«Клоунесса!» — подумал Альбус, едва не прыснув от смеха.

— То есть Доминик надо опускать только за то, что она не изволит нравится тебе и кому-то там еще? — Милли, казалось, была искренне потрясена.

— Доминик надо было покритиковать (да она и заслужила это), но это даже не самое главное, — продолжала Кайли не терпящим возражения голосом. — Главное — польстить подругам, чтобы укрепить их пошатнувшуюся, видимо, уверенность в себе. Разве для того, чтобы поддержать друзей, не стоит за глаза покритиковать постороннего человека, которому от этого ни холодно, ни жарко?

Альбус глубоко вздохнул: была не была. Лучше сходить в магазин как можно раньше, иначе можно будет нарваться на кого-то из знакомых, форму и книги он всегда успеет приобрести. Впрочем, подумав немного, Альбус всё же купил учебники. Если кто-то привяжется, лучше сказать, что он покупал учебники, а теперь пошел за формой. Да, так будет логичнее. Заметив знакомый поворот, Альбус двинулся вперёд. Вдалеке показалась знакомая тонкая фигура. Неужели Рокси? Что она здесь делает?

Неожиданно от дома отделилась тень в лиловом плаще и чёрной шляпе.

— Мистер Булстроуд? — изумился Альбус.

— Тише, мой мальчик, тише, — знакомый человек в очках приложил палец к губам. — Пойдём, — шепнул он.

На душе стало радостно и приятно, словно он увидел старого товарища после долгого пребывания у чужих. Словно он был путешественником, вернувшимся домой из дальних краев.

— Мистер Булстроуд… — оглянулся Альбус. — Вы, как я слышал, скрываетесь от министерства? — Нависавшие силуэты домов казались мальчику настолько тёмными, словно их закоптила сажа.

— Не волнуйтесь, мой мальчик, я на легальном положении, — достав серебряный портсигар, Булстроуд закурил.

— У них нет фильтра? — изумился Ал.

— Это папиросы, мой друг. Большая редкость ныне.

— Я не слыхал про них… — честно сказал Альбус. — У отца и тети Гермионы только сигареты.

— Да, да… Папиросы — это частичка старого доброго мира, — улыбнулся Булстроуд краешками губ. — Частичка, которую они, — в его голосе мелькнула нескрываемая нотка презрения, — забыли уничтожить. Или не смогли, — добавил он, выпустив дым.

— А что это за мир? — спросил Альбус, глядя, как налетевший дождь начал барабанить по луже.

— Мир, где Королева мудро правила и магами, и магглами. Мир, где были Законом Род и Честь. Мир, где ценились благородство и заслуги. Мир, где древние маги по праву рождения были выше магглорожденных.

Булстроуд достал из кармана маленький стеклянный шар и отправил мальчику. Альбус поймал его и присмотрелся. В шаре тотчас мелькнула картинка, словно нарисованная пастелью или акварелью. Она изображала старинный замок на холме, поросший плющом и травами. В окошке главной башни, донжона, мерно горел свет, словно завлекая путников в промозглый летний вечер.

— В том мире даже магглы ходили в пиджаках и смокингах, в платьях и туфлях, а не в нынешних лохмотьях, — скривился Булстроуд.

— И этот мир… погиб? — пролепетал Альбус, отчего-то вспомнив дом Ноттов.

— Почти… — вздохнул Булстроуд. — Но ведь мы с тобой должны его вернуть, не правда ли? — подмигнул он.

Дождь усилился, проникая уже и под навес. Булстроуд мгновенно наколдовал большой черный зонт, под которым оказались они оба.

— А как можно вернуть прошлое? — спросил Альбус, глядя на воду.

Его взрослый товарищ в плаще и шляпе казался ему воплощением того ушедшего мира. И сейччас, гладя на хмурое небо, Ал словно перед собой старинные черные автомобили и людей в плащах, словно их фигуры былти слегка размыты полувыцветшей акварелью.

— А как МакГонагалл вернула правильную форму? — задумчиво посмотрел Булстроуд на лужу. — Как сказано в тибетской книге «Бардо тхедол», ни Закон, ни Хаос не должен править миром. Вчера победил Хаос. Ныне Закон нанёс поражение Хаосу. А завтра слуги Хаоса вновь потеснят Закон. Порой равновесие нарушается в одну сторону, и тогда смертный его корректирует. Но мировые весы будут качаться вечно…

— Мой отец скорректировал равновесие? — задумчиво спросил Альбус.

— Да. Как и все члены обоих Кругов, — кивнул Булстроуд. — Они корректируют равновесие Света и Тьмы.

— А как узнать, кто скорректирует равновесие? — вытянул шею Альбус. Сейчас, в отличие от дней, проведённых дома, ему хотелось слушать и слушать.

— Когда наступит время корректировки баланса это станет ясно само собой, — улыбнулся Булстроуд.

— А когда наступит время?

— Время… — Он снова затянулся папиросой. — Моя бабушка рассказала мне интересную историю. Зима тридцать пятого была невероятно теплой. Зимой тридцать шестого года вообще не было снега и шли дожди. Все говорили, что это начало потепления и скоро растают льды Гренландии. Но мудрый профессор травологии Герберт Бири лишь ехидно улыбался ученикам и говорил, что это начало небывалого похолодания! И в самом деле: лето тридцать восьмого года стало дождливым и холодным, а зима тридцать девятого года была со снежными бурями. Во время войны с Гриндевальдом снегопады были такие, что даже не всегда выходил Хогвартс-экспресс.

— Холод наступает когда очень тепло, а тепло, когда очень холодно? — удивился Альбус.

— Больше, мой мальчик, больше… Когда система добивается слишком многого, она на грани смерти. Цветение ромашки есть начало ее увядания, — сказал Булстроуд.

— А тетя Гермиона так гордится, что у нас в волшебном мире идет либерализация и мы достигаем того, чего магглы, — качнул головой Альбус. — У маглов уже не просто политические свободы, а узаконены всевозможные свободы.

— А я бы на их месте дрожал от страха, — поднял брови Булстроуд. — Если это так, то это предвестник скорой и очень жестокой тирании!

— Почему? — удивился Ал.

— Это правило знает любой человек, играющий на бирже, — продолжал Булстроуд. — Слишком резкий подъем акций означает начало их небывалого спада.

— А почему акции нельзя всегда держать на высоте? — спросил Альбус. Он не заметил, как ноги сами собой понесли их к «Горбин и Бэрк».

— Потому что их небывалый рост означает их переоценку. А переоценка это нечто неестественное. А за неестественное никто не хочет постоянно платить.

— Мистер Булстроуд, а что если мы будем постоянно держать курс наших акций на высоте? Мы ведь можем делать это через подставных игроков.

Альбусу казалось, что он говорит небывалую хитрость, но его знакомый лишь улыбнулся.

— Теоретически, да, дружок. Мы можем поиграться так месяц-другой. Но у нас быстро кончатся деньги на их покрытие. Тогда или акции рухнут сами, или мы возьмем деньги в долг, и когда наши долги попадут на биржу, наши акции рухнут сами собой. И между прочим, это отличный биржевой индикатор, — сказал Булстроуд. — Если некто держит курс акций завышенным, значит, он готовит большую аферу.

— А какую? — спросил Альбус, слушая, как крупные капли барабанят по зонту.

— Например, сбросить их идиотам по дорогим ценам. А когда у них в руках они обанкротятся, то убытки понесут они.

— А вы играете, мистер Булстроуд?

— О, я старый медведь, мой мальчик!

— Медведь?

— Да. Быки играют на повышение курсов акций, а мы, медведи, на их понижение. То и другое — профессия.

— И вы соревнуетесь с быками как Гриффиндор и Слизерин? — догадался Альбус.

— Очень редко, мой мальчик, очень редко. На самом деле мы чаще всего дружим с быками. Представь, владелец компании хочет выяснить, надежны ли его акции. Мы играем на понижение, быки на повышение. Акции лопнули и пошли вниз. Хозяин теперь знает: акции не пойдут вверх, выходить с ними рано. Или акции пошли вверх, несмотря на все труды нас, медведей. Прекрасно, можно идти на большие торги! И мы, и быки подсчитываем доход.

«Горбин и Бэрк» показался Альбусу все тем же сумрачным помещением, как и в прошлом году. Альбус чувствовал непонятную внутреннюю тягу к этому месту. Ничего такого уж страшного не было, все казалось привычным. В полутьме у входа горели свечи. Со стен таращились маски, но не сказать, что так уж пугали. На прилавке человеческие кости — наверно, принесли какие-то археологи с раскопок.