Скай посмотрел на свирель в своих руках и попытался представить, на что похоже это страшное святотатство. Что бы я почувствовал, если бы это была чья-нибудь окровавленная рука? Отшвырнул бы её прочь? Как та девочка…

Но он видел высохший полый стебель со старательно вырезанными отверстиями, и больше ничего.

— Нельзя жить, не проливая крови, — проворчал Скай с горькой смесью раскаяния и досады. — Особенно если деревья… Из чего же тогда строить дома? Чем печи топить зимой?

— В Хиллодоре зим не бывает. А дома только мешали бы слушать.

— Но вы ведь носите одежду, как мы. Из чего вы делаете полотно?

— На это годится шерсть. Ради неё проливать кровь не требуется.

— Но что-то же вы едите, — упёрся Скай.

— Ирконхер питает нас своим молоком.

При слове «молоко» его желудок предательски заурчал, и продолжать спор стало неловко.

Зеленоволосая слегка улыбнулась.

— Как раз подходит время Чаши. Если ты голоден, ступай за мной.

И она зашагала прочь, не дожидаясь ответа, а Скай убрал свирель поглубже в сумку и заторопился следом.

Спустились сумерки. Светлые одежды зеленоволосых казались пятнами лунного света между деревьев. Они ступали бесшумно, и Скай не сразу заметил, как их много вокруг. Дети, резвые, как щенята, медлительные старики на негнущихся ногах — все шли в одно место, побросав свои дела, будто услышали приказ. Песни смолкли, но лица светились радостным ожиданием, таким ощутимым, что у Ская самого трепетало сердце. Он шёл вместе со всеми, словно в храм, причастный к праздничному таинству.

Есть ли у зеленоволосых храмы?..

Несколько совсем древних стариков остались стоять без движения. Все проходили мимо, и никто их не окликал. Скай разглядывал их в смущении: кожа грубая и морщинистая, как древесная кора, бороды похожи на сплетение тоненьких веточек. Он хотел спросить, всё ли с ними в порядке, но тут его провожатая взяла его за руку.

Они вышли на большую прогалину — больше базарной площади в Фир-энм-Хайте. В центре её было углубление, похожее на пересохшее озерцо. Зеленоволосые собирались вокруг и рассаживались прямо на траве, очень близко друг к другу. Женщина, которая вела Ская, села, и ему с неловкостью пришлось сделать то же.

Какое-то время прошло в безмолвном ожидании. Скай раздумывал, не спросить ли тихонько, чего все ждут, когда по рядам зеленоволосых прокатился, как волна по траве, радостный трепет. Скай посмотрел между плеч и голов и увидел, к своему изумлению, как в озерце прямо из земли выступает вода. Она была совершенно прозрачной, золотистой, как мёд, и сверкала, будто в ней горит маленькое солнце.

Раздался смех и радостные голоса. Несколько зеленоволосых погрузили в воду узорчатые каменные чаши и стали передавать их друг другу. Золотистые блики плясали на их лицах и волосах, и светлячки вились над головами, и Скай подумал, что никакие праздничные огни не сравнятся с этим.

Зеленоволосая обернулась к Скаю с широкой улыбкой. Он взял тяжёлую чашу обеими руками и нерешительно сделал глоток. Это было ничем не похоже на колдовское зелье — как вода на вкус, прохладная, свежая, чистейшая вода. Скаю хватило одного глотка, и голод, и жажда прошли, как после сытного обеда.

Скай передал чашу дальше. Аромат цветов усилился к ночи и казался головокружительным. Ская куда-то вели; он был так измотан и сыт, что засыпал на ходу. Наконец он растянулся под могучим деревом, в мягкой траве, на тёплой земле, и воздух тоже был тёплым, как прогретая морская вода. Зеленоволосые, переговариваясь, проходили мимо, журчание их речи накатывало и стихало, подобно приливу, и впервые за много дней Скай безмятежно заснул.

* * *

Первым, что он увидел утром, раскрыв глаза, было насупленное лицо вчерашней девочки.

Скай даже обрадовался. Объясню ей про свирель, подумал он. Что я ни в чём не виноват, и нечего ей было так убиваться из-за пустяка.

Но он не знал, как подступиться к этому непростому разговору, и вместо этого промямлил:

— Так как тебя зовут?

— Не тронь ни одной, — вместо ответа свирепо сказала девочка. — Ни одной травинки, пока ты здесь. Или я тебя ненавижу, живущий-под-крышей.

— Не трону, — с готовностью пообещал Скай и сел в траве. — Даю тебе слово.

Ещё немного девочка сверлила его взглядом, но потом, кажется, сменила гнев на милость. Кивнула важно и снова скрылась из виду.

Скай встал и потянулся. Давно он так хорошо не отдыхал. Утро было солнечное, листья шелестели, как живые, издали долетали голоса. Девочка стояла под деревом, задрав голову, словно прислушиваясь к чему-то. Волосы у неё были на свету почти как трава.

— Что ты делаешь? — с любопытством спросил Скай.

— Слушаю, далеко ли дождь.

— А у вас правда совсем нет домов? Где вы укрываетесь от дождя?

— Зачем от дождя укрываться?

«Чтобы не промокнуть», хотел ответить Скай, но передумал.

Девочка в свою очередь поглядела на него.

— А зачем тебе эта штука на поясе?

— Это? Это меч. Ты разве…

Скай привычно взялся за рукоять, но тревожная мысль заставила его удержать руку: думаешь, у зеленоволосых есть мечи? Если они кровь не проливают… откуда ей знать, что меч — нарочно для этого?

Его бросило в жар.

— Меч — он… ну… для всякой работы… А если вы не делаете свирелей, на чём вы тогда играете? Я вчера слышал игру, когда сюда шёл…

— У нас есть похожее. Только из глины. Хочешь — подожди здесь, я принесу и покажу тебе.

На самом деле Скаю было не очень интересно, но он готов был на что угодно, лишь бы не возвращаться к разговору о мече.

Здешние свирели были пузатые, с отверстиями для пальцев, прохладные и шершавые на ощупь, и звучали они иначе. Скай просидел под деревом большую часть утра, пытаясь освоить этот диковинный инструмент. У него вполне сносно получалось наигрывать простенькие плясовые, но мелодию, услышанную в Сокрытой Гавани от Белой Госпожи, он осилить не мог, сколько ни бился.

Девочка всё это время наблюдала за ним с нижней ветки дерева.

— Ты не так играешь, — заявила она наконец, покачивая ногой.

Глиняная дудочка взвизгнула, и Скай с досадой сжал зубы. Надо же, маленькая такая, а уже умничает!

— Да на этой вашей пищалке такое не сыграть, — проворчал он. — Вот на свирели бы, может…

— Ты просто не умеешь ещё, — перебила девочка с беззастенчивым самодовольством. — Дай мне.

Она по-беличьи ловко соскользнула с дерева, села рядом со Скаем, выхватила дудочку у него из рук, откинула за спину волосы, вздохнула… и — у Ская мурашки поползли по спине — мелодия зазвучала, безошибочно узнаваемая, та самая. Казалось, ещё немного — и раздастся голос Белой Госпожи.

Скай вздрогнул: ему показалось, что из-за деревьев и правда подхватили напев — но тут песня оборвалась. Девочка-зеленоволосая опустила свою глиняную свирель и хмурилась.

Скай против воли вскочил. Ужасное беспокойство накрыло его, будто волной, и в голове заметались тёмные мысли. Надо ведь куда-то спешить…

— Откуда ты знаешь эту песню? Кто тебя научил?

— Слушающие иногда её поют. Они разные песни поют, бывает — очень старые. Эта — очень старая, но мне она не нравится. Непонятная, и от неё большая тоска на сердце. Мне больше другие нравятся, такие, как поют в крепости, — весёлые.

Скай похолодел. Словно бы стылым ветром подуло, и запахло ржавчиной и пылью.

— В какой… крепости?

— Ты сам знаешь, в какой, — ответила девочка сердито. — На берегу, конечно. Ты же сам там был.

— Откуда ты знаешь?

Она громко фыркнула.

— А ты думал, что пришёл в Хиллодор незамеченным? Хиллодор знают обо всех, кто идёт через лес. Ты три поприща, а трава уже донесла до наших деревьев шум твоих шагов, и листья шепчут о тебе.

Она погладила траву, как кошку, поднялась и зашагала куда-то, наигрывая на ходу.

Скай в смятении поспешил за ней.

— Ты бывала в той крепости?

— Да, несколько раз, не очень часто.