Зато нести не тяжело. Разве что цитра в сумке оттягивает плечо.

Слава Творцу, не заставили брать с собой на лето лиру. Наверное, боятся – разобьёт. Хотя вообще-то это плохо – такой большой перерыв. Ну и ладно, Энису и цитры хватит. Папа наверняка от неё отдохнуть не даст.

Энис переминается с ноги на ногу. Когда уже ехать? Так хочется наконец домой. Забавно, ещё год назад Энис радовался любой возможности из дому улизнуть, а теперь больше всего хочет никогда из него не уезжать. И ни с кем не общаться. Только с мамой и папой. Наверное, год назад он был очень глупым, а теперь стал немножко умней. Пора бы – как-никак, ему уже стукнуло восемь.

К ступеням наконец подъезжает телега. Возничий, как всегда, смотрит хмуро и ничего не говорит. Сейчас он отвезёт их – очередную порцию малышни – в город, а обратно привезёт доски и ещё что-нибудь. Фирмин говорит, будут что-то ре-мон-ти-ро-вать. Энис уже видел несколько таких ходок. В первые людей в телегу набивалось – яблоку негде упасть, а некоторые так и уходили пешком. Сейчас остались только те, кого не очень спешили забрать. Хорошо – ехать удобно будет.

Энис торопливо сбегает по ступенькам. Опомнившись, оборачивается и быстро машет Фирмину.

– Ну, пока!

– До осени, – угрюмо отвечает тот.

– До осени!

В телегу садятся всего пятеро, последним, уже после Эниса – Фелис. Словно случайно выбирает место рядом.

Что-то тихо шмякается о дно телеги, выпав из руки Фелиса, но тот будто не замечает. Энис медлит немного. Наконец накрывает ладонью – яблоко. Осторожно прячет в сумку, пока никто не смотрит.

Фелис с ним не говорит с зимы, но иногда Энис находит вот такие подарки: не обязательно яблоки, конечно, всякую мелочь. Фелис каждый раз передаёт их очень аккуратно, Энис почти восхищён его мастерством и хотел бы так же. Он сам узнал дарителя случайно и поначалу диву давался, откуда всё это берётся. Боялся принимать. Потом понял, что Фелис просто пытается с ним расплатиться. За серёжки.

Энис невольно тянет руку к мочке уха, всё ещё непривычно пустой и с уже почти незаметным шрамом, но одёргивает себя.

Телега почему-то не трогается с места.

– Когда поедем-то? – спрашивает кто-то.

Возничий не опускается до ответа и даже не оборачивается. Долгое время Энис считал его немым и был поражён, когда однажды услышал его голос, гудящий и хриплый.

На ступеньках всё ещё стоит Фирмин – провожает. Зимой он подарил Энису платок, а Энис сделал вид, что не понял, кто стоял за углом, и с тех пор они такие же хорошие друзья, как и раньше. У Фирмина в комнате можно прятать ценные вещи. В том числе те, что иногда подбрасывает Фелис.

Забавно, но они в чём-то очень похожи, хотя терпеть друг друга не могут.

Энис вообще так много всего забавного стал замечать. Очень здорово, что ни Фирмина, ни Фелиса, ни ещё кого-нибудь из пансиона он ближайшие три месяца не увидит.

Хлопает дверь, и на крыльцо выбегает Рени. Сегодня её волосы не спрятаны под чепцом, и от выбившихся из косы прядей голова словно окружена тонкими золотыми лучиками.

Рени хорошая, это Фирмин верно когда-то сказал. И уезжает из пансиона она с радостной улыбкой – точно кое-что смыслит. Энис бы тоже сейчас так улыбался, но тогда наверняка кто-нибудь прицепится, что да почему. А ещё Фирмину, наверное, будет обидно. Его и от радости Рени вон как перекорёжило.

– Ну-ка двинься, хворостинка! – весело бросает Рени.

Кто-то повторяет за ней прозвище, словно пробует, и глупо гыгыкает. Но Энис не обижается. Он послушно сдвигается, позволяя пристроить рядом сумку и невольно почти вжимаясь в Фелиса. Чувствует, как тот неуютно поводит плечами, но отчего-то не отсаживается и ничего не говорит. Видимо, подползать к тому, кто сидит по другую сторону, Фелису хочется ещё меньше.

Когда Рени устраивается, телега наконец трогается с места.

У ворот цветёт сирень и ещё какие-то кусты, все в белых шапках. Обдаёт сладким цветочным духом. Энис поднимает глаза и довольно жмурится на яркое небо.

Ехать долго, больше часа, так что вскоре многие затеваются играть в слова. К удивлению, подхватывает даже Рени. Энис тоже хотел бы, но не решается подать голос, а никто и не предлагает. И поправлять, когда порой ошибаются в первых буквах, Энис не решается тоже, хоть учитель письма хвалил его.

Когда телега взъезжает на холм, становится видна деревенька – пятна домов, точки людей, чернеющие лоскуты огородов и полей. Сюда они в храм ходили. А там, на самом стыке земли и неба, другая. В ту не ходили, далеко.

Пансион издали кажется почти игрушечным. И по мере того, как он медленно уменьшается, Энис чувствует всё большую лёгкость. Будто ему на закорки положили мешок с песком, а теперь тот постепенно высыпается через не замеченную никем дырочку.

Энис невольно поводит плечами. Хочется всласть потянуться, но места для этого совсем нет.

В город въезжают уже совсем по жаре. Стоит галдёж – ярмарочный день. Мама сговорилась с кем-то, кто едет сюда с товаром. Других оказий не было, вот Энису и пришлось сидеть в пансионе до последнего.

Он поспешно спрыгивает на камни мостовой, едва возничий тормозит. Другие ссыпаются тоже.

Энис вертит головой, пытаясь что-нибудь понять в непривычной суете и шуме. Мама обещала ждать перед храмом – он один в городе, его все знают, да и видно должно быть издали. И место спокойное.

Но возничий высадил их на узкой улочке на задворках рынка, и так сходу не поймёшь, куда идти.

– Прощай, хворостинка!

Проходя мимо, Рени беззаботно треплет Эниса по макушке. От неожиданности он вжимает голову в плечи. Поворачивается неловко и растерянно.

– Ты… не приедешь больше, да?

Они никогда не говорили об этом, да и вообще не то чтоб много общались, если честно. Но отчего-то становится грустно. Рени всегда смотрела на Эниса дружелюбно, по-доброму.

Она спокойно кивает и вдруг щёлкает Эниса по носу.

– Не вешай нос.

Рени уезжает из пансиона с радостью. Значит, там, где она теперь станет жить, с человеком, который подарил ей заколку, Рени, наверное, будет лучше.

– Удачи тебе, – говорит Энис, улыбаясь.

Если по-честному, он бы тоже хотел уехать из пансиона и не вернуться.

– И тебе удачи! И Фирмину передай!

Энис благодарно кивает. Рени уже отвернулась и торопится куда-то. Опять тащит тяжёлую сумку одна и, наверняка, откажется от помощи, даже если догнать и предложить.

А Фирмину вряд ли нужна удача Рени, и Энис ещё не знает, станет ли передавать её слова. Но самому от них даже немного спокойней, несмотря на спешащих по обе стороны людей, так и норовящих задеть, толкнуть.

Телега пробирается меж ними медленно и с трудом – Энис не оборачивается, но слышит. А все пансионные, должно быть, уже разбрелись, и погодите-ка, он ведь хотел спросить у Рени дорогу, а как теперь…

– Энис.

Он оборачивается.

Фелис стоит в нескольких шагах, приподняв руку, будто хотел дёрнуть за рукав, но не решился.

– Слушай. Я… я хотел сказать… Дами, он…

– Ты не знаешь, как пройти к храму? – перебивает Энис.

От упоминания Дами настроение как-то сразу портится, и теперь он глядит на Фелиса исподлобья.

Тот выглядит растерянным, будто долго готовил слова в уме, но вот что-то пошло не так – и все они рассыпались. От этого Энис на секунду чувствует злорадное удовольствие.

– Знаю, – наконец как ни в чём не бывало говорит Фелис. – Пойдём.

Он делает несколько шагов прочь, оборачивается, ждёт.

За Фелисом идти не хочется. И что такое он там начал говорить про Дами? Наверное, надо было дослушать.

– Тебе, наверное, тоже идти надо. Я и сам дойду. – Энис упрямо не двигается с места.

– Да нет, мне в ту же сторону. – И, видя, что он не торопится соглашаться, терпеливо добавляет: – Мы можем идти порознь, но тебе в любом случае туда. И мне.

Фелис тянет руку, указывая на едва видный за фонарным столбом и крышей купол.

Сдавшись, Энис опускает плечи и шагает вперёд. Фелис, хоть вроде как предложил держаться поодаль, сбавляет шаг и пристраивается почти вровень. Но не пытается заговорить больше. Только подталкивает к стене, когда мимо проезжает небольшая повозка, и дёргает за локоть позже, уводя с пути крепкого мужчины с нагромождением ящиков.