Выйдя из здания, я первым делом разыскал Йонаса. Расплатившись с ним, как и обещал, я проводил его до рабочих бараков. После этого, не теряя времени, купил в ближайшей лавке три букета цветов. Сегодня я впервые шел на кладбище, чтобы навестить могилы всех своих любимых женщин: тетю Юдит, заменившую мне мать, Агнешку, чья смерть до сих пор терзала мою душу, и фрау Ланге, доброй женщины, ставшей мне другом в трудные времена.

И впервые, оказавшись на кладбище, я не хранил молчание, не стоял безмолвно у могил. Слова, обычно, сдерживаемые, полились нескончаемым потоком, перемешиваясь со слезами. Поначалу было трудно, я запинался, подбирая нужные фразы, но постепенно, с каждой минутой, становилось легче, как будто с души спадал тяжелый камень.

Подойдя к семейному склепу, я нашёл гроб тети Юдит, я опустился выступ, бережно положил цветы и заговорил. Я рассказывал ей о Хелле, о своей жизни, о мелочах, которые меня окружали, о своих радостях и печалях. Говорил так, как говорил ей в далеком детстве, когда, будучи мальчишкой, прибегал к ней, забирался на колени и увлеченно описывал птиц, порхающих в ее саду. Я делился с ней всем, что накопилось на душе, словно она по-прежнему была рядом, готовая выслушать и понять.

Затем я нашел могилу Агнешки. Здесь слова давались особенно тяжело. Я рассказывал ей о своем заключении, о том, как тяжело мне было, как я фактически был похоронен заживо, став мертвым для всех, кто меня знал. И о том, как я рад, что она не видит всего того ужаса, что творится сейчас в мире, что ее чистая душа не соприкасается с этой грязью.

У могилы фрау Ланге я опустился на колени. Рассказал ей о ее сыне, о том, как он живет, передал весточку от него, его слова любви и благодарности. Я до сих пор не мог до конца поверить, что её б ольше нет. Перед глазами все еще стоял ее светлый, улыбчивый образ, полный доброты и тепла. Но свежий могильный холм, усыпанный цветами, был неопровержимым доказательством того, что ее больше нет. Я говорил с ней, делился своими мыслями и чувствами, словно она могла меня слышать, словно смерть не была преградой для нашего общения.

Обратный путь в Тифенбах дался нелегко. Внутри меня боролись противоречивые чувства: с одной стороны, я ощущал странную, непривычную лёгкость, как будто с плеч свалился неподъемный груз, копившийся там годами. Разговор с ушедшими, пусть и односторонний, принес неожиданное облегчение, освободив от части терзавших меня переживаний. С другой стороны, на душе было тяжело, давило осознание безвозвратности потерь, неизбежности расставания с прошлым. Но, несмотря на эту внутреннюю борьбу, я точно знал одно: впереди меня ждет совершенно новая глава жизни.

Теперь на моих плечах лежат новые обязанности, новые задачи, не связанные с подпольем и борьбой. Это был неизведанный путь, полный неопределенности, но и, возможно, новых надежд. Я возвращался в Тифенбах другим человеком, изменившимся, прошедшим через горнило испытаний. Возвращался, зная, что прежней жизни уже не будет. Что нужно строить все заново, искать новые смыслы, учиться жить в изменившемся мире, в котором меня ждут не баррикады и тайные собрания, а совсем другие, пока еще не до конца понятные, но, безусловно, важные дела. И эта мысль одновременно пугала и воодушевляла, наполняя решимостью идти вперед, несмотря ни на что.

Долгожданная встреча с Альбертом Салуорри произошла лишь спустя два томительных месяца после того, как были получены его письма. Встреча могла бы состояться и раньше, гораздо раньше, но шульцы, почувствовав, что в их руках сосредоточена вся власть, погрязли в нерешительности и долгих, изматывающих раздумьях. Мне кажется, они возомнили себя вершителями судеб, упиваясь свалившимся на них влиянием, и не спешили принимать решения. Они тянули время, собирали бесконечные совещания и не торопились отвечать.

Я вошел в резиденцию, и меня сразу же охватило странное чувство. Словно я попал в другой мир, где действовали иные законы. Здесь все было огромным, подавляющим. Стены, словно горы, высились вокруг, а потолки терялись где-то вверху. Я почувствовал себя маленьким и незначительным в этих залах, где каждый предмет, казалось, стоил целое состояние.

Взгляд невольно цеплялся за детали: искусная резьба по камню обрамляла камин, в котором мог бы, наверное, целиком зажариться бык; на стенах висели гобелены, на которых были изображены, должно быть, сцены из славного прошлого семьи Салуорри; под стеклянным колпаком, поблескивал золотом какой-то кубок.

Я ходил по залу, стараясь не привлекать к себе внимания. Мраморный пол был холодным даже сквозь подошвы сапог. Я невольно поежился. Здесь все было такое… чужое. Чувствовал, как на меня падали мимолетные взгляды, оценивающие, изучающие. Неужели я так выделялся ?

Взгляд уперся в герб, выкованный на воротах – оскаленный волк. Он словно предостерегал: будь осторожен, ты на чужой территории. И я понял, что это не просто дом, это символ власти.

Я поднялся по широкой лестнице, устланной ковром, заглушавшим шаги. Перила были отполированы до блеска, и казались совсем новыми. Интересно, о чем думали все люди, что поднимались по ней? На что надеялись? Чего боялись?

А мне хотелось поскорее покончить с этим собранием. Вернуться в свой привычный мир, где все было проще и понятнее. Туда, где не было этих холодных мраморных полов, давящих стен и пристальных взглядов. Туда, где я не чувствовал себя песчинкой, затерянной в огромном, чужом доме. Но я был здесь, и я должен был играть по правилам этого места. По правилам Салуорри. Ведь от него тогда зависело наше будущее. И я надеялся, что он это понимал.

Альберт Салуорри принимал нас в своем кабинете, удобно расположившись в глубоком кресле. С первого взгляда он произвел впечатление довольно приятного, ухоженного молодого человека. Его большие, выразительные глаза, которые, пожалуй, можно было бы назвать телячьими, обрамляли густые, длинные ресницы, делая взгляд особенно мягким и открытым. В его внешности не было ни единой черты, напоминавшей бы его мать, известную своим суровым и волевым нравом. Однако, несмотря на это, в нем безошибочно угадывался представитель знатного рода Салуорри - то ли в благородной осанке, то ли в едва уловимой аристократичности манер, то ли во взгляде, в котором читались уверенность и достоинство.

Чуть поодаль, на просторном диване, расположенном позади кресла Альберта, сидел еще один молодой мужчина. Судя по описанию, полученному ранее от Мичи, это был Роберт Макуорри, чье присутствие на встрече добавляло веса и значимости происходящему. Он был молод, но держался сдержанно и с достоинством. В этот раз Александра, к моему удивлению, с ними не было, что могло означать как смену тактики, так и наличие других, неизвестных мне обстоятельств. Его отсутствие создавало дополнительную интригу, заставляя гадать о причинах и возможных последствиях.

— Здравствуйте, господа, — голос Альберта Салуорри, мягкий и вкрадчивый, прервал мои размышления, заставив сосредоточиться на происходящем. — Рад, наконец, познакомиться с вами лично, — он окинул нас взглядом. — Однако, должен заметить, — продолжил он уже более официальным тоном, — если вы рассчитываете на плодотворное и взаимовыгодное сотрудничество, прошу вас в дальнейшем не затягивать с проведением собраний. Подобные промедления крайне негативно сказываются на скорости и эффективности нашей общей работы.

С этими словами Альберт плавно развернул на столе лежавшие перед ним план и карту, после чего, сложив руки в замок, выжидающе посмотрел на нас.

— Итак, — продолжил он, — детально проработанный план действий у нас уже имеется. Однако господин Макуорри хотел бы внести некоторые уточнения, касающиеся железнодорожного сообщения.

Роберт, до этого момента молча сидевший на диване, поднялся и, с присущей ему сдержанностью, подошел к столу. Взяв со стола карандаш, он склонился над картой.

— Обратите внимание, — начал Роберт, обводя карандашом территорию, на которой располагались наши деревни, — это ваша местность. С лесозаготовками, как мы видим, проблем не предвидится, здесь все достаточно ясно. Однако возникает вопрос с транспортировкой древесины. Судоходных рек в данной области нет, поэтому возможность сплава леса можно сразу исключить. Далее, вы предлагаете строительство узкоколейной железной дороги. Но, как вы сами видите, местность здесь весьма холмистая, что существенно осложняет задачу и влечет за собой значительные расходы. Устроить серпантин не представляется возможным, так как высоты холмов недостаточно для этого, — он сделал паузу, очерчивая карандашом изгибы рельефа. — Вероятно, потребуется прокладка тоннеля, а это, как вы понимаете, дополнительные, и немалые, финансовые затраты, не говоря уже о времени, которое потребуется на его строительство.