– Страсть? Ему нужно от тебя столько страсти, чтобы хватило сил на перерождение?
– Он верит, что я люблю тебя, но совершенно отказывается признать, что с моей стороны есть еще и желание… – окончательно растерялась я, чувствуя, как щеки наливаются румянцем, и опустила голову. Гейл не позволил спрятаться. Ухватив меня за подбородок, он снова заставил смотреть себе в глаза:
– Птичка?
– Да, Гейл?
– Ты должна стать демоницей…
Я раскрыла глаза, насколько могла, а потом припомнила наше пробуждение в замке Эвангириона Темного. Тогда Гейл с улыбкой сказал, что сонная я очень напоминаю дикую. А я? Что тогда испытывала я?
– Гейл, я…боюсь. Сделаю что–нибудь не так, и все усилия пропадут даром.
– Что ты можешь сделать неправильно? – ласково прошептал он, притягивая меня ближе – так, что наши губы почти соприкоснулись. – Просто будь собой…
Целовал он совсем не жгуче – нежно, умиротворяюще, постепенно затягивая в омут собственного чувства. Но я помнила предупреждение феникса: исходи просьба от Гейла, ее бы давно выполнили. Первый шаг должна была сделать я…
Оторвавшись от желанных губ, я собрала в кулак всю свою волю.
«Прямо как на казнь…» – насмешливо отозвался феникс в моей голове, но я отрешилась от его комментариев и посмотрела на Гейла. Любила ли я его? Любила. Больше жизни, больше всего на свете. Ради Гейла я готова была идти на что угодно… почему же тогда не могу продемонстрировать свою страсть по отношению к нему? Стало досадно на саму себя, перед глазами появился базар и наш огненный поцелуй на земле между торговыми палатками. Как же я мечтала, чтобы он прекратил свою беготню! Каким искренним было это желание!
Я отстранилась от Гейла и обошла его, с удовлетворением отмечая, что он не делает ни одной попытки помешать мне. Схватилась за косу, спускающуюся чуть ниже лопаток, стянула жгут, сдерживающий ее, и начала освобождать тяжелую гриву от сложного плетения.
– Я всегда очень хотела, чтобы твои волосы были мне вместо одежды…
Перед тем, как окончательно подарить длинным прядям свободу, я поцеловала некроманта между лопаток, чувствуя, как сильно при этом застучало его сердце. Гейл прекрасен. Он высок – я достаю ему разве что до ключиц – широкоплеч и гармонично сложен. Теперь, когда некромантской формы на нем нет, я могу с удовольствием пройтись ладонями по литой спине и груди, попробовать на вкус солоноватую после борьбы с фениксом кожу, услышать еле уловимые вздохи удовольствия, срывающиеся с губ любимого. Я оказываюсь позади мужчины и уверенно опускаю руки к его штанам – ослабив шнуровку, помогаю им упасть на пылающий пол, оставляя Гейла обнаженным. Он пытается перехватить мои движения, но я уворачиваюсь – и оказываюсь с ним лицом к лицу. В который раз думаю, что Гейл совершенен, жадно рассматривая его. Тело наполняет неведомая доселе истома, и голос феникса где–то на задворках сознания удовлетворенно шепчет «наконец–то ты поняла…», после чего умолкает, а я приближаюсь к обнаженному Гейлу, прижимаюсь, чувствуя животом его готовность, и тянусь за новым поцелуем. Прикосновение любимых губ сводит с ума, разум окончательно и бесповоротно покидает голову. Руки пускаются в путешествие по телу Гейла, некромант довольно и хрипло смеется, я вторю ему, а потом, уцепившись за шею, подтягиваюсь, прекрасно зная, что он поддержит и никуда не выпустит. Когда Гейл подхватывает меня под ягодицы, я смыкаю ноги у него на пояснице, удобно устраиваясь, и меня одаривают хитрым взглядом:
– Демоница…
– Мне вполне достаточно будет птички.
А потом помогаю Гейлу избавить меня от сарафана, и, когда наши тела соприкасаются, у меня начинает кружиться голова, а внутри все взрывается от накала эмоций. Поцелуй опьяняет, и я начинаю цепляться за шею некроманта, как за спасительную соломинку, отдавая себя целиком в его неограниченную власть. Гейл целует жестко, отрывисто, сминая губы, в нем не остается ни капли нежности, и каждое проявление дикой натуры я впитываю в себя по капле, радуясь оттого, какой пламенный мне достался мужчина. Он куда–то несет меня, несмотря на то, что наши губы не отрываются друг от друга, а потом я вдруг оказываюсь среди прохладных, но все таких же пламенных простыней. Спальня в храме? Что еще за магия такая? Мысль тонет в океане ощущений, но я успеваю заметить сверху пылающий балдахин перед тем, как надо мной склоняется Гейл. Я снова инстинктивно обхватываю его ногами, он прижимает меня к себе. Приподнимается и…заполняет до отказа одним плавным движением. Я больше не могу терпеть – окружающее пространство оглашает мой горловой стон, а Гейл начинает двигаться ритмично, глубоко и порывисто. Спустя несколько мгновений мир переворачивается – это я оказываюсь сначала сверху, а затем, когда поднимается и сам Гейл, сидящей на его бедрах. Ладонями он задает новый темп – дикий, с глубокими погружениями, такой, что я невольно выгибаюсь дугой каждый раз, стоит почувствовать Гейла внутри, и держусь за его плечи, боясь умереть от удовольствия.
Тогда–то и вступает в действие уговор со стороны феникса. Мои горячие стоны оборачиваются криками, и Гейл замирает, бледнея на глазах.
– Не останавливайся, – говорю я ему, снова приподнимаясь и опускаясь на его бедра. – Это кровь Дария исчезает…
Мимолетный взгляд на собственную кожу, горящую, будто в огне, заставляет сдавленно охнуть – из пор действительно словно отделяется еле заметный дым. Значит, вот как загадочная птица избавляет меня от навязанной судьбы? Неужели я действительно смогу быть по–настоящему счастливой?
Гейл неохотно, но подчиняется, и вскоре мы возвращаемся к тому темпу, который соблюдали совсем недавно. С моей кожи продолжает испаряться в окружающее пространство дурная чужая кровь. Гейл наблюдает это прикрытыми глазами. Он стискивает зубы, лишь бы не сказать ничего о том, что думает о фениксе. Правильно, милый: только мы сейчас имеем значение.
Когда терпеть магию феникса становится намного легче, я прислоняюсь к Гейлу и шепчу на ухо:
– Кровь нужно заменить…
Некромант останавливается. Тьма, вышедшая из его тела, сгущается рядом с нами, обращаясь небольшим кинжалом, который Гейл передает мне в руки:
– Забирай, откуда хочешь.
Несмотря на охватившее тело желание, я вздрагиваю: причинить боль любимому?
– Не бойся – это не так страшно, – понимая причину сомнений, успокаивает меня некромант.
Я еще некоторое время с опаской гляжу на Эвангелиона, затем неохотно принимаю кинжал и тянусь к широкой мужской ладони. Глубокий порез выходит только с третьего раза, и я, зачарованно глядя на то, как выделяется из раны кровь, притягиваю ее к своим губам, высасывая и чувствуя, как меняется что–то внутри меня. Лезвие перехватывает Гейл – и вот уже на моей руке красуется похожий надрез, а я, сдавленно зашипев, ощущаю то же, что недавно испытывал и Гейл. Рана на его руке затягивается благодаря моей магии, свою я заживляю почти сразу же, стоит губам любимого человека оторваться от ладони.
– Всецело моя, – довольно улыбается некромант, и мне кажется, что сейчас он совершил один из каких–то демонических обрядов, благодаря которым мне больше никуда от него не деться. Да и собираюсь ли я делать это? Даже думать о подобном кощунственно. Тем более когда меня укладывают на спину, стремительно покидая тело, но только для того, чтобы покрыть поцелуями все, до чего дотягиваются губы, истерзать грудь, спуститься по животу и…чувствуя, что творит дальше Гейл, я, не стесняясь, начинаю тяжело дышать, не сдерживая страстные стоны. Это он. Он превратил меня в настоящую демоницу…
Голова кружится, когда я смутно понимаю, что Гейл снова во мне. Снова внутри и возносит к вершине мира, рядом с которой я начинаю терять с ним связь. «Спасибо, – слышится откуда–то издалека голос сытого феникса. – Приходите ко мне еще…в следующей жизни…» – и именно в этот момент я выкрикиваю любимое имя, понимая, что больше не вытерплю сладкой муки. В ответ доносится сдавленный стон Гейла:
– Морин!..
В глазах темнеет, и, когда голова Гейла оказывается на моем плече, мне начинает казаться, что вокруг взрывается весь храм, опадая сверху песчинками пепла. И я слышу прекрасную песню о любви и возрождении души, которая наполняет мое сердце бесконечной надеждой. Я прикрываю глаза – из них катятся слезы, настолько мне сейчас хорошо – и легко поглаживаю широкие плечи любимого. Мы вместе. Мы одно целое. Этого больше никому не изменить.
