Угрюмый строй всадников в кожаной броне, как лава, затёк на улицы Глотаина, заполнив весь средний ярус города.

— Чтобы через два пин принёс на всех еды. — грозно скомандовал Сагард, подъехав к испуганному Югу.

Стук копыт по мостовой отбивал нестройный ритм, то переходя в ровный марш, то сбиваясь в невнятную шумную кашу, от которой местные в ужасе разбегались, закрыв уши.

— Побежали, муравьишки. Ничего, и ваш черёд придёт. Но не сегодня. Не сегодня...

Сагард запрокинул бурдюк, потряс его, и жадно глотнул последние капли воды.

— Сейчас привал. Перекусим. А вы пока найдите свежих коней, — раздавал он поручения следующим за ним десятникам, — неплохой городишко, надо бы обзавестись здесь собственной резиденцией.

Сагард с сумасшедшей ухмылкой разглядывал каменную кладку, упиваясь безнаказанностью.

— Ух, весёлое же завтра будет утречко в Эльтаине, — пробормотал он, поглаживая лук.

— Уж больно ты разогнался, Сагард. Как бы не поплатился за свою беспечность, — Ваннора с безразличием провожала глазами разбегающихся глотаинцев.

— Да брось! Хватит нагнетать, воины и так на взводе.

— Ты сам не игнорируй слово Духов.

Сагард отмахнулся и быстро поскакал по мостовой на нижний ярус.

Сумерки медленно проглатывали пространство, но ещё было довольно светло. И я с горечью заметил, что стена дыма почти вплотную подобралась к восточной границе Эльтаина. Тот самый дым, из которого я, отплёвываясь, выбирался, очутившись в этом мире. Голодная бездна приближалась, испаряя всё живое на своём пути. Как лангольеры Стивена Кинга, туман медленно, но упорно стирал реальность.

Но даже эта горючая неизбежность не мешала мне всей грудью ощущать счастье. Счастье принятия и освобождения. Я приветствовал угасающий мир, как старого приятеля. Радовался каждому встреченному человеку, грушевому дереву, травинке и жучку. Хоть завтра и меня, и моих друзей уже не будет, но сейчас я стал частью этой планеты, и она в ответ стала частицей меня.

У здания администрации было не пройти: туда-сюда сновали взволнованные эльтаинцы. Я отыскал Арманта и подробно пересказал последние события. Заверил, что, независимо от моего решения, планета будет стёрта. Ещё раз искренне поблагодарил за то, что он рассказал о своём сне. А потом сбежал, оставив временного главу с открытым ртом и не высказанным жестами вопросом.

Эль сидела на деревянном стульчике возле своего дома в ультрамариновом кимоно. На столе стояло восемь зажжённых свечей в форме окружности. Дымился чайник. Я присел рядом.

— Ничего не хочешь спросить? — я испытывающе рассматривал её потрясающие карие глаза.

— Нет, давай просто помолчим.

Она налила грушевый чай, нежно накрыла мою ладонь своей рукой и протянула чашку.:

— Расслабься и слушай.

Эль взяла прислонённый к стене сай. Провела по струнам, поморщилась и стала легонько подкручивать колки, настраивая инструмент.

— Но ведь... — не унимался я. Столько всего хотелось рассказать.

Она отрицательно покачала головой, оборвав мою жестовую реплику. И уже через секунд пять воздух окрасила медленная незамысловатая мелодия. Что-то подобное на земле называют фолком. Эль бережно перебирала струны, флегматично сплетая простой и нежный узор из звуковых волн. Мелодия всё лилась и лилась, не торопясь, без надрыва. Словно её хозяйку и не ждала скорая смерть. Мелодия без кульминаций, резких переходов и модуляций на мгновение затихла, и Эль запела простой вокализ, без слов. Я закрыл глаза. Её голос одновременно успокаивал и провоцировал сотни мурашек, звал за собой и прощался, поучал и смирялся. В песне слились журчание прозрачного ручейка, который прячется за сочными зелёными листьями подорожника, воздух горных вершин с привкусом талого снега и аромат ночного вспаханного поля. Сладкая нега растеклась по всему телу, расслабив каждую мышцу. Я только сейчас осознал, что смотрю на Эль во все глаза с открытым в глупой улыбке ртом, а ночь уже давно вступила в свои законные права.

Сколько длилась песня? Час? Два? Я вовсе потерял счёт времени. Мы ещё долго сидели молча, Эль пару раз заново кипятила чайник. За ночь я выпил этой грушевой смеси, наверное, литра три. Потом она передала мне свечу и приобняла сзади. И так, в сменяющихся тенях и в отблесках огня, нас встретил рассвет.

«Так бывает, что настоящая жизнь начинается с середины жизни...», — Мария Фариса.

Раз уж я решил завершить свой жизненный путь здесь и сегодня, то нужно сделать это с достоинством. Забежал домой за серым кимоно, но его, к своему удивлению, не обнаружил. Вместо серого на полке лежало аккуратно сложенное ультрамариновое кимоно.

«Армант! Вот, узкоглазый пройдоха!»

Надо сказать, наряд был шикарнейшим.

«Спокойствие и непоколебимость, значит? А что, я такой сейчас и есть!».

Можете говорить, что я сошёл с ума. Можете считать, что я стал фанатиком-сектантом. Можете думать, что я стал сентиментальным дурачком. И в общем-то, будете правы. Но я сделал верный выбор и был в нём уверен. Абсолютно.

У здания администрации, похоже, собрались всё жители Эльтаина, человек пятьсот. Я нашёл глазами Эль у западного входа. С трудом протиснулся сквозь толпу, бережно, но крепко сжав её руку. Она, не отрываясь, смотрела куда-то далеко на запад. Оттуда доносился всё нарастающий гул. Я вспомнил, как однажды дорогу пересёк огромный дикий табун лошадей. Звук был похожим, как отбойный молоток. Прямая улица до самого края поселения позволяла видеть даже то, что происходило в его предместьях. А там, поднимая облака пыли, мчалась орда всадников. И они явно не были намерены угостить нас чашечкой кофе.

— Суинцы, — прошептала Эль и поёжилась.

— И что им здесь нужно?

— Наши жизни.

Теперь поёжился я. С востока всё ближе подступала пелена дыма, с запада — воинственные всадники. Две кровожадные силы сближались, грозя взорваться атмосферным фронтом прямо здесь, у стен администрации. Словно огромные тиски сжимались, принося нас в жертву неведомым богам. Листья фиалок в кадке рядом со мной дёрнулись и превратились в мерзкие треугольные пластинки.

Я крепче сжал руку любимой, чувствуя, как она дрожит. Хотелось сказать что-то важное. Но как подобрать слова?

— Эль, — начал я голосом, хриплым от волнения, — Я люблю тебя! Неважно, что будет дальше, но знай: ты всегда была самым светлым в моей жизни!

Она прижалась ко мне, глаза блестели от слёз. Вздохнула, словно пытаясь собраться с силами, и тихо ответила:

— И я тебя, — её голос дрогнул. — Мы ведь только-только нашли друг друга, и я не хочу, чтобы всё закончилось вот так.

Такая важная фраза, высказанная вслух, была полна боли и надежды одновременно. Грудь сдавило, пришлось сделать глубокий вдох, чтобы совладать с нахлынувшим чувством.

— Мы справимся, — сказал я, стараясь звучать увереннее, чем был на самом деле.

Эль улыбнулась сквозь слёзы, и эта улыбка была для меня самой дорогой вещью в мире. Она нежно провела пальцами по моей щеке.

— Да, мы справимся, — прошептала она.

Солнце вынырнуло над восточной пеленой дыма и пронзило лучами Эльтаин. Всадники уже двигались по поселковой улице. В авангарде отряда яростно стегал коня старик с безумным выражением лица и пожилая женщина в мехах с закрепленными на них костями животных. Шаманка, что ли? Вот они в семи домах от нас. Я нервно расхохотался. В пяти, в трёх...

Вдруг воздух подёрнулся и задрожал, как мираж над раскалённым асфальтом. Откуда-то сверху прозвучали четыре громкие ноты, образовав септаккорд. Казалось, их сыграли на синтезаторе из восьмидесятых и подключили к большим концертным колонкам. Я запрокинул голову. Над зданием администрации в воздухе появилась синяя пульсирующая окружность.

— Это ещё что?

Эль не ответила, смотря на мерцание, словно заворожённая.

Старик на коне, с натянутым луком в руках, нёсся вперёд. Ветер трепал развевающиеся седые волосы, как знамя войны. В квартале от нас его конь заржал и встал на дыбы, ударив копытами воздух. Всадник, не успевший среагировать, наткнулся на невидимую преграду. Лук вылетел из рук, описав дугу в воздухе, и застрял в ближайшем кусте. Мгновение спустя старик сам рухнул назад, будто его ударили огромной невидимой рукой. Тело несколько раз перевернулось, поднимая облака пыли, и замерло без движения.