— Что случилось? — потребовала Джудит, когда они усадили Федерхута за свой столик.

— Очень мило было с вашей стороны прийти мне на помощь. От всего сердца благодарю вас — всех вас.

— Но что случилось?

— Крайне неприятная вещь. Herr Ober — метрдотель — он приходит поприветствовать меня. Услышав его английский выговор, я отвечаю ему по-немецки. Он улыбается и говорит: «Ach, Sie sind deutsch?» — «Вы немец?» — «Also, Heil Hitler!»[108] Я не хочу устраивать сцену; я только говорю в ответ: «Grüss’ Gott!»[109] Но он не согласен. Он задаёт вопросы — почему я покинул Родину, почему я отверг его приветствие, что я думаю о фюрере — и когда он продолжает, мы оба всё больше злимся. Я не знаю, что случится, если не приходите вы. Я не знал, что имею друзей поддержать меня.

— Хм, — проговорил Джексон. — Кажется, мои сомнения насчёт этого местечка развеяны, а? Как, надеюсь, и сомнения Фернесса относительно вас. Но пиво всё-таки превосходное. Давайте все выпьем ещё по одной и забудем наши проблемы. Присоединитесь, герр Федерхут?

Но в этот момент из громкоговорителя, обычно усиливавшего музыку, раздался жалобный голос:

— Звонят лейтенанту Джексону.

Джексон внезапно посерьёзнел.

— Боюсь, ещё по одной не будет. Лишь один человек знает, что я сегодня вечером здесь. Я, пожалуй, боялся, что он захочет позвонить мне.

— Рад, что ты сказал «он», — заметила Джудит. — Но кто это?

— Сержант Ватсон.

Лейтенант Финч стремглав нёсся по тёмной лестнице, держа пистолет наизготовку. Тяжеловесный сержант почти равнялся с ним в скорости.

Пока они бежали, в верхнем коридоре загорелся свет. Финч увидел двоих мужчин — Боттомли и Эванса — стоящими перед дверью одной из спален. Они просто стояли там. Ничего не говоря, даже когда увидели полицейских. Когда Финч подбежал к двери, маленький мистер Эванс внезапно, всё ещё молча, отвернулся и бросился в ванную.

Дверь была приоткрыта. Заглянув в комнату, Финч на мгновение испытал жуткое чувство повторяющегося кошмарного сна. Это вновь была комната Уорра — кровавое «RACHE» на стене, лужа свежей крови на полу, чёрная повязка рядом с ней, даже (как он открыл позже) царапина на подоконнике.

Но на сей раз тело там было. Посреди комнаты фонтаном и источником этой крови лежал Харрисон Ридгли III.

— А завтра уже хлопушка первого дубля! — Ф. Х. Вейнберг с горестной тоской поднял глаза от своего заваленного стола. — Никогда не было такого сглаза на картине! Никогда, с тех пор, как я ушёл из мехового бизнеса! Что с нами творится, да быть этого не может!

— Как можно начать съёмки? — спросила Морин. — И хотела бы я обойтись без хлопушек, ибо, господи, в последнее время хлопков было и так предостаточно. Уорр так и не закончил сценарий, а у «Иррегулярных» ещё не было времени его проверить.

— И ты это сообщаешь мне? — с достоинством ответствовал Ф. Х. Вейнберг. — Будто я не знаю, что мы не готовы? Но А. К. говорит, что мы должны придерживаться графика съёмок и снижать производственные издержки. Ещё может начаться война, и мы потеряем остатки зарубежного рынка. «Так как же нам удержать внутренний рынок», — говорю я ему, — «если мы делаем картины, не подготовившись?» Но он не говорит ничего — только «Съёмки начнутся завтра». Тот молодой человек из Англии, Джон Зед, займётся сценарием; он будет писать, а мы сходу снимать.

Раздался звонок переговорного аппарата.

— Одиннадцать тридцать, мистер Вейнберг, — пронзительно пропищала мисс Бленкеншип.

Мистер Вейнберг потянулся к графину.

— И с моей головной болью я пью соду! Виски мне надо пить и забыть обо всём!

Снова звонок.

— Опять репортёры, мистер Вейнберг.

Морин соскользнула с хромированного стола, испытывая лёгкое чувство вины за отсутствие упрёков, что она туда села.

— Пойду лучше к ним.

Мистер Вейнберг жестом велел ей остаться, выпил свою соду и откашлялся.

— Нет, Морин. Я отправлю к ним Фейнстейна. Возьмёт на себя твои обязанности здесь на пару дней. Неужели мне нужно, чтобы ты, умнейшая моя девочка, говорила: «Нам нечего сообщить, простите»? Нет. Вовсе нет.

— Тогда что мне надо делать?

— Твоё место в том доме — 221б. Никогда я уже не забуду этот номер. Люди говорят, несчастливо число 13; но предупреждал ли меня кто о 221б? Нет, вовсе нет. Так что иди туда. Поддерживай связь с этими «Иррегулярными» и сообщай мне, что происходит, а я надеюсь, что ничего не произойдёт. Иди.

Когда Морин выходила из кабинета, Ф. Х. Вейнберг, склонившись над своим словом, жалобно вызывал в переговорный аппарат Фейнстейна. Только по дороге на холм она вспомнила, что мистер Вейнберг за весь разговор не выразил ни единого изумления. Ничто не могло ярче продемонстрировать охватившее его беспокойство.

Да и сама Морин, добравшись до 221б, беспокоилась. О прошлой ночи она знала лишь то, что лейтенанта Джексона внезапно вызвали по телефону, что он увёз с собой в тот дом Дрю и Федерхута, а их с Джудит бесцеремонно отослал по домам в такси. Ещё одно убийство было лишь наименьшим из её страхов. Утренняя газета сообщила, что то было лишь покушение на убийство, с неплохими для жертвы шансами оправиться; но этот менее значимый факт, слегка разочаровывая, тоже не успокаивал.

Дверь открыла миссис Хадсон. В некотором смысле Морин испытала облегчение; она боялась, что на звонок ответит толпа в форме, которую ей трудно было бы уговорить впустить её. Но в остальном миссис Хадсон облегчения принести не могла. За эти два дня она сильно переменилась. Это больше не была хладнокровная деловитая экономка, уверенная в поддержке своего бакалаврского диплома. Теперь это была просто встревоженная женщина с всклокоченными волосами и багровыми пятнами вокруг глаз.

— О, это вы, мисс ОʼБрин, — выпалила экономка. — Я рада. Почему-то вы мне кажетесь здесь единственным здравомыслящим человеком, не считая того милого молодого лейтенанта и мистера Эванса, наверное. Зайдёте?

Она провела Морин в гостиную. День выдался жаркий; но шторы в этой комнате ещё не поднимали. Там было прохладно, в целом довольно сыро и пустынно. Бокалы и пепельницу с прошлого вечера были убраны (эффективность миссис Хадсон не улетучилась ещё окончательно), но комната всё равно выглядела похмельной. Она походила на место, где вчера произошло немало событий, а с тех пор не происходило ничего вовсе.

— Где все? — спросила Морин.

— В основном вышли, — признала миссис Хадсон, — но, надеюсь, вы всё-таки останетесь. Австрийский джентльмен уехал по делам в Пасадену; доктор Боттомли спустился с ним до бульвара и, кажется, говорил, что поедет в ту лечебницу. Мистер Ридгли, конечно, наверху в постели; решили, что ему тут будет лучше, чем в больнице. А мистер Эванс где-то неподалёку. Он говорил со мной в кухне несколько минут назад.

— А мистер Фернесс?

— Ушёл. Боюсь, не знаю, куда.

— Ой, — Морин надеялась, что голос не слишком заметно выдавал её разочарование. — Скажите — как мистер Ридгли? Я была так рада прочесть, что он, говорят, оправится. Но это серьёзно?

— Боюсь, что так, мисс ОʼБрин. Видите ли… — она прервалась, заслышав шаги на лестнице. — Это лейтенант Финч. Он всё вам расскажет.

— Надеюсь, — с сомнением проговорила Морин.

— А мне надо обратно на кухню. Ланч через полчаса. Вы, конечно, останетесь?

— Спасибо. Хотела бы.

— Спасибо вам, мисс ОʼБрин. Так помогает чувство, что в этом доме есть ещё одна женщина.

— И много от меня толку, — прибавила тихонько Морин.

Она услышала, как шаги с лестницы переместились в холл. Но они не свернули в гостиную. Вместо этого они, по-видимому, направились прямо к выходу из дома. Морин поспешила в холл

— Лейтенант! — позвала она. — Могу я с вами поговорить?

Маленький человечек, уже взявшийся за дверную ручку, обернулся.