Нужно было уходить, бежать, как можно скорее, пока не нагрянули жандармы, привлечённые шумом выстрела. Ноги не слушались, будто налитые свинцом. С трудом, шаг за шагом, я заставил себя двигаться, выбрался из кабинета, из дома, подальше от этого места, ставшего местом преступления.

Улица встретила меня прохладным ветром и тучами, будто защищающими солнце от убийцы. Я шёл, почти бежал, спотыкаясь о корни деревьев, не разбирая дороги, гонимый страхом и отчаянием. Лес, который раньше казался мне убежищем, теперь давил своей мрачностью, каждый шорох заставлял вздрагивать и оглядываться, ожидая погони. Каждая тень чудилась преследователем.

Только спустя какое-то время, когда лёгкие уже горели от бега, а сердце бешено колотилось в груди, я вспомнил о своей лошади. Старая, верная кобыла, оставленная в укромном месте недалеко от опушки. Добравшись до неё, я увидел, как она мирно пощипывает траву, словно ничего не произошло. Её спокойствие, её тепло немного привели меня в чувство.

Я ласково потрепал её по шее, прошептал какие-то бессвязные слова, уткнулся лицом в её тёплую гриву. Лошадь доверчиво ткнулась мордой в моё плечо, словно понимая моё состояние, словно пытаясь утешить. Это безмолвное сочувствие было сейчас нужнее любых слов.

Взобравшись в седло, я пустил кобылу неспешной рысью. Куда ехать, я не знал. Что делать дальше – тоже. В голове был хаос, мысли путались, обрывались на полуслове. Одно я знал точно: моя жизнь уже никогда не будет прежней. Печать убийства легла на мою душу, и этот груз мне нести до конца своих дней. Я оглянулся на тёмный лес, на дом, где осталось тело Юзефа, и понял, что обратной дороги нет.

Берлин встретил меня ледяным душем. Не в переносном, а в самом что ни на есть прямом – хлёстким осенним ливнем, который, казалось, пронизывал до костей. Редкие, но оглушительные раскаты грома добавляли этой картине апокалиптическую нотку. Я поежился, плотнее запахнув плащ. Этот город я знал как свои пять пальцев. Еще бы, я исходил его вдоль и поперек задолго до того, как научился бриться. Каждая улочка, каждый закоулок были мне знакомы. И все же, первым делом ноги сами понесли меня к Фрицу.

Запах хмеля и жареных колбасок, доносившийся из распахнутых дверей его заведения, ударил в нос, вызвав волну ностальгии. Мгновенно перед глазами встала картина: мне тринадцать, я робко переступаю порог этой пивной, впервые в жизни оказываюсь в мире грубых рабочих и шахтеров, их густой гомон, крепкие выражения, хриплый смех – все это казалось мне тогда невероятно захватывающим, словно я попал в какой-то другой, взрослый и опасный мир.

Фриц, как и всегда, стоял за барной стойкой, широкая спина, обтянутая белой рубашкой, казалась непробиваемой, как крепостная стена. Он что-то гневно выговаривал юркому мальчишке-посыльному, судя по всему, тот в чем-то серьезно провинился. Фриц не стеснялся в выражениях, его баварский акцент становился особенно заметен, когда он сердился. Я занял привычное место у стойки, но теперь мои ноги, в отличие от того тринадцатилетнего мальчишки, вместо того, чтобы болтаться в воздухе, уверенно стояли на полу.

Я усмехнулся про себя – вот и вырос, оказывается.

— Эй, Фриц, — окликнул я его, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и непринужденно, хотя внутри все клокотало от напряжения. — Хватит мальчонку ругать, тащи свое фирменное, — я кивнул в сторону кружек с пенящимся пивом.

Фриц резко обернулся, словно подброшенный пружиной. Мощные руки, покрытые рыжеватыми волосками, сразу же скрестились на груди. Густые, рыжие брови, его отличительная черта, нахмурились, сдвинувшись на переносице, образуя глубокую складку. Выглядел он как большая, грозная, готовая вот-вот разразиться громом и молниями, красная туча. Но затем, Фриц прищурил свои голубые, как ледниковое озеро, глаза, вглядываясь в мое лицо, и в них медленно, словно рассвет, расплылось узнавание. Он увидел во мне того самого тощего, сиротинку, который когда-то робко жался у стойки.

— Ах ты, пройдоха! — Фриц укоризненно покачал головой, добродушная улыбка тронула уголки его губ. — Сперва наплёл про своё происхождение, а потом ещё не сказал, что поймали! Ну, да ладно. Держи, угощайся моей лучшей пенной. С этими словами Фриц наполнил тяжёлую глиняную кружку до самых краёв, пена поднялась пышной шапкой, источая пряный хмельной аромат. Затем, ловко подцепив вилкой пару румяных, аппетитно лоснящихся колбасок, он положил их на тарелку и пододвинул ко мне. Я, не тратя времени на лишние церемонии, сунул Фрицу в руку несколько крупных монет и с жадностью набросился на угощение. Хлебнув пива и откусив сочный кусок колбаски, я вновь углубился в чтение писем.

Досточтимый Адольф Бёттхер,

С удовлетворением узнала, что мое скромное предложение пришлось Вам по душе. Надеюсь, новый автомобиль, доставленный в Ваше полное распоряжение, оправдает Ваши ожидания и будет служить Вам верой и правдой долгие годы. Разумеется, данный жест, как и все аспекты нашего плодотворного сотрудничества, останется сугубо между нами. В этом можете не сомневаться, даю Вам клятву семейства Кесслер, а она, как Вам известно, нерушима. Благодарю Вас за информацию о самочувствии моего мальчика. Ваша забота о его безопасности трогает меня, особенно учитывая, сколько в наши дни развелось отбросов общества, готовых обидеть и ограбить беззащитного юношу. Впрочем, оставим сантименты, они редко бывают уместны в серьёзных делах. До меня дошли слухи о Вашей дочери, прелестной Гарриет. Говорят, она высокая, статная девица с дивными, огненно-рыжими волосами – настоящий цветок! Также я осведомлена о её помолвке с неким Йозефом Фойерштайном. К сожалению, должна Вас предостеречь: репутация этого господина, увы, сильно расходится с действительностью. За показным благородством скрывается натура на редкость подлая и корыстная. Поверьте, у меня имеются неопровержимые доказательства того, что за звонкую монету он, не задумываясь, продаст и родную мать, что уж говорить о будущей жене. В связи с этим, предлагаю Вам ещё одно взаимовыгодное сотрудничество, которое, несомненно, укрепит наши деловые и, смею надеяться, дружеские отношения. Мой сын, Адам, несмотря на некоторые… юношеские заблуждения, обладает весьма ценными качествами. Он смел, умён, предан своему слову и, что немаловажно, располагает стабильным доходом в двадцать тысяч марок годовых. К тому же, он молод и, насколько мне известно, ровесник Вашей дочери. Что же касается его нынешних идей, то прошу Вас, не принимайте их близко к сердцу. Это всего лишь отголоски бурной юности, временное помешательство, столь свойственное нынешней молодёжи. Уверена, под Вашим чутким руководством он быстро избавится от этой блажи. Не жалейте его, Адольф, устройте ему, как Вы выразились, "воспитательную работу" по всей строгости. Мы, в силу определённых обстоятельств, были с ним слишком мягки, баловали, хотя, признаться между нами, ему давно не хватает хорошей порки. Слом, через который Вы его проведете, показав ему весь ужас его нынешнего окружения и заставив пройти через все отвергаемые им процедуры, пойдет ему только на пользу, закалит характер и сделает из него настоящего мужчину. К сему прилагаю семьдесят тысяч марок на свадебные расходы. Если же возникнет необходимость в дополнительных средствах, не стесняйтесь, обращайтесь. С глубочайшим почтением и надеждой на дальнейшее плодотворное сотрудничество, Клэр Кесслер, графиня фон Ведель.

Я обнаружил, что мое состояние значительно больше, чем я предполагал. К деньгам Кристофа добавились чеки Клэр на баснословные суммы, найденные среди бумаг Бёттхера. Этих денег хватило бы на покупку целого автопарка с отцовского завода – несколько десятков машин, не меньше. Однако я не собирался тратить их на себя. Эти деньги предназначались Рою. В его обучение, в его будущее я был готов вложить все до последней монеты, не колеблясь ни секунды. Оставалось лишь отыскать его.

У меня возник план, как устранить Бёттхера, причем чужими руками. Руками Клэр. Она была беспощадна к любым проявлениям слабости, не прощала ни ошибок, ни предательства. Такой ничтожный червь, как Бёттхер, был для неё не более чем пустой ореховой скорлупкой, которую она могла раздавить одним щелчком пальцев.