— Хороший парень, — сухо проронил Финч.

— О, Вернон Крюз может делать что угодно и быть кем угодно. Вы просто не сможете его узнать. Одних и тех же людей он терзал по два-три раза. На самом деле… — она вдруг остановилась.

— Да, мисс ОʼБрин?

— Забавная мысль. Не знаю. Расскажу позже, когда будет уместно. Но, думаю, насчёт Дрю Фернесса это всё. Я действительно не пыталась ничего скрывать; просто это не казалось таким уж важным.

— Надеюсь, что этак и есть. Теперь, если вы расскажете нам, что произошло сегодня…

Морин взяла новую сигарету и задумалась.

— Кажется, это было так ужасно давно. Я приехала сюда около трёх. Всё было в ужасном беспорядке, поскольку миссис Хадсон ещё не пришла. Я какое-то время была в бешенстве — но это к вам отношения не имеет. Вы хотите знать всё об Уорре. Итак… Их было пять — можно назвать это проявлениями Уорра. И ещё столько всего происходило. Я даже не могу сказать, в каком порядке всё это возникло. Звонил сам Уорр — на тот звонок ответил Дрю Фернесс.

— Фернесс так рано уже был здесь?

— Да, чёрт бы его подрал. Просто временная путаница.

— Что Уорр хотел сказать?

— Дрю мне почти ничего не рассказал. Думаю, это было довольно мерзко, в обычном стиле Уорра; но суть состояла в том, что он придёт на приём, хоть его и не приглашали. Думаю, он был уже пьян.

— Вы или Фернесс говорили об этом остальным?

— Я сказала Ф. Х. Полагаю, он или Фернесс могли рассказать остальным.

— Я слышал, — вставил Джексон, — как доктор Боттомли упоминал об этом ещё кому-то из них — возможно, Ридгли.

— Тогда любой из вас мог ожидать Уорра здесь сегодня вечером?

— Если вы ставите вопрос так — то да, наверное.

— И каковы были остальные «проявления»?

— Был ещё один телефонный звонок — смешной иностранный голос, который хотел поговорить с мистером Уорром. Сообщения он не оставил — просто передать тому, что это насчёт мисс Эми Грант.

— Эми Грант?

— Да.

— Вы знаете кого-нибудь с таким именем?

— Никогда его раньше не слышала. Потом сразу после этого был высокий бородатый мужчина. Я не разглядела его лица; он плотно надвинул на него войлочную шляпу. И день был жаркий, а на нём было тяжёлое, отороченное мехом пальто. Всё, что он сделал, это вручил мне визитную карточку со словами: «Для мистера Уорра». На ней были забавные закорючки.

— Это та карточка?

— Да.

— Вы знаете что-нибудь о человеке по имени Талипес Риколетти?

— Не знаю. Поэтому я сперва и поколебалась. Мне пришло в голову, что этот бородач может быть Верноном Крюзом. Я не могла бы поклясться; это просто возможность. И это значило бы, что кто-то нанял его подшутить над Уорром.

— Это будет легко проверить, — Финч сделал пометку.

— Я не так уж уверена, — возразила Морин. — У шутника есть что-то вроде своей профессиональной этики — он никогда не скажет, кто его нанял.

— Скажет, — бесстрастно ответил Финч, — если замешан в убийство. А кто-то ещё из этих людей, помимо вас и Вейнберга, знал о Крюзе и его профессии?

— Дрю Фернесс, — признала Морин. — Я объяснила ему, когда его разыграли.

— Не уверен, мисс ОʼБрин, что это появление Талипеса Риколетти, даже если это ваш Крюз, всего лишь шутка. Вы знаете, что Федерхут и лейтенант Джексон смогли расшифровать послание из этих, как вы выразились, закорючек?

— Нет! Как? И что оно значит?

— Оно было написано алфавитным шифром, взятым из одного из рассказов о Холмсе…

— И, — вставил Джексон, — гласит: «Стивен Уорр, выстрел отменил тот договор».

Морин задумалась.

— Но это глупо. Если вы собираетесь убить человека, вы не говорите ему заранее. А если хотите сказать ему, то не используете закорючки.

— Убийцы делают много забавного, — сухо заметил Финч. — Ещё какие проявления?

— Он прислал мне подарок, дурацкую шутку, и была записка для него от посыльного. По крайней мере, это выглядело как записка; но там что-то стучало, и я не думаю, что внутри вообще была бумага.

— Её и не было. Хотите посмотреть, что там было?

— Само собой.

Лейтенант Финч извлёк белый конверт и высыпал на стол его содержимое. Оттуда выпали в своей бессмысленной невинности пять высохших зёрнышек апельсина.

В некотором смысле зёрнышки апельсина помогли. Они стали последним штрихом нереальности. Невозможно ощутить подлинную трагедию смерти в мире, где рисуют пляшущих человечков, угрожая убийством, и посылают с особым гонцом высохшие зёрнышки апельсина. Теперь Морин могла излагать лейтенантам весь ужас пережитого ей так спокойно, словно рассказывала странный сон, приснившийся ей прошлой ночью.

История эта была в основном такой, какой она рассказала её впервые, только что придя в сознание. Самые ловкие вопросы Финча не смогли дать никаких существенных подробностей. Наконец, её отпустили, и она вернулась под руководством сержанта в гостиную, где и просидела терпеливо до трёх часов ночи.

Эти два часа были адом. Присутствие сержанта — этого солидного, пожирающего леденцы символа подозрения, нависшего над всеми ними, — болезненно мешало разговору. Одного за другим «Иррегулярных», мистера Вейнберга и даже миссис Хадсон отводили к Финчу. Один за другим они возвращались — миссис Хадсон в слезах, мистер Вейнберг с национальными стонами, Харрисон Ридгли в состоянии дрожи, походившей на преждевременное похмелье, Дрю Фернесс несколько потрясённый, а трое старших «Иррегулярных» — невозмутимыми и проявляющими лишь определённый абстрактный интерес к преступлению как таковому.

Джонадаб Эванс, единственный из всех, прокомментировал свою беседу.

— Мне нравится наш лейтенант Финч, — объявил он. — Может быть, эта трубка просто напоминает мне доброго друга в Миссури, но готов поклясться, что этот человек — соль земли. Думаю, мы в хороших руках.

Последовавшее за его ремаркой молчание могло значить что угодно.

Наконец, где-то в десять минут четвёртого, Финч сам появился в комнате вместе с Джексоном.

— На сегодня мы закончили, — сказал он. — Мне нужно поспать, прежде чем я начну куда-то двигаться. Вы, конечно, все понимаете, что остаётесь здесь.

— Здесь? — вскричал мистер Вейнберг.

— Почему нет?

— Почему? Он спрашивает меня! Почему? Один день без меня, и где «Метрополис-Пикчерз»? Капут!

— Он прав, лейтенант, — вставила Морин. — Завтра мы должны вернуться на студию, хотя одному богу известно, в какой форме мы будем.

— Если бы я попытался остановить вас, — размышлял лейтенант Финч, — юридический отдел мистера Вейнберга быстро доказал бы, что у меня нет на это никакого права. Да, вы прямые свидетели; но при нынешнем положении вещей мне сложно было бы доказать в суде, свидетели чего вы. Вот в чём кто-то был умён — быть может, не слишком умён, но сейчас не время разбираться, где была ошибка. Ладно, вы двое можете идти, но, конечно, вы понимаете, что останетесь под наблюдением. Все остальные живут здесь, не так ли? Это упрощает дело. Я оставляю тут в доме сержанта Ватсона.

Волна чистого удовольствия прокатилась по всем присутствующим. Никто так и не разразился смехом, но веселье было бы очевидно для куда более тупого человека, чем лейтенант Финч.

— В чём шутка? — потребовал он.

Наконец, доктор Боттомли издал смех, который долго сдерживал.

— Это слишком прекрасно, лейтенант. Вот все мы, любители криминалистики и преданные почитатели Учителя Холмса. Каждый из нас, вне всякого сомнения, воображает, что сможет раскрыть это преступление; а главной его потребностью будет конфидент, Ватсон. И, ад и смерть, сэр, ведь вы предусмотрительно снабжаете нас таковым!

— Всё это совсем не так забавно, — покачал головой Финч. — Он здесь по очень насущной причине и не забывает это. Возможно, увидимся завтра, так что всем доброй ночи — насколько от неё ещё что-то осталось.

Он повернулся в дверях.

— Кстати, мисс ОʼБрин, я наконец вспомнил тот лимерик целиком. Он звучит так: