«Ей это тоже не особо нравится. Это можно использовать. Осталось только придумать как.»
Взгляд юноши скользнул дальше. Сверлящая гиганта Уре не мигающим, тяжелым взглядом, источающая жар плохо сдерживаемой ярости, Сив. Неуверенно топчущийся с ноги на ногу оставивший за порогом всю свою храбрость, безуспешно старающийся стать как можно меньше и незаметней кузнец. Чувства юноши как будто обострились, он почувствовал на коже идущий от очага жар, сопение неподвижно стоящих за его спиной уже успевший невесть когда выставить вперед копья братьев «охотников», услышал поскрипывание половиц. Воздух, будто сгустился, стал вязким. Цвета обострились и больно кололи глаза. Сердце в ритме стука копыт галопирующей лошади бухало где-то в горле.
Голова великанши медленно-медленно, словно во сне повернулась к цу Вернстрому.
— Я ошибалась, барон. А вот ты был прав. И Ипполит был прав. Не зря мы сюда зашли. — Голос дикарки казалось отражался от стен порождая эхо. — Духи молчат, но я знаю, нам надо это закончить. И сделать так, чтобы эти люди никогда не смогли сделать подобное. Вернуть их обратно. На другую сторону.
Пропустивший мимо ушей добрую половину слов северянки Август автоматически кивнул. С ним что-то происходило и он никак не мог понять что. Ощущение надвигающееся катастрофы было настолько сильно что юноше захотелось кричать.
— А она веселая. — Разорвавший повисшую в избе тяжелую паузу глумливо-томный голос стриженной был полон издевки. — Или действительно просто тупая. Слыхал, а Ханс? Духи с ней говорит… надо же. Блаженная, что-ли?
— А блаженные это кто? Монашки что ли? — Вооруженный копьем кантонец приблизился еще на пол шага и посмотрев в глаза цу Вернстрому глумливо усмехнулся. В его взгляде была смерть. Стоящий по правую руку от юноши здоровяк неуверенно переступил с ноги на ногу и чуть приподнял кувалду. От кузнеца исходили почти физически ощущаемые волны неуверенности и страха. — Я люблю монашек. Они так забавно визжат, и просят их не трогать, когда им подол задираешь. Только эта чет на Создателеву невесту не больно похожа.
— Не совсем Бетрим. — Проворчал так и не поменявший позы коротышка. — Блаженными называют тех, чей разум настолько слаб, что не может понять сути истинной веры, человеческой речи и отличить добро от зла. Но церковь считает их угодными богам. Считается, что они приносят удачу.
— Эм-м-м. — Брови босого копьеносца сошлись к переносице. — Это ты про полоумных, что ли?
— Можно и так сказать. — Медленно кивнул предводитель наемников. — Но мы отвлеклись. Это не вежливо. Так о чем вы хотите поговорить… господа?
— Ни о чем. — Наконец-то решился подать голос кузнец и отчаянно затряс головой. Глаза здоровилы были похожи на плошки. — Ни о чем господа хорошие. Мы ошиблись. Приносим извинения за беспокойство. Мы уже уходим.
— Ну куда же вы, господа… — Рот фехтовальщика искривился в глумливой усмешке. — Вы ведь так хотели поговорить.
«Надо уходить. Снаружи толпа сервов, они не решаться напасть на три десятка человек на открытом месте. Они сами знают, что загнали себя ловушку. Если они нас порубят, то крестьяне действительно сожгут дом.»
— До этого момента я был с вами очень вежлив, господин Ханс. Предельно вежлив. Незаслуженно вежлив. Но не стоит перегибать палку. Вы люди меча, и знаете, железо острое, а удача, как верно заметила моя компаньонка, довольно капризная девица. — Неожиданно для себя произнес Август и чуть не прикусил от испуга язык. Его голос звучал неприятно низко, тягуче, замедленно. В нем тоже была сталь и боль. И кантонцы это как будто почувствовали. На лицах головорезов на миг отразилось удивление. Глаза предводителя сощурились превратившись в две почти неразличимые, как бы говорящие, «Ну вот мы и дошли до сути», щелочки.
«А может мы как раз и есть их шанс уйти отсюда? Убьют нас — напугают остальных. А что до открытого места… Шесть умелых воинов в крепких доспехах вполне могут справится с тремя десятками сервов. Особенно если их напугать так, что от одной мысли о драке у них поджилки трясутся.»
— А я, пожалуй остаюсь, если даже другие уйдут. — Лениво пророкотала великанша и снова качнула топором. Губы дикарки раздвинулись в широкой, открытой улыбке. — Мне здесь понравилось. Хорошие штаны, Уре. Это настоящий шелк? Дорогие, наверное?
— Хочешь, я из твоей шкуры новые сделаю? — Глаза мечника полыхнули плохо скрываемой яростью. — Не бойся когда я закончу, ты еще жива будешь, сможешь налюбоватся.
— Ты уверен что этого хочешь? — Склонила голову на бок великанша.
— Дерьмо случается, подруга. — Глумливо хохотнул гигант и вновь демонстративно качнул двуручником.
«Боги…»
Улыбка северянки стала шире. Воцарившаяся в избе пауза стала почти болезненной и цу Вернстром кожей ощутил… неизбежность. Сив еле заметно качнулась вперед. Принято считать, что большинство крупных людей неуклюжи и медлительны. Только вот Уре к таким судя по всему не относился. Гигант не только успел сбросить с плеча свой фламберг, но и отпрыгнув в сторону закрыться им от свистнувшего в воздухе лезвия. Но удар предназначался не ему. Прогудевший в четверти дюйма перед лицом гиганта-северянина колун внезапно изменил траекторию и с мерзким хрустом врубившись в висок вооруженного клевцом кантонца, начисто снес ему макушку черепа. Брызнувшие во все стороны, щедро перемешанные с осколками костей и кровью ошметки содержимого головы оросили все на два шага вокруг и отброшенное инерцией оружия тело повалилось на вооруженного тесаком наемника.
«Дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо…»
Август почувствовал себя так, будто у него внутри что-то лопнуло. Начавшееся где-то в районе крестца вспышка боли прострелила позвоночник и вышла через глаза, а потом исчезла в стойком ощущении, что его распирает что-то невыносимо огромное, могучее и… злое.
— Стойте… — Только и успел выдохнуть юноша, но тут его пырнули копьем. Многие друзья цу Вернстрома недооценивали пехотные пики. Считали их уделом черни. Если честно барон тоже презирал это оружие. Лет эдак до двенадцати. Ровно до того момента, когда обративший внимание на пренебрежение ученика к «крестьянскому оружию» мастер фехтования не заставил поменять сложившееся мнение на совершенно обратное. Понимание всех глубин заблуждений о неэффективности древкового оружия было вколочено с помощью длиной палки с обмотанным тряпками концом, и хотя обучение барона так и не дошло до конца, успевшее получить свою порцию синяков и шишек тело среагировало само.
«Второй раз за последние две недели тебе тычут копьем в лицо. Плохая тенденция если подумать. Правда в этот раз у тебя нет ни меча ни доспехов, зато тебя хочет убить человек, а не сказочное чудовище… Можно ли считать это достижением? Интересно, сбросит ли он выпад в пах? Или ударит в ступню? Скорее всего финт будет. Это первое чему учится любой пикинер. Резкий удар в лицо и тут же перенаправление тычка в ноги или живот. Бывает конечно и так, что выпад не переводят, но на самом деле это редкость. Так делают либо зеленые новички, либо настоящие мастера. Если у тебя щит и броня, значит основная цель копейщика пах и ноги. Если брони нет — атака может быть направлена куда угодно, но в основном солдаты привыкают бить в лицо или в ноги».
Прозвучавший в голове надменно-ленивый, скучающий, голос фейхтмейстера был настолько реальным, что у Августа заныли зубы. Впрочем, это помогло. Голова юноши будто сама собой ушла в сторону, живот втянулся, пропускающее мимо себя острый и широкий наконечник бедро вильнуло в строну, ноги напряглись, тело сокращая дистанцию резко подалось вперед… Кантонец был опытным и умелым воином, выпад не был ни излишне длинным ни слишком коротким, оружие уже шло обратно, и Цу Вернстром точно знал, что от следующего удара ему не спастись, но… Это было почти невероятным, но он успел первым. Тупое словно валенок лезвие ножа пастушка жалобно проскрежетало по длинной почти в локоть втулке, сняло с древка стружку и резануло копейщика по руке. Самым кончиком но достало. Захрипев от переполняющего его страха и осознания собственной невероятной удачи, Август развивая успех сделал длинный выпад и со всей имеющейся силой провел лезвием по животу явно не ожидающего подобной прыти гармандца. И снова, к собственному удивлению, достал. Рубашка копейщика начала пропитываться кровью. Выпучивший, не сколько от боли сколько от удивления и неожиданности, глаза, наемник, выронил оружие, зашипел как рассерженная кошка, и машинально прижав лишившуюся еще двух пальцев ладонь к страшной, набрякшей лезущими из нее кольцами кишок ране, потянулся к висящему на поясе фальшиону но… Опять не успел. В дело вмешался здоровяк с кувалдой. Хрипло заорав то ли от ярости то ли от страха кузнец широко размахнувшись своим молотом обрушил его на затылок согнувшегося от боли копейщика. Голова кантонца лопнула словно сброшенная с колокольни перезревшая тыква, и в лицо барону ударил поток щедро сдобренной осколками кости и чем то белым и липким крови. А потом время будто пустилось в пляс, и мир вокруг юноши завертелся в кровавом карнавале. Справа от Августа раздались хрип и бульканье. Сумевший каким-то образом прорваться через копья близнецов наемник успел вбить свой тесак под ребра одному из братьев и сейчас отчаянно отбивался от второго с хриплым рыком наседающего на него охотника. Сзади к нему уже подскочил заносящий свой молот над головой кузнец.
