— Ты кто такой? — спросил он хриплым, недовольным голосом, в котором звучала нескрываемая угроза. Его тон и манера держаться напоминали поведение сторожевого пса, готового в любую секунду броситься на чужака, осмелившегося нарушить границы его владений. Он медленно поднялся со своего кресла, с трудом распрямляя затёкшие члены, и сделал несколько шагов мне навстречу, словно намереваясь преградить мне путь.
Однако, когда утренний полумрак, царивший в комнате, немного рассеялся, и ему удалось как следует разглядеть меня, а главное — мой костюм, его взгляд преобразился. Я специально выбрал для этого визита дорогую, пусть и не самую удобную для путешествия одежду, надеясь, что она поможет скрыть мой юный возраст и придаст мне больше солидности в глазах деревенского старосты. И, похоже, расчёт оказался верным. Взгляд шульца из угрожающего превратился в заискивающий, в нём появился неподдельный интерес, смешанный с плохо скрываемым подобострастием.
— Меня зовут Адам Кесслер, — представился я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно и спокойно, несмотря на внутреннее напряжение.
— Вы прибыли с родителями, господин Кесслер? — в голосе Фонхофа прозвучала надежда, словно он рассчитывал, что за мной стоит кто-то более взрослый и влиятельный, с кем можно вести серьёзный разговор.
— Нет, я приехал один, — ответил я, стараясь не выдать своего волнения.
— И чем же Тифенбах может быть полезен столь юному господину Кесслеру? — на лице Фонхофа появилась натянутая, неестественная улыбка, за которой, однако, скрывалось неподдельное любопытство. Он явно пытался понять, что привело столь молодого человека из, судя по всему, состоятельной семьи в их глухую деревню.
— Дело в том, господин Фонхоф, — начал я, — что я прибыл сюда с целью обучать детей. Я хочу дать им начальное образование, помочь им освоить азы грамоты, счёта, открыть для них мир знаний, — я говорил убеждённо, вкладывая в свои слова всю искренность своего намерения.
— Вы что?! — воскликнул Фонхоф, перебивая меня на полуслове. Его лицо мгновенно вытянулось, а натянутая улыбка сменилась выражением крайнего изумления и беспокойства. — У нас нет лишних денег на содержание учителей. Деревенская казна пуста, нам едва хватает средств на самое необходимое!
— Мне не требуется плата за мой труд, — поспешил успокоить его я. — Мне будет достаточно, если вы предоставите мне комнату для проживания, обеспечите меня питанием, позаботитесь о моей лошади и экипаже, а также выделите подходящее помещение, где я мог бы проводить занятия. Все расходы, связанные с приобретением учебных материалов, таких как книги, парты, доска, я готов взять на себя. Более того, я был бы признателен, если бы Вы оповестили о начале уроков жителей трёх соседних деревень: Эдельвейс, Вебербах и Анненталь. Я уверен, что и там найдутся дети, желающие получить образование.
Я с замиранием сердца ждал его ответа, понимая, что от этого разговора зависит судьба моего начинания. В голове проносились тысячи мыслей: "А вдруг он откажет? Что тогда? Как убедить его? Неужели всё было зря?".
— Просто феноменально! — воскликнул Фонхоф, и на этот раз в его голосе не было и тени иронии. Он был искренне поражён моим предложением, не веря своим ушам. — Вы готовы тратить всё своё время, силы, да ещё и собственные средства на обучение деревенских ребятишек, не требуя ничего взамен? Это просто не укладывается в голове! А как же Ваши родители? — в его глазах мелькнула тень сомнения. — Они поддерживают столь... необычное начинание?
— Полностью поддерживают, — твёрдо ответил я. — И, если мои слова кажутся Вам недостаточно убедительными, у меня есть письмо от отца, подтверждающее его согласие и одобрение моего решения, — добавил я, понимая, что в глазах деревенского старосты я всё ещё выгляжу слишком юным и несамостоятельным для принятия подобных решений.
В этот момент я смотрел на Фонхофа прямо, без тени сомнения, взглядом, который я позаимствовал у Клэр. Она обладала уникальной способностью смотреть на людей так, словно не желала больше слышать ни слова, словно всё уже было решено и обсуждению не подлежало. Этот взгляд, полный непоколебимой уверенности и внутренней силы, не раз помогал ей добиваться своего. Сейчас же я пытался воспроизвести его, вкладывая в него всю свою решимость и настойчивость. Мне не терпелось приступить к осуществлению задуманного, а затянувшийся разговор с шульцем казался мне досадной помехой, пустой тратой времени. Я чувствовал, что теряю драгоценные минуты, которые мог бы потратить на подготовку к занятиям.
Чтобы ускорить процесс и окончательно развеять сомнения Фонхофа, я достал из внутреннего кармана небольшой, но увесистый кожаный мешочек, туго набитый монетами. Не говоря ни слова, я вложил его в руку шульца, давая понять, что это не просто слова, а серьёзное предложение, подкреплённое материально. Этот жест должен был стать решающим аргументом, последней каплей, которая перевесит чашу весов в мою пользу. Я понимал, что подкуп — не самый честный метод, но в данной ситуации он казался мне единственно верным способом добиться желаемого.
— С полной ответственностью и осознанностью я приступаю к своим обязанностям, преисполненный искренним желанием оказывать посильную помощь местному населению. Не подумайте, это не секундная прихоть, а взвешенное решение, подкреплённое не только врождённым трудолюбием, но и годами усердной учёбы. Мне посчастливилось постигать грамоту под чутким руководством одного из самых выдающихся педагогов Пруссии, чьё имя известно далеко за ее пределами. И теперь, вооружившись этими бесценными знаниями, я готов применить их на практике. Если вас не затруднит, прошу вас, окажите мне небольшую любезность. Как только комната, о которой мы говорили, будет готова к моему заселению, будьте добры, дайте мне знать. До тех пор я позволю себе немного отдохнуть в местном трактире, дабы восстановить силы после утомительной дороги.
С этими словами я учтиво развернулся и, не дожидаясь ответа, направился в сторону трактира, предвкушая заслуженный отдых. Надеюсь, мои манеры и тон не были восприняты как проявление надменности или высокомерия. Подобное поведение мне абсолютно чуждо. Однако, должен признаться, за все свои осознанные годы проживания в Пруссии я успел не понаслышке познакомиться с особенностями немецкого бюрократического аппарата. И, к сожалению, без пресловутого "ускорителя" в виде мешочка с золотыми монетами, любезно вручённого чиновнику, решение любого, даже самого пустякового вопроса, могло затянуться на весьма продолжительное время. В данном случае, я лишь предпочёл немного ускорить неизбежное, чтобы иметь возможность как можно скорее приступить к своим прямым обязанностям.
Устроившись в небольшой, но уютной комнатке, расположенной на втором этаже трактира, я придвинул к себе хлипкий столик, служивший, по всей видимости, единственным местом для письма в этом скромном жилище. Достав из дорожного саквояжа листок бумаги, чернильницу и перо, я погрузился в размышления, тщательно подбирая слова для письма, адресованного фрау Ланге.
В этом письме мне предстояло изложить весьма деликатную просьбу – убедить фрау Ланге позволить мне взять Роя, а в идеале и двух его сестёр, на обучение. За тот недолгий срок, что мы провели вместе, я успел проникнуться к этому смышлёному мальчугану искренней симпатией. В его живом взгляде и цепком уме я увидел нечто большее, чем просто детскую непосредственность. В нем таился огромный потенциал, который, как мне казалось, я мог бы помочь раскрыть. Я полюбил Роя почти как младшего брата, и в моём сердце зародилось горячее желание взять его под свою опеку, направить на путь знаний и дать ему путёвку в достойную жизнь.
Мне хотелось передать ему все те знания, которые я сам с таким трудом и усердием приобретал на протяжении многих лет. Я мечтал воспитать из него настоящего мужчину, человека чести и долга, который в будущем станет надёжной опорой для своей матери и сестёр, сможет защитить их от невзгод и обеспечить им безбедное существование. Я верил, что Рой, с его природным умом и жаждой знаний, способен достичь многого, и я был готов сделать все возможное, чтобы помочь ему в этом.
