— Дорогой, — взмолилась Морин, — скажи что-нибудь. Объясни этому человеку…

— Что я могу сказать? Завтра он поймёт свою ошибку. Тем временем…

— Тем временем, — сказал лейтенант Финч, — вы идёте со мной. Разумеется, как ценный свидетель; остальное прибудет, когда мы всё проверим. Ватсон, наручники.

— И не забудьте шприц, мой дорогой Ватсон, — донеслось непочтительное фырканье с дивана Ридгли.

— Подождите! — с неожиданной силой промолвил Дрю Фернесс. — Мне ненадолго нужны мои руки.

Он повернулся к Морин и положил эти руки ей на плечи.

— Завтра, дорогая моя, — мягко проговорил он, — когда всё уладится, я хочу тебе что-то сказать.

— Притворись, что ты уже сказал это, — тихо произнесла Морин, — и ещё притворись, что я сказала «да».

И они притворились.

— Хватит, — сказал Финч, хотя под его грубостью читалось сочувствие. — Нам пора.

В тишине щёлканье наручников заглушило донесшийся от Ватсона хруст нового мятного леденца. Финч повернулся со своим пленником к выходу. И тут последовал ещё один звук, резкий и решительный.

Тук! Тук!

— Кто там! — рявкнул Финч.

Дверь отворилась, и явилась с горой бутербродов на подносе миссис Хадсон.

— Кому чай, — спросила она, — кому кофе?

— Оставляю вас развлекаться, — объявил лейтенант Финч. — Нам пора идти. Пошли, сержант.

Но сержант Ватсон колебался.

— Лейтенант, — неуверенно проговорил он.

— Пошли, Ватсон. Я хочу сегодня немного поспать.

— Но разве вы не спали бы спокойнее, лейтенант, если бы были уверены, что взяли того человека?

— Бог мой, Ватсон, — с недоверием уставился Финч на подчинённого. — И вы сюда же? Тоже собираетесь выдвинуть дедуктивную гипотезу?

— Нет, сэр, лейтенант, — моргнул сержант. — Не хочу. Ничего такого. Я просто хочу сказать, кто это сделал.

— Лошадиные перья! — фыркнул Финч. — Если бы я не знал вас уже семнадцать лет, я бы подумал, что вы Вернон Крюз, а это какой-то новый розыгрыш. Пошли.

— Хорошо, — неохотно проговорил Ватсон. — Но когда миссис Хадсон пришла и постучала в дверь, а вы сказали «Кто там?», я внезапно понял, что знаю ответ.

— Пошли, — призвал Финч своим тоном улещивания пьяниц. — Поговорим об этом позже.

— Но, лейтенант, — запротестовал Ридгли. — Это нечестно по отношению к нам. Само собой, мы хотим услышать, какую теорию предложит сержант. Только подумайте: Дело Раскрыто Ватсоном. Заголовок заголовков, дорогой мой Финч; вы не можете лишить нас такого удовольствия.

Ватсон хмуро посмотрел на Ридгли.

— Я не шучу, — сказал он.

— Давай, Герман, — настаивал Джексон. — Вреда не будет.

— Нет? Мы выставим на посмешище департамент полиции, другого вреда, конечно, не будет.

И это словно придало сержанту решимости. Он повернулся лицом к комнате и заблокировал своим громоздким телом дверной проём. Дрю Фернесс, прикованный к левому запястью Ватсона, тоже невольно резко дёрнулся вслед за манёвром сержанта, вместе с ним оказавшись под обстрелом любопытствующих взоров всей группы.

— Простите, профессор, — сказал сержант. — Очень скоро вас отпустят.

— Ватсон, — отрезал Финч, — это неподчинение. От вас мокрого места не останется.

— Оʼкей, сэр, — смиренно ответил Ватсон. — Но я просто хочу сказать вам, что я подумал. Понимаете, когда миссис Хадсон постучала в дверь…

— Не будьте дураком, Ватсон. Пошли. Как стук в дверь сказал вам, кто убил Уорра?

— Когда она постучала в эту дверь, — упорно продолжал сержант, — она постучала дважды, вот так: тук! тук! А вы сказали «Кто там?», прямо как в игре.

— Игре! — фыркнул Финч.

— Я всё ещё беспокоился насчёт той улики. Знаю, что вы думаете про улики, лейтенант, но их надо объяснять, разве нет, иначе неизвестно, что сделает защита, а мне кажется, что хорошему адвокату, вроде Макса Фаррингтона, ваше объяснение не очень-то понравится. Так что я думал насчёт Эми Грант, а миссис Хадсон вошла — тук! тук! — а вы сказали: кто там, — а я сказал: Эми, — а затем, словно я играл в игру, я сказал: Эми кто? — и тут как вспыхнуло, и я знал, кто убил его. Будто смотришь, как мячик летит в десятитысячную лунку, и внезапно вспыхивает свет.

— Ради всего святого, сержант, — воскликнул Джонадаб Эванс, — признавайтесь, как сказал бы лейтенант. Вы пытаетесь обыграть нас в наших же трюках с саспенсом?

Сержант выглядел изумлённым.

— Вы всё ещё не понимаете? Ну, вы же знаете эту игру. Конечно, знаете. Вы говорите: тук! тук! — а тот другой парень говорит: кто там? — а вы говорите: Голди, — а он говорит: Голди кто? — а вы говорите: Голди сам знаешь, кто. Шутка, понимаете?

— Как по мне, всё это дело та ещё шутка, — сказал Финч. — Какого чёрта, сержант, вы тут трещите?

— Эми кто? — сказал Ватсон. — Эми Грант. Видите? Как в игре. Это шутка. Эми Грант — это не имя. Это слово. Игра слов, вот. Эми Грант значит то, что вы говорили. То французское слово.

— Французское слово! — чуть не взорвался Финч.

Но остальные поняли.

— Эми Грант! — выдохнул Фернесс. — Ну конечно же — эмигрант! Это не могло значить ничего другого.

— Но почему? — вопросил Джонадаб Эванс, по-видимому, слегка озадаченный тем, что повторяется его обвинительное заключение. — Если он действительно герр доктор Отто Федерхут?

— Он наци, — просто сказал сержант Ватсон.

— Сержант, — рассмеялся Харрисон Ридгли, — всё слишком красиво, чтобы это портить, но вы просто свихнулись. Герра Федерхута вышвырнули из Австрии, и вся его профессиональная карьера полетела к чертям лишь потому, что он отказался быть тем, кого вы называете «наци».

— Конечно. Я знаю. Они так делают. Мой друг занимался этим делом в Шанхае. Это их фокус. Они выгоняют парня, а потом он приезжает в эту страну, и благодаря тому, что он эмигрант, он знакомится со всеми людьми, кто работает тут против наци. Тогда он отправляет отчёт домой, а они принимаются за их родственников и так их останавливают. Конечно, это он и задумал. Помните, как он всё время требовал, чтобы Вейнберг представил его здешним немцам, которые против наци?

— Но, мой дорогой Ватсон, — с улыбкой запротестовал Ридгли, — как насчёт той сцены в «Ратскеллере»? Конечно, они с метрдотелем должны были пасть друг другу на грудь и загорланить Horst-Wessel-Lied.[124]

— Постановка, — терпеливо проговорил сержант. — Он заметил лейтенанта и остальных. Отличный шанс рассеять любые сомнения, которые могли у них возникнуть после шпионского приключения Фернесса.

— И вы объясняете его отказ предложить решение, уличающее кого-то ещё, так же, как Эванс?

— Нет. Не думаю. Я думаю, наверное, у него просто есть совесть.

Финч начинал проявлять интерес.

— И что вы на всё это скажете, мистер Федерхут?

— Что мне сказать? — Федерхут встал со всем своим седовласым юридическим достоинством и подошёл к двери, где спокойно остановился перед дородным сержантом. — Вот что я скажу, мой дорогой Ватсон. Я был в офисе Ассоциации профессионального устройства беженцев. Ваша же полиция говорила с Herr Арбэтнотом. Он знал меня в Wien;[125] о самозванстве речи быть не может. Я был там.

— Конечно, — сказал сержант Ватсон. — Вы там были. Позже.

— А до этого, — продолжал Федерхут, — я ехал в автобусе в Пасадену, а затем на такси в Ассоциацию.

— Погодите, — возразил сержант. — Доктор Боттомли видел, как вы садились в автобус, верно. Но это не значит, что вы уехали в Пасадену. Вы вышли через пару кварталов и взяли такси до угла Второй улицы и Мейн. Вы уехали из Голливуда в 11:32. Значит, добрались до центра около 11:50. То, что там случилось, заняло бы не больше десяти минут. И у вас оставалось ещё тридцать пять минут доехать до Пасадены на другом такси.

Федерхут захохотал.

— Это так komisch,[126] что дважды за один вечер я, судья, должен быть обвиняемым, но, к счастью, мои обвинители так глупы. Зачем мне хотеть убить герра Уорра?