпа пообещал испанцам огромный выкуп, какого не знала история человечества. И Атауальпа сдержал свое обещание. Испанцы тоже: они объявили об освобождении Инки, и тут же устроили судилище над ним, выдвинув совершенно нелепые обвинения, и задушили Атауальпу. Но еще до своей казни он отдал тайный приказ умертвить Уаскара. Впрочем, возможно, что Уаскара убили испанцы, возложив вину на Атауальпу.