— Беги! — крикнула она Квазимодо, таща его за руку.

Они нырнули в темноту, оставив позади кашель и проклятия.

Катакомбы дышали сыростью. Капли воды, падающие с потолка, звенели, как слёзы каменных духов. Стены, покрытые плесенью, под пальцами Квазимодо казались шершавыми, словно кожа древнего ящера. Воздух был тяжёл, пропитан запахом тлена и старой крови. Эсмеральда, держа факел, освещала ниши с черепами — их глазницы следили за парой, словто спрашивая: «Вы следуюшие?». Квазимодо, шагая, чувствовал, как холодный камень впивается в босые ступни, а её рука в его ладони — единственное, что напоминало о тепле.

Квазимодо сидел на камне, его плащ был разорван, но раны были поверхностны.

— Ты… ты могла убежать одна, — сказал он, глядя на свои окровавленные ладони. — Зачем тянула меня?

Она повернулась, и в свете факела её лицо стало похоже на лик святой из витражей.

— Потому что ты мой голос, — ответила она. — А я твой танец. Разве можно разъединить песню и ритм?

Она наклонилась, её губы коснулись его лба. Прикосновение было лёгкое, словно падение лепестка.

Квазимодо почувствовал, как по спине пробежали мурашки, словно кто-то провёл по ней смычком. Её дыхание, сладкое от мёда и горькое от дыма, смешалось с запахом сырости.

— Ты... ты как утро после ливня, — выдохнул он, не решаясь поднять глаза. — Шумное, но... необходимое.

Она рассмеялась, и этот звук наполнил катакомбы светом.

— А ты — как колокол, который звонит даже в тишине. Спасибо, — прошептала она. — За то, что не спрятался.

Эсмеральда присела рядом, её плечо коснулось его.

— Ты дрожишь, — прошептала она, снимая шаль. — Здесь холодно, как в могиле.

— Не от холода, — он потупился, глядя на её пальцы, переплетённые с его рукой. — Я… я боюсь, что не смогу защитить тебя в следующий раз.

Она повернула его лицо к себе.

— Ты уже защитил. Не мечом, а тем, что вышел из тени. — Её губы коснулись его ладони, оставляя след тепла. — Ты стал моим колоколом, Квазимодо. И я услышала твой звон.

Он задрожал, затем медленно обнял её, как обнимают хрупкую реликвию. Её волосы пахли дымом и свободой.

— Я… я научусь быть смелым. Для тебя.

Ночь опустилась на Париж, словно чёрный бархатный платок, расшитый серебряными нитями звёзд. Цыганский табор, спрятанный в заброшенном дворе монастыря, дышал тревогой. Костер, разведённый в центре, пожирал сырые дрова, дым стелился по земле, цепляясь за подолы платьев и смешиваясь с запахом влажной шерсти. Эсмеральда стояла у повозки, её пальцы сжимали карту катакомб, нарисованную углём на пергаменте. Рядом, прислонившись к стене, Квазимодо вырезал из ольховой ветки фигурку совы — символ мудрости, который так и не смог победить его страх.

Его грубая рубаха из мешковины была перетянута кожаным поясом с медной пряжкой. На плечах — плащ из потрёпанной шерсти, пахнущий сыростью колокольни. Лицо, искажённое шрамом, скрывалось под капюшоном, но глаза, цвета грозового неба, выдавали страх и нежность.

— Сегодня ночью, — сказала Эсмеральда, не поднимая глаз. — Они ведут их через рынок. Десять человек, включая детей. Мы не можем ждать.

Квазимодо вздрогнул, нож соскользнул, оставив зарубку на фигурке.

— Это ловушка. Марсель знает, что ты придёшь. — сказал он.

В это время Марсель стоял в тени за повозкой и наблюдал за табором через узкое окно монастыря.

Эсмеральда резко повернулась, её платье цвета заката было сшито из алых и золотых лоскутов и расшитое бисером. Оно обвивало её стан, как языки пламени. На шее было ожерелье из волчьих клыков, а на босых ногах — кольца с бирюзой, звенящие при каждом шаге. Запах полыни и дыма, всегда окружавший её, теперь пах горечью, словно выжженная земля. Медные браслеты на запястьях зазвенели, как сердитые колокольчики.

— Ты слышал их крики вчера? — её голос дрожал, смешиваясь с треском огня. Запах гари въелся в её волосы, а медные браслеты на запястьях звенели, как сердитые колокольчики. Квазимодо, чувствуя горечь полыни на языке, отвел взгляд. Его пальцы, шершавые от цепей, сжали фигурку совы так, что треск дерева заглушил стук его сердца.

— Они молили о помощи. Как я когда-то.— прошептала Эсмеральда.

Её слова, словно угли, обожгли его кожу. Вспомнился запах её волос в тот день — смесь дикого мёда и дыма, — когда она протянула ему воду через решётку темницы.

Квазимодо отшатнулся, словно её слова были раскалённым железом. В памяти всплыли тесные стены колокольни, где он прятался, слушая, как толпа требовала её крови.

— Если ты пойдёшь, они убьют тебя, — прошептал он, сжимая сову так, что дерево затрещало. — А я… я не смогу…

Эсмеральда подошла к нему, её шаги были беззвучны, как у пантеры. Запах полыни и дыма, всегда окружавший её, теперь пах горечью.

— Ты думаешь, я не знаю страха? — она взяла его руку, прижала к своей груди. Сердце билось часто, как крылья пойманной птицы. — Но иногда страх — это роскошь. У нас её нет.

Квазимодо потянулся к её лицу, но остановился в сантиметре. Его пальцы, грубые от работы с цепями, дрожали.

Когда Эсмеральда взяла его руку, Квазимодо почувствовал, как её пальцы, горячие от ярости, дрожали.

— Ты стала моим воздухом, — прошептал он, и его дыхание, смешанное с запахом дождя на камнях, коснулось её щеки.

Она прижала его ладонь к груди, где под тонкой тканью билось сердце — быстро, как крылья колибри.

— Любишь ли ты меня или тень, что танцует в свете твоих колоколов? — её голос звучал как шелест листьев перед бурей.

Он хотел ответить, но слова застряли в горле, словно пепел от костра.

— Я не хочу потерять тебя, — голос сорвался на шёпот. — Ты… ты стала моим воздухом. Без тебя я снова стану тенью.

Она закрыла глаза, и в этот миг он увидел ту самую девочку из прошлого — ту, что улыбалась ему через решётку темницы.

— Если я не пойду, то потеряю себя, — она отстранилась, её пальцы скользнули по его ладони, оставляя след тепла.

Час спустя Эсмеральда уже завязывала кинжал к поясу, её пальцы ловко затягивали узлы. Квазимодо стоял в дверях, его силуэт сливался с тьмой.

— Я пойду с тобой, — сказал он, но в голосе не было уверенности, только вибрация страха.

— Нет. — Она не обернулась. — Твоё место здесь. Среди камней, которые ты понимаешь.

Он схватил её за плечо, повернул к себе. Его дыхание, прерывистое и горячее, смешалось с её запахом.

— Ты выбрала смерть вместо меня! — крикнул он, и эхо разнесло слова по двору, будто собор вздохнул.

— Любовь не цепь, Квазимодо. Если ты хочешь приковать меня — я сломаю замок. —Эсмеральда вырвалась, её глаза блестели, как лезвия.

Она бросила на стол свёрток — засушенный цветок, обвитый лентой. Тот самый, что он подарил ей в день их первой встречи.

— Когда научишься видеть не только мою тень — найди меня.

Квазимодо сидел на ступенях колокольни, сжимая цветок. Его лепестки, хрупкие и поблёкшие, пахли прошлым — пылью, надеждой и слезами. Где-то внизу звонил колокол Амариллис. Его грустный голос сливался с воем ветра.

В темноте заскрипела дверь монастыря. Марсель, наблюдавший за ними, исчез, оставив после себя шлейф ладана.

Квазимодо поднял голову, глядя на звёзды. Луна, холодная и равнодушная, освещала город, где сейчас бродила она — его Эсмеральда, его призрак, его единственная правда.

— Прости, — прошептал он пустоте. — Я научусь… любить тебя свободной.

Где-то вдали, за стенами собора, зазвенел колокольчик — тонко, едва слышно. Будто ответ.

Ночь окутала цыганский табор бархатным мраком, разрываемым лишь трепещущим светом костра. Пламя, алчное и беспокойное, лизало сырые дрова, разбрасывая искры, похожие на падающие звёзды. Воздух был густ от запаха жареного мяса, тмина и дыма, смешанного с горьковатым ароматом полыни. Над повозками, расписанными узорами в виде спиралей и глаз, звенели медные колокольчики. Их тонкий перезвон сливался с хриплым напевом цимбал. Дети, завернутые в лоскутные одеяла, спали в тени колёс, а старухи, сидя у огня, шептались о чем-то своём .