Мануэль, как и Патрик, испытывал крайнее отчаяние; некоторые из офицеров, включая судового хирурга, использовали его самым унизительным образом, и мальчик хорошо представлял, что ждет его впереди. Когда он подрастет, его, как и других, прикуют к скамье, но со своим хрупким сложением он долго не протянет.

Несколько месяцев они присматривались друг к другу, прежде чем начали перешептываться. Патрик был одержим идеей побега, а Мануэль мог раздобыть ключ от цепей. Свобода! Обменявшись десятком слов, они заключили сделку, которую скрепили печатью отчаяния.

До настоящего момента ничего не происходило, и вот…

Неужели в самом деле удалось?

Кандалы на руках и ногах пленников соединялись между собой цепью. Кроме того, у скамьи также имелась своя цепь, проходившая сквозь кольцо на ножных кандалах, – эта цепь крепилась в проходе, но все замки отмыкались одним ключом.

Оба заговорщика знали, что ждет вора, если его поймают: мальчика засекут насмерть плетьми или подвергнут протаскиванию под килем. В любом случае это мучительная и страшная смерть.

Но даже если Мануэль завладеет ключом, их шансы на успех представлялись ничтожными. Гребцы все равно останутся скованными по рукам и ногам, и к тому же у них нет оружия, а от изнурительной работы и недоедания большинство из них ослабли.

Но даже ничтожный шанс казался лучше безропотного отчаяния и бессмысленного ожидания смерти – такое больше подходило собаке на цепи.

Понимая, что некоторые из гребцов могли пойти на что угодно ради лишней пайки хлеба или обещания свободы, своим планом Патрик ни с кем не делился; однако он очень сожалел, что не может переговорить с Мануэлем, потому что парня сопровождал конвой. Возможно, они смогут перекинуться парой слов, когда Мануэль принесет вечернюю миску бобов и зачерствелый хлеб.

Патрик отхлебнул воды, наслаждаясь вкусом влаги, смочившей пересохшее горло, потом положил ладонь на руку Денни, призывая его не торопиться.

– Помедленнее, – прошептал он по-английски, – иначе тебе станет плохо.

Денни молча кивнул.

Сможет ли Денни исполнить свою роль и пойти за ним? А другие? Смогут ли они скоординировать свои действия, чтобы захватить испанских конвоиров, пока те не подняли тревогу, или же, уподобившись животным, они уже не способны на самостоятельные поступки? В таком случае бунт обречен и второго шанса они уже не получат. Всех их ждет мученическая смерть.

Вопросов оставалось много, но бездействие было хуже смерти.

Патрик допил воду. Лучше не оставлять ни капли, иначе сидящий сзади человек попытается ее стащить либо вода от качки разольется. А теперь он должен собраться. Если кивок Мануэля означал то, что он думал, ему понадобится вся его сила и ум.

Согнувшись, Патрик закрыл глаза и впал в тяжелый сон.

Стараясь перебороть слезы, Джулиана сквозь пелену влаги смотрела на море. Испания осталась за пределами видимости, далекая, как солнце.

В плавание они отправились накануне в полдень, и вот теперь корабль, двигавшийся на веслах, наконец подхватил свежий бриз. До этого Джулиана отчетливо слышала ритмичные звуки барабана и стоны гребцов, и лишь теперь, когда ветер усилился, барабан замолчал.

Джулиана снова устремила взгляд в сторону Испании. Она оставляла все, что знала – и любила, – ради неизвестного мужчины, женой которого должна была стать.

Весла Джулиана заметила, едва поднялась на борт, и справилась о них у дяди. Она, естественно, знала, что у ее отца есть корабли, но никогда не слышала от него, что они оснащены не только парусами, но и веслами.

В ответ на озадаченный взгляд племянницы дядя лишь пожал плечами:

– Эти гребцы – преступники, убийцы и еретики, приговоренные к смерти. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы они умерли от рук инквизиции?

На это у Джулианы не было ответа. Она слышала об ужасах инквизиции и знала, какой страх возбуждает у людей простое ее упоминание.

Хотя доносившиеся снизу звуки раздавались в ее голове ночь напролет, она постаралась прогнать неприятные воспоминания и подумать о собственном положении. Что, если виконт Кингсли похож на ее отца?

Джулиана знала, что отец никогда не любил ее и она является для него всего лишь пешкой в его стремлении к власти и богатству, и если бы не мать…

Леди Марианна Хартфорд получила образование в Лондоне и, несмотря на сопротивление мужа, привила дочери любовь к учебе и книгам.

Англичане, заявила Марианна, дают дочерям образование, и если Луис Мендоса желает выдать дочь замуж за англичанина, то поступит весьма благоразумно, обеспечив ее не меньшими знаниями, чем те, которыми обладают английские мисс.

Мать много лет служила ее защитницей, и теперь Джулиане надлежало сделать то же для матери.

Джулиана устремила взгляд вверх, размышляя над, несправедливостью происходящего. Ее просто продали, вот что случилось на самом деле.

«Господи, пожалуйста, только бы он не был чудовищем!»

– Джулиана, разве здесь не красиво? – К перилам подошел дядя и остановился возле нее. Как ни старалась Джулиана держаться от него подальше, он то и дело появлялся рядом.

Она послушно кивнула. День и впрямь был чудесный, но дядю она никогда особенно не жаловала, потому что он слишком напоминал ей отца.

– Не оставайся долго на солнце. – Родриго несколько мгновений разглядывал племянницу как драгоценную добычу. – Будет не слишком хорошо, если граф Чадуик и виконт Кингсли увидят тебя не в самом лучшем виде.

Не считая нужным отвечать, Джулиана продолжала смотреть на море. С хорошим ветром, как сказал дядя, они уже через пять дней увидят берега Англии, но не станут заходить в Лондон, а проследуют на север вдоль берега к замку Хэнддон, родовому имению графа Чадуика.

Испытывая большое любопытство – ведь они приближались к родине ее матери, – Джулиана тем не менее с унынием ожидала встречи с будущим мужем.

Что, если ей занемочь или серьезно заболеть? Тогда виконт Кингсли от нее откажется, и она…

– О чем задумалась? – спросил Родриго, нарушая затянувшееся молчание. – Хочешь побыстрее увидеть Англию?

– Жаль, что я почти ничего не знаю о человеке, за которого меня хотят выдать…

– За которого ты выйдешь, – поправил Родриго.

– А если он мне не понравится?

Дядя пожал плечами, словно это не имело никакого значения.

– Этот союз поможет твоей семье и твоей стране.

– А если я не понравлюсь виконту Кингсли?

– Он видел твою миниатюру и, как мне сказали, очарован.

Джулиана поморщилась: по правде сказать, она надеялась на обратное.

– А вы его встречали?

– Да. Очень красивый молодой человек.

Сквозь зарешеченный люк, ведущий на нижнюю палубу, Джулиана услышала звон цепей и поежилась.

– Ты замерзла, – заметил дядя, снимая китель.

– Нет. – Она покачала головой, – Я не могу не думать о тех людях внизу.

Родриго передернул плечами, давая понять, что рабы не имеют для него никакой ценности.

– С ними хорошо обращаются, если они выполняют свою работу, так что тебе не нужно о них беспокоиться. Лучше думай о будущем, об Англии, о своем новом доме…

– Мой дом – Испания.

Во взгляде Родриго промелькнуло нетерпение, и от милого дядюшки вмиг не осталось и следа. В его голосе послышались резкие нотки.

– С этим нужно что-то делать, – жестко сказал он. – Ты, я и мой старший офицер сегодня будем ужинать имеете.

Джулиане не хотелось ужинать со старшим офицером, смотревшим на нее жадными глазами и не упускавшим случая коснуться ее как бы ненароком: это был грубый, шумный увалень, и он, казалось, получал удовольствие от страданий людей на нижней палубе.

– Я устала и, чтобы выглядеть наилучшим образом, должна рано лечь в постель. К тому же моя горничная продолжает хворать. Может, вы пришлете что-нибудь мне в каюту?

– Я пришлю что-нибудь для нее, – дядя плотоядно осклабился, – но ты будешь ужинать со мной.

Наконец Родриго ушел, оставив Джулиану в одиночестве наслаждаться свежим морским бризом, и тут она услышала звук ключа, поворачивающегося в замке, и обернулась к решетке люка, соединяющего верхнюю палубу с нижней. Она увидела мальчика, ожидавшего, когда откроют люк: его лодыжки обхватывали металлические обручи, соединенные цепью. В руке мальчик держал ведро с водой, казавшееся слишком тяжелым для него, он был без рубашки, и на его голых руках виднелись следы синяков.