— М-м… совсем ни на что не похоже. Что это — вино?
Колдун сидел, прислонившись спиной к дереву, закинув руки за голову, и грыз травинку. Лицо у него было мечтательное.
— Это начало нашего путешествия.
Травинка покачивалась в такт его словам.
Скай поперхнулся.
— Что?..
— А ты думал, что мы, колдуны, путешествуем так же, как простые люди? Ха! К твоему сведению, в человеческий ум не войдёшь широкой тропой на своих двоих. Но пути есть, и в такую чудную ночь, как эта, по ним легко пройдёт даже полный невежда.
Но весёлые огоньки у него в глазах продолжали подрагивать. Два крошечных костерка — отражения большого.
Весело ему. Довольный сидит…
— Пути? — сдавленно переспросил Скай.
Зелье! Колдун дал мне зелье, а я его выпил, по доброй воле, сам угодил в ловушку…
— Что ты мне подсунул?!
Колдун неодобрительно поцокал языком.
— Я ведь только что говорил. Ты что, от страха ничего не слышишь? Уясни же ты наконец: я не собираюсь причинять тебе вред… а вот кое-кто другой, может быть, и подумывает об этом. А чтобы убедиться в моих словах, посмотри-ка в свою чашу.
Скай поспешно опустил взгляд и увидел с изумлением, как зелёная жидкость закручивается в головокружительную спираль, а золотые полосы вращаются и обрушиваются в страшную глубину. В следующее мгновение, даже не вскрикнув, Скай ухнул в изумрудную пропасть. Золотые полосы жгли глаза, вспыхивая всё ярче, пока всё вокруг не сделалось чёрным. Скай летел сквозь черноту, и желудок сводило от ощущения бездонности.
Темнота внизу рывком надвинулась, и из неё выступили очертания дозорных башен, крыши домов, огоньки факелов на стене. Скай узнал Фир-энм-Хайт, каким видел его на картах, — и вдруг понёсся к земле. Задохнулся от хлещущего в лицо воздуха и хотел заслониться локтем, но тело не повиновалось ему. Он не чувствовал ни рук, ни ног; он был бесплотен, как дух.
Он летел через тихую ночь. Тёмные дома скользили мимо. Он слышал трескотню меднокрылок; а вот за забором шумно зачесался во сне старый пёс. Было слышно, как дышит море. От яркой луны казалось светло и жутко.
И вдруг, как бывает только во сне, всё переменилось. Грохот оружия и крики нахлынули лавиной, и кругом Ская замелькали в беспорядке мечи, щиты, оскаленные лица. Лица были видны как в тумане, но некоторые Скай узнал: вот Гайда, сын стражника (его совсем недавно Нарекли), а вот — отец? Скай был уверен, что не ошибся, — и, однако же, это лицо не могло принадлежать отцу. Это было жестокое лицо человека, охваченного звериной яростью и не помнящего ни о чём другом, и оно вызывало у Ская отвращение.
А потом он удивился ещё больше, потому что увидел себя. И это зрелище ему не понравилось. Он нечасто гляделся в зеркало, но мог твёрдо сказать, что никогда не было у него такого капризного и высокомерного вида. Что у него вообще похожего может быть с этим чванливым и злобным маломерком? Он бы такому и руки не подал…
Его лицо почернело, а потом из этой темноты снова вырос Фир-энм-Хайт, но уже другой. Он был разрушен и пылал. Лежали свёрнутыми на сторону ворота, обрушивалась с рёвом пламени крыша храма на обугленных стропилах, и тревожный колокол валялся посреди мостовой, алый в свете пожарищ, будто в крови.
Скай ещё не успел испугаться по-настоящему — а зловещие образы уже распались, истаивая, как паучья сеть, и вдруг он увидел свой дом.
Дом был цел, и опять была ночь. Скай видел пустырь: тут когда-то стоял сарай, но потом сгорел, и теперь пожарище праздно зарастало травой.
Гибкий чёрный силуэт возник у задней стены дома и полез наверх. Жёсткий, цепкий плющ густо оплёл весь угол дома сверху донизу, и Скай тоже, бывало, выбирался так из своего окна... Это и есть моё окно, вдруг подумал он с содроганием. Что это за человек? Что происходит?
Непрошеный гость перетёк, как змея, за открытые ставни. В косом лунном свете его тень накрыла постель, где обычно спал Скай. А кто же сейчас в ней спит? Чей это лохматый затылок? И что… Чужак развернул что-то в руках, и Скай успел разглядеть длинный тонкий шнур. И — колодец, не нынешний, а давно заброшенный, у южной стены. Почти совсем пересохший; Скай из любопытства заглядывал туда: одна грязь и тина внизу… и там громко чавкнуло, когда что-то тяжёлое сбросили с высоты.
Тут Ская потащило назад и вверх; город снова превратился в чёрные поленья с угольками огней; огни понеслись прочь, вытягиваясь в золотистые нити, в кружащиеся спирали.
Скай замотал головой и подался назад, стремясь отшвырнуть подальше чашу с зельем, но колдун удержал её. Свет гаснущего костра делал его лицо старым и измождённым, и Скай был бы рад оказаться от него подальше.
— Что это? Что я видел? Что ты сделал? Как ты… это… сейчас? Всё на самом деле?
— О нет. Это лишь тёмные сны одного старика. Не большая радость их подсматривать.
Безмолвствовавший до поры ворон каркнул со своей ветки; из чащи ему отозвался туманный голос. Колдун тяжело поднялся и выплеснул на угли остатки зелья. Взвились с шипением алые искры, и Скай вздрогнул.
— Сны? Ты можешь видеть чужие сны?
— Не всегда. И не всякие, — колдун оглянулся на него с усмешкой. — Поверь мне, в большинстве случаев они не стоят затраченных сил. Подглядывать в чужие сны — неблагодарное, утомительное дело. Куда лучше смотреть свои собственные. Чего мне сейчас и хочется больше всего…
И, ничего больше не прибавив, он растянулся на мху под деревом, укутавшись в плащ.
Ночной холод пробирался за ворот сарты. Скай обхватил себя за плечи (он тоже не отказался бы от плаща). Его несчастная голова была полна увиденным и трещала от вопросов.
— Чьи это были сны? Какого старика?
— А ты не догадываешься? Много есть стариков, жаждущих с такой силой, чтобы ты убрался с дороги?
Скай вытаращился на него.
— Хермонд? Хермонд… готов убить меня?
— Очевидно, пока ещё не готов, — отвечал колдун равнодушно, словно они вели нестерпимо скучную беседу. — Согласись, это очень хлопотно. Тогда как есть море безопасных путей.
Например, отослать меня подальше, медленно сказал себе Скай. На север, в крепость. Чтобы не путался под ногами.
Но разве я путаюсь? спросил он себя. Я такой же, как все, делаю, что и все делают: бегаю наперегонки, помогаю старикам сети чинить, упражняюсь на ристалище и верхом… Мне ещё четырнадцати зим нет, я даже не воин… и никто! Меня не Нарекли, мне не позволено ни оружия носить, ни мужского платья, моё слово ничего не значит. Что я вообще могу? Чем я помешал Хермонду?
Но он уже догадывался, в чём причина.
Я — сын Предводителя. И после Начала Года стану считаться взрослым. Завершится ли к тому времени война? А если нет? В городе отца любят, и ко мне все относятся с добром. А Хермонда терпеть не могут, особенно кто помоложе. Да он и со стариками вмиг перессорится… Понятно, с кем им проще иметь дело…
Но если не будет никакого предводительского сына… а если сам Предводитель падёт в бою…
— Неужто он решится убить меня? — вслух подивился Скай. — Неужто он правда…
Да полно — сложно ли это? Заплатить какому-нибудь жулику из безродных бродяг, проклятых богами…
Но как бы Хермонд объяснил горожанам внезапную кончину предводительского сына? Как скроешь следы удавки или ножа?
Зачем их скрывать? Не проще ли избавиться от тела? Недаром Хермонду во сне видится тот колодец…
Но ведь хватятся же меня? Нэи… Тальма…
Непременно хватятся. И что с того? Кто громче всех ныл, что уже не ребёнок, что хочет сражаться? Пусть спросят у Вийнира — он сто раз это слышал. Пусть спросят Тальму, как вы с ним клялись тайком пробраться на корабль, если так не возьмут. Все знают о твоём упрямстве. Этот «побег» мало кого удивит.
Но отец приказал мне оставаться в городе! Я дал ему слово!
И слышал это один Хермонд, не так ли?
Ну так я вернусь. Я сделаю так, чтобы все узнали!..
О чём? О снах, которые ты подсматривал, выпив волшебного зелья? Опомнись, в это никто не поверит. А больше тебе и сказать-то нечего. Будешь сидеть и ждать, решит он отослать тебя или сразу убить теперь, когда ты столько подслушал.
