Горожане просто веселились, не задумываясь о завтрашнем дне, а я всё никак не мог раствориться в этой радости, в этом веселье, чувствовал себя самозванцем, обманом проникшим на чужое веселье, лишним человеком, которому нет места среди смеющихся лиц.

Наконец, не выдержав, незаметно ушёл с чужого праздника жизни, кляня свой язык, мешающий даже напиться с горя. Нашёл укромный уголок на стене, прислонился к ледяному камню и, борясь с подступающей тоской, смотрел на далёкую равнину. Пустую и мёртвую, как и всё в этом мире, не осознающим свой финал – распад и гниение слизи, гордо именующей себя материей. Не понимающей всей ничтожности рассудка, не способного отделить себя от презренной плоти, дабы, отринув устоявшиеся традиции, воспарить и вторгнуться в царство идеального, где и только где смертный может познать истинное блаженство безбрежного растворения в Абсолюте, что был изначально, до всего, даже до Слова, создавшего мир и отделившего свет от тьмы…

- Грустишь?

Голос Фотини, раздавшийся под ухом, заставил дёрнуться и сбросил наваждение.

Я покосился на кровопийцу, та стояла, чуть склонившись набок, отчего рыжая грива волос, каким-то магическим образом отросшая до пояса, наклонилась и словно бы готова была отделиться от своей хозяйки. Щёки её раскраснелись, на полных губах играла озорная улыбка, а в глазах стоял пьяный блеск, манящий к безумным глупостям.

- А я думал, что вампиры не пьянеют, - грустно улыбнулся я.

- Только когда хотят этого, - звонко рассмеялась она. – А этот вечер был слишком хорош, чтобы портить его лицевой унылостью.

- Поэтому я и ушёл.

Она сделала пару шагов наверх, вышла на стену и присела напротив меня, скрестив ноги под собой.

- И что же гнетёт тебя?

- Всё, - вздохнул я. – То, что уже добрых девять месяцев не видел жену с дочкой, что этот мирок раз за разом посылает всё новые и новые испытания. Теперь, вот, узнаю, что значит быть кондотьером. Ну или служить в Иностранном легионе, я пока ещё не разобрался.

Фотини улыбнулась, точно слушала неразумного ребёнка, и сказала:

- Знаешь, я ведь была не совсем честна с тобой.

- Да ну?

Она поморщилась.

- Можно обойтительствоваться и без сарказма.

- Прости, - вздохнул я, - настроение ни к чёрту. В чём не совсем честна?

- Я сидела в том кармане дольше пары месяцев.

- И сколько же?

- Много лет. Может десять, а может и целый век. А до того жила почти пять сотен лет в родном мире.

Я присвистнул. Ну да, что-то такое и представлял себе, но всё равно – процент долгожителей вокруг меня какой-то ненормальный.

- А что там насчёт охоты на монстров?

- Охотилась. На свой вид.

Сказала она это просто, легко, без намёка на таинственность и загадочность.

- Выходит, не полукровка? – хохотнул я.

- Нет. Чистокровная. – Она вздохнула, коснулась стены, провела пальцем дорожку. – Я не врала насчёт бога, который действительно проклял меня. Проклял жаждованием крови, жизнью взамен чужих смертей. И мне нравилось это, я упивательствовалась чужим страданием, поглощала смертных, опустошательствовала их до дна. Но в какой-то день приняла решение, что такого быть не должно. Что таким, как я, не место в мире.

- И начала убивать?

- Начала. Сперва использовала кремневые пистолеты и палаши, потом добралась до револьверов и сабель, закончила, как видишь, обрезом, автоматическим пистолетом и мачете. Время шло, эпохи менялись, а я вела войну за людей и вместе с ними, уничтожательствовая нечисть. Не только свой вид, но и других, опасных, жестоких, заслуживающих забвения.

Я слушал, не перебивая. Фотини, кажется, решила поведать то, о чём очень давно не говорила ни одному человеку. То ли на неё так повлиял алкоголь, то ли общая атмосфера, но рыжеволосая вампирша на какой-то миг раскрылась, стянула броню, прикрывавшую сердце, и из-под панциря на свет вылезло нечто… человечное?

- А потом случилось то, что и должно было, - хмыкнула она. – Меня предал тот, кому я верила и любила больше жизни. Заманил в ловушку, лишил почти всех сил, запер дверь и оставил привратника, созданного специально против меня.

Я тут же вспомнил того босса из Дарк Соулз и поёжился. Неприятный дедок был, ничего не скажешь. Без Чучи не вырубили бы его.

Ллинг, прочитав эту мысль, переместился из кармана на руки и подставил пузо под почёсывания, пища и поглядывая снизу вверх на Фотини.

Та улыбнулась зверьку и продолжила:

- И вот, я, встретив тебя, уцепительствовалась за соломинку, перебравшись в совершенно чуждый мир. Я не знаю, когда и как смогу вернуться домой и что будет с этим самым домом. Я не знаю, переживу ли даже эту зиму, отправляясь на чужую войну. Но я смотрительствую в будущее с улыбкой и радостью.

- Почему? – прошептал я, занеся пальцы над хомяком и остановив почёсывание.

- Потому что жива, а значит, ничего не потеряно, - просто ответила она. – Пока можно бороться – нужно делать это, не боясь и не отступая. Потому что этот мир – коробка, полная чудес, загадок и невероятных приключательствований. Я понимаю, что ты взвалил на себя тяжкий груз, разъедательствующий рассудок – мне так сказал владыка мира мёртвых, но это не значительствует, что следует сдаваться. Вспомни Гормлейт, во имя которой ты попытался разбить лицо тому чародею. Отчего она умерла, хотя ты и провёл её через перерождение?

- Она сдалась, - вздохнул я, продолжая чесать пузо ллинга. – Не справилась. Сломалась.

Фотини кивнула и, поднявшись, потянулась, крутанулась вокруг своей оси, разметав по сторонам рыжую гриву. Как ни крути, а ей очень шла белая шубка, купленная в Ойлеане, хотя я боялся представить, что случится с одеждой после первого же боя.

Но то будет после, а сейчас мы живы, в безопасности и можем побездельничать. Не то, чтобы её слова залатали бездонную дыру, разъедающую мою душу, но стало капельку легче.

- Спасибо, - поблагодарил я.

- Обращайся, - улыбнулась она и спрыгнула со стены, будто так и надо было.

А я, посидев ещё немного, пошёл к свету, туда, где смеялись люди, возносились тосты, а жизнь била ключом. В конце концов, я же стал предводителем клана экзекуторов, надо же быть со своим народом во время застолья.

***

Утро выдалось тяжёлым для многих, но только не для меня.

Именно в такие моменты ощущаешь всю прелесть трезвости и начинаешь топить за ЗОЖ. Приятно ради разнообразия оказаться среди тех, кто не ищет рассольчику, а подаёт его, ехидно посмеиваясь.

Ночь смыла вчерашнюю тоску, а потому я беззлобно подшучивал над болезными товарищами, пытающимися справиться с похмельем, а после ещё и плотно позавтракал.

Ближе к полудню Иоганн собрал важнейших горожан и держал речь.

Он честно и без прикрас обрисовал ситуацию, рассказал, что через месяц с копейками отправится воевать на север против Тёмного Леса. Сообщил, что уже ждёт несколько групп наёмников, а также, возможно, роту-другую союзников. Естественно, тут он имел в виду революционеров, но посторонним об этом знать не следовало.

Я, если честно, не был уверен, что Киан отправит нам в помощь много народу – этот момент два чародея оставили без конкретики, но, с другой стороны, наш постапокалиптический Ленин был достаточно прагматичен и циничен для подобных трюков. За деньги - да, как говорится. Тем более, что лишний опыт его людям не помешает – тут Иоганн был совершенно прав.

Дальше шли нудные перечисления припасов и амуниции, которыми все участники похода не будут обделены, а также зарплаты, премии и прочие бонусы, положенные каждому, кто решит отправиться в опасные места.

Он не заставлял. Не угрожал. Не шантажировал. Не давил именем и авторитетом. Просто сказал, что будет рад, если кто-то из товарищей разделит его тяжёлую ношу и поможет свершить месть.

И это сработало!

Сюин сообщила, что пойдёт на север сразу же. Малоун, имеющий право говорить от лица выживших искажённых, тоже согласился повоевать и обещал прихватить всех взрослых мужчин и женщин.