— Что там… такое чёрное?

— А ты как думаешь? Колодец, конечно! Только не будь глупцом и не свались в него — он очень глубокий. Он ведёт прямо к корням деревьев и сердцу земли. Ползи за мной. Тихо!

Так, ползком, они подобрались к самому краю колодца. К этому времени у Ская трепетала каждая жилка, и он готов был скулить от страха. Его не заботил ни колодец, ни сердце земли — он лихорадочно придумывал, как уговорить девочку спрятаться. Где угодно, лишь бы не под этим меркнущим небом, перестающим существовать.

Но, конечно, он не успел. Луна погасла, и наступила тьма. Она навалилась сверху, ослепила и оглушила. Скай зажмурился, поминая Имлора и Отонира, и всех богов, каких только знал. Он прижимался всем телом к тёплой земле — единственному, что оставалось в беспросветном небытии вокруг. Он был уверен, что умирает.

Потом он понял, что есть что-то ещё. Где-то в толще земли — в глубине — что-то мерно, очень медленно двигалось. И — это ветер так странно звучит в колодце или…

Она дышит.

Скай широко раскрыл глаза и увидел, что чёрный миг миновал. Младшая луна снова светила с неба, пока ещё совсем бледно, но мир вокруг больше не был мёртвым, пустым, ускользающим. Всё обрело форму, все, запах. Плоть и кровь.

Кровь. Соки земли.

— Слышишь? — прошептала девочка у его плеча.

— Я не знаю, — ответил Скай, но это прозвучало как ложь. — Что это?

Кто это.

— Тш-ш, — она приложила палец к губам и поползла назад, к деревьям. Скай в смятении последовал за ней.

Он уже не раз порывался спросить: зеленоволосые говорят, что Ирконхер о них заботится — но как это может быть, если она спит, не просыпаясь? Но теперь, после того, как — дыхание? это же было дыхание там, в земле? — удержало его в исчезающем мире, он начал понимать.

* * *

Когда он проснулся, солнце было ещё низко, и в лесу царил зелёный полумрак. Неподалёку на траве сидели несколько зеленоволосых — женщина, которая везде его водила, и другие, незнакомые. Удостоверившись, что он проснулся, они неспешно поднялись на ноги. Они улыбались, а Скаю было очень неловко.

— Мне нужно к дороге. На запад, к ручью, к реке… Вы меня проведёте?

— Самым коротким путём, — тепло заверила его зеленоволосая. — Но ты — наш гость, и не годится отпускать тебя в такой опасный путь без прощального дара.

У Ская запылали щёки.

— Пожалуйста, не надо, госпожа. Мне нечего дать в ответ…

— Ирконхер щедра и в ответ ничего не требует. Вот, выпей. Это укрепит твои силы, и несколько дней тебе не придётся добывать себе пищу.

Один из зеленоволосых подал Скаю каменную чашу, и он сразу узнал искрящуюся воду — молоко Ирконхер. Он послушно выпил всё до дна и почувствовал себя, как после сытного горячего обеда.

— Спасибо, — сказал Скай, возвращая чашу, и зеленоволосый улыбнулся ему.

— И есть у нас есть для тебя вот это, — продолжала женщина, протягивая Скаю белый мягкий свёрток. — Увы, от стрел и мечей, проливающих кровь, он тебя не защитит, зато защитит от неразумных зверей и ночного холода.

Это был плащ, светлый, почти белый, лёгкий и шелковистый. Скай, подчиняясь законам гостеприимства, убрал свой прежний, изодранный плащ в сумку и набросил на плечи новый. Хорош же я, наверно, подумал он угрюмо. В грязи и обносках, как побирушка, а поверх — этот белый плащ… со смеху помереть можно.

Но зеленоволосые дружелюбно кивали ему, а женщина сказала:

— Отправляйся в свой путь с лёгким сердцем, родич, и помни: когда бы ты ни вернулся, Хиллодор будут рады тебе. А теперь, если ты готов, ступай за мной.

Скай был более чем готов, а молоко Ирконхер лучше любой еды поддерживало силы, и за целый день он ни разу не почувствовал усталости. Они уходили прочь от Колодцев, и чем дальше, тем меньше зеленоволосых попадалось им на пути и тем слабее становилось всеобъемлющее спокойствие. Скай снова тревожился о Колдуне, об отце, о войне на востоке и о том, что ждёт его впереди.

Был уже закат, когда они вышли к дороге. За долгие зимы от неё остались одни раскрошившиеся, взломанные древесными корнями камни, но Скай при виде них сразу приободрился.

— Вот и твоя дорога, — сказала зеленоволосая, и он не сдержал улыбки.

— Да… Спасибо. Спасибо вам за всё, госпожа.

— Да услышит тебя Ирконхер в час нужды, наш родич, живущий-под-крышей.

Скай поклонился ей и пошёл по дороге к западу. Он с трудом удерживался, чтобы не оглянуться. А когда оглянулся наконец, зеленоволосой уже не было видно.

Дальше Скай шёл со стеснённым сердцем. Многое в Хиллодоре было ему чуждо и непонятно, но покидать его оказалось тяжело. Чем сильнее сгущались сумерки, тем безрадостнее делались его мысли и ближе страхи. Он полночи просидел над маленьким костром, тараща в пламя бессонные глаза, пока не решил хотя бы свирель свою вынуть.

Но сколько он ни искал её в сумке, свирели не было. Вместо неё на самом дне лежала хиллодорская глиняная свистулька.

* * *

По утрам делалось всё более зябко и сумрачно, но потом выглядывало жаркое солнце, сгоняло последние клочья тумана, и Скаю делалось веселее.

Первые три дня он совсем не чувствовал ни голода, ни жажды, и даже испугался, когда у него заурчало в животе. Но возле дороги попадались невзрачные кусты ага, так что Скай набил ими полную сумку и голодной смерти не боялся.

Страшнее было в темноте, когда угли от костра мерцали, как злые глаза, и одиночество было, будто ледяной пол под босыми ногами. Скай заворачивался в плащ, тёплый и мягкий, с которого грязь, высыхая, отряхивалась без следа и колючки скользили, не цепляясь. Он закрывал глаза и старался лежать очень тихо, дышать очень медленно, так, чтобы даже ток крови в жилах не мешал ему через огромную толщу земли ощутить — или только вспомнить, — как дышит там, в глубине. Иногда ему казалось даже, что он и правда почти слышит — чувствует кожей, рёбрами — но потом ветер принимался гудеть в ветвях, и тишина осыпалась трухой.

* * *

В одно такое бледное утро он наконец услышал журчание воды, рванулся вперёд и оказался на берегу шумного ручья.

Ну наконец-то! возликовал Скай. Белостенный Канойдин словно придвинулся к нему из туманной дали. Он напился, фыркая от холода, истово поблагодарил Имлора и с удесятерившимися силами зашагал дальше.

Несмолкаемое журчание воды звучало посреди этого леса, как речь на родном языке. Да, вода была неласково холодна, а жёсткая трава и колючки на берегу жалили босые ноги, но всё это казалось сущей ерундой. Все его главные страхи отступили: воды было сколько хочешь, в один солнечный день ему удалось поймать острогой три жирные рыбины, сбиться с пути он больше не боялся, и даже дурные сны перестали мучить его по ночам.

* * *

На пятый вечер Скай вышел к реке и подивился, какая она широкая. По сравнению с морем она казалась совсем гладкой и тихой и горела от закатного солнца, как медное зеркало. На далёком противоположном берегу, сразу за узкой полосой лугов, темнели стеной деревья.

Ну наконец-то хоть вздохнуть можно свободно! подумал Ская, и эта мысль показалась такой стариковской, что он засмеялся.

* * *

Когда взошло солнце, Скай перекусил печёным агом, разделся и бросился в воду. Он соскучился по воде. Плескался, нырял, отфыркивался и снова нырял, пока не промёрз до костей, и только потом вылез на солнце погреться.

Вот здорово было бы переплыть её, думал он, щурясь на далёкий берег. По большой хорошей дороге через обжитые места я бы куда быстрее до северных равнин добрался, не пришлось бы по лесу плутать…

Он походил вдоль берега, пуская по воде ветки и наблюдая, как их подхватывает течением, несёт и крутит. Когда он решил, что достаточно отдохнул и согрелся, то бросился в воду снова, пробуя свои силы.

Но от последних зыбких надежд пересечь Лайярин вплавь ему пришлось отказаться. Вода была холодной, а течение — коварным, и чем дальше от берега, тем сильнее сердце сжималось от привычного страха. А ведь это он ещё всё своё имущество оставил на берегу… В конце концов он сдался и вышел обратно на песок, с горящими огнём мышцами и выбивающими дробь зубами.