Страхи оказались напрасными: марнская битва задержала продвижение тевтонских армий. Победа не только задерживалась: война затягивалась, постепенно принимая неожиданную, совсем не героическую форму окопных сидений и затяжных боев, где значение имели не мужество, личная храбрость и героизм в духе стародавних войн, а техническое противостояние огня и железа и количество человеческого материала в дополнение к технике. Именно здесь Юнгер впервые сделал наблюдение, что техника приобрела такие свойства, при которых человек мог быть только ее придатком. И все же война содержала в себе приключение, но оно было иной природы, проявлялось иным образом и могло стать восхитительным уделом только тех, кто обладал особой способностью ощутить и вычленить его в череде военных будней. Война также раскрывала те черты личности, кристаллизовала те свойства характера, которые в мирной жизни либо не имели шанса проявиться, либо же выражались в вялых, неопределенных формах. Юнгер максимально использовал свой шанс; можно сказать, что именно война создала его как личность, и он отплатил ей благодарностью, ни разу не прокляв, не осудив.
В Эрнсте Юнгере обнаружились редкостная храбрость, холодная решительность и расчетливость, создавшие ему легендарную фронтовую славу. И образ жизни его был необычен. На военных полях Шампани и Бельгии он формируется как дельный офицер. Звание его невелико — лейтенант, командир взвода, но авторитет огромен. Он слывет умным офицером, способным поднять людей на исключительно трудное военное задание, что говорит, по меньшей мере, о доверии к нему подчиненных и вере в его счастливую звезду. И в то же время он регулярно ведет военные записи, не обращая внимания на обстановку: в окопах и под бомбежкой, перед боем и после атаки. За военные 1914–1918 годы их набралось до полутора десятков. И в этом опять сказалась отцовская предусмотрительность. Именно он советовал сыну вести дневники, а после — подготовить их к публикации и издать. Война приучила Э. Юнгера творить в любой обстановке, и творчество стало понято им как систематический труд развития наблюдательности и техники ее выражения в слове.
Ранения преследуют Юнгера. Сам он их насчитал четырнадцать. За ними следовали и награды. Судьба была к нему необычайно милостива. Накануне знаменитой битвы на реке Сомме он был случайно легко ранен и отправлен в лазарет. Его взвод участвовал в тяжелейших боях, и никто не вышел из них живым.
Вскоре он уже командир ударной роты и командует ею до конца войны, потеряв большую часть ее состава в боевых операциях. Конец войны отмечен впечатляющими наградами, из которых следует выделить Железный крест первой степени, Рыцарский крест Гогенцоллернов. Венцом фронтовой карьеры Эрнста Юнгера стало участие в отчаянных последних попытках германской армии прорвать фронт противника в марте 1918 года. Его штурмовая рота проявила исключительную доблесть, хотя и бесполезную в общем итоге сражений. Эти эпизоды фронтовой жизни особенно выразительны в дневниках Эрнста Юнгера. Тем не менее они не стали последним испытанием. Свой последний бой закончившийся весьма серьезным ранением, он провел 23 августа. Уже в госпитале в Ганновере он узнает, что награжден высшей военной наградой Германии — орденом «За доблесть» («Pour le Mérite»), учрежденным еще Фридрихом II. Это чрезвычайно редкая в германской армии награда, особенно трудно и нечасто достававшаяся младшим чинам пехоты. Всего 14 человек из рядового состава пехоты были отмечены ею в годы первой мировой войны. Орден, фронтовая слава и военный авторитет Юнгера в годы нацистского режима оказались ему надежной, хотя и не единственной, защитой, не раз спасавшей героя Германии от преследований и, возможно, от гибели. Орден придавал ему и вес в кругах военной элиты, позволял стоять вровень с наиболее родовитыми ее представителями. На фронте, в окопах и госпиталях он познакомился со многими комбатантами, составившими в последующие десятилетия ядро офицерского корпуса Германии, основу возрождения ее военной мощи. Гитлеровский режим аннулировал эту награду, и круг награжденных ею оказался чрезвычайно узким, тем самым возвысился почет ее обладателей. С его смертью ушел из жизни последний носитель этого отличия. Начиная с 50-х годов, когда возрождались имя и слава Э. Юнгера, его голову и плечи осыпало немало наград, отличий, почестей как немецких, так и международных: литературных, научных, государственных, общественных, но ни одна не придавала ему столько достоинства и чести, как эта, военная.
В годы войны оформился характер Юнгера. Целеустремленность, соединенная с огромным трудолюбием, умение работать в самых неподходящих условиях, самодисциплина и развитая до совершенства техника самоанализа легли в основу его личности. Им не овладели ни цинизм, ни отчаяние, ни разочарование или безразличие, ставшие основным психическим комплексом людей поколения первой мировой войны. Не будучи лириком по природе, он умел ценить и хранить верность дружбе и товарищескому долгу, не раз для своего проявления требовавших гражданского мужества. В этот период происходило и духовное развитие его личности. Всю войну ему сопутствовали книги. Дневники содержат внушительный список авторов, чьи произведения были им прочитаны и продуманы. Следует отметить его необычный состав. Еще до войны он стал изучать Ницше, и «Воля к власти» многое определит в мировоззрении и социальной философии Юнгера в будущем. Но среди писателей не только немецкие имена. «Приключения Тристрама Шенди» Л. Стерна не просто прочитаны им в окопах, но изучен стиль и освоены некоторые писательские приемы английского автора. Столь же важен для него и Стендаль. Из русских писателей это, конечно, Достоевский и Толстой; необычным может показаться интерес к Тургеневу. Однако следует напомнить, что «Отцы и дети» особенно значимы для традиций европейского нигилизма, к которому Юнгер, как мы теперь знаем, имел прямое отношение. Но в эти годы, переживания которых еще решительно опосредованы юношеским опытом, проблема самоопределения, вычленение себя как личности из рутинного порядка культуры отцов, видимо, подспудно мотивировала духовные интересы и поиски, на пути которых встретился роман Тургенева. Но в особенности примечательно внимание к Гоголю. Значение этого писателя для развития некоторых важных явлений художественной и умственной жизни Германии начала века представляется недостаточно учтенным и изученным, особенно для понимания судеб немецкого экспрессионизма. Экспрессионистские тенденции и корни литературного и мыслительного облика Юнгера несомненны, но вот их истоки рассмотрены без должной широты подхода. Слитость, закономерная взаимоопределенность абсурда и реальности в мире человеческой жизни и того, что ее организует — общества — вот важнейшее духовное открытие, которым великая русская литература поделилась с Европой, жившей в атмосфере натуралистического французского и немецкого бытового романа конца XIX века. Но и помимо экспрессионизма, Гоголь оказал влияние на художественную мысль эпохи модернизма своей мистической двусмысленностью, колдовским символизмом и вниманием к таинственному в жизни и в человеке. В этом аспекте он осваивался русским символизмом (А. Белый). В немецкоязычных странах эссеист и философ Рудольф Касснер (1873–1959) стоит в первом ряду культурфилософов, воспринявших Гоголя не только как литературное явление своеобразной национальной культуры. Р. Касснер входил в сложную систему литературно-художественных и философских связей начала века, охватывавших культурную элиту почти всей Европы и включавших круг Стефана Георге, представителей венской интеллектуальной элиты (С. X. Чемберлен, Р. М. Рильке), мыслителей космополитической ориентации, подобных Герману Кайзерлингу, французов А. Жида, П. Валери и многих других.
С окончанием войны завершается важный период жизни Э. Юнгера — период сопряжения жизни и воображения, в котором высветились основные свойства личности будущего писателя, подведены первые итоги, убеждавшие Юнгера, что вне расчетливого контроля рассудка чувство — плохой руководитель жизни.
