Когда в боку перестало колоть, а глаза уже не слезились, Скай наконец огляделся. Он стоял на берегу, на белых плитах. С одной стороны темнел Великий лес, а через пролив высились неприступные серые скалы. Если скажешь кому, что за ними спрятан целый город, никто не поверит…
— Дитя, — негромко сказала колдунья, и Скай встретился с ней глазами. — Путь твой будет долгим, очень долгим и трудным, и даже я не могу провидеть, что тебя ждёт. Ты понимаешь это?
— Не знаю, — честно ответил Скай. Он ничего не понимал. Он чувствовал себя ужасно глупым, очень несчастным, совершенно беспомощным. — Но я должен спасти Колдуна. Этого больше некому сделать.
— Это правда, — согласилась колдунья и, хмурясь, поглядела в сторону леса. — Будь осторожен, дитя. Граница колеблется, я чувствую это даже отсюда. Это значит, в лесах опять неспокойно. Слушай меня, — она обратила к Скаю бездонные глаза. — Ты пойдёшь на север по этим белым плитам. По левую руку ты увидишь развалины крепости. Поищи вокруг, и найдёшь дорогу. Она, должно быть, уже заросла, но ведёт на запад, в Лес. Иди по ней, не сворачивая, пока не наткнёшься на ручей. Если пойдёшь по течению ручья, вскоре достигнешь реки Лайярин. Ступай её берегом на север до Кладбищенского Брода. Перейди на другой берег, и попадёшь на старое кладбище. Рядом с ним проходит дорога, что ведёт к деревням на равнинах. А там ты и сам поймёшь, что делать. Всё ли ты запомнил?
Скай вспыхнул и пробормотал нечто невразумительное, но белая госпожа проявила куда больше терпения, чем Колдун, и повторяла до тех пор, пока Скай не запомнил всё слово в слово.
— На север по белым камням, от развалин крепости на запад по дороге, до ручья; от ручья до реки, по реке до брода, от кладбища по дороге, — наконец отчеканил он, и колдунья кивнула. — А сколько дней весь путь займёт? Когда мне надо вернуться?
— Не считай дни. Тебе нет нужды торопиться. Сколько бы ни пришлось, мы тебя дождёмся— в Сокрытой Гавани нет ничего легче. Ступай и будь смелым, дитя, — добавила она тихо, и её глаза замерцали, как лунные искры на воде. — Вся твоя смелость, сколько её ни есть, понадобится тебе. Да охранит тебя милость Изначального и Волкоголосого, нашего господина. А ланаи, сарэк. Халльдан вэур к’таанэ сэ и йолль иньи эссор ланнд’э иур.
Она наклонилась и поцеловала Ская в лоб, заставив его вспыхнуть.
— Спасибо, госпожа…
Белая колдунья улыбнулась — и пропала, будто её и не было.
Скай остался один. Шумело море, свистели ласточки, сияло солнце, и задача, стоящая перед ним, казалась легковыполнимой. Всего-то и требуется, что ноги переставлять.
Он глубоко вздохнул и зашагал вперёд, не желая терять ни единого мига. Чем быстрее я доберусь до Канойдина, тем быстрее очнётся Колдун. Он твёрдо решил отдыхать как можно реже, вставать до свету и идти до самой темноты.
Поначалу шлось очень даже легко. Жаркое солнце пекло Скаю ухо, и вокруг было просто замечательно: море сверкает, древесные стволы стоят как позолоченные, белоснежные каменные плиты выглядывают из травы. Только и знай себе иди, это не то что по лесу пробираться, спотыкаясь о корни.
Скай шёл и вспоминал, что рассказывал ему хронист: много зим назад — когда нархи приплыли с Восточных Берегов следом за королём Торгдаэром и заселили равнины и Болотистые Тропы, — этой дорогой иногда пользовались. Можно было не терять даром многие дни, добираясь от Троп до Фир-энм-Хайта через Железные Болота. Так что по берегу ходил туда-сюда разный народ — вот точно так же, как он сейчас идёт.
Скай попытался представить, как в давние времена здесь ходили важные купцы — в дорогих длинных плащах, на каждом пальце по золотому перстню, вроде тех рот'н'маррийцев, которые по весне приплывали на кораблях торговать в Фир-энм-Хайт… Но нет, наверное, им тут было бы не пройти с тяжёлыми повозками, тавиками и охранниками. Скорее всего, здесь проходили переселенцы, коробейники, паломники, лекари, эльнедданы — всякий бродячий люд. Сейчас он бы от компании не отказался.
К вечеру Скаева жизнерадостность улетучилась. Он весь взмок под шерстяной сартой, даже когда плащ снял, проголодался, ноги гудели от усталости, и древние времена его больше не занимали. Он сжевал на ходу несколько яблок, но от них только сильнее есть захотелось.
Он с облегчением вздохнул, когда солнце скрылось за деревьями. Из-за леса расползлась по небу краснота, вспыхнули облака, подсвеченные золотом. А потом не успел Скай и глазом моргнуть, как стемнело, поднялся ветер, и приятная прохлада превратилась в зябкий холод.
Скаю стало не по себе, и он решил, что пора бы устроить ночлег. Хорошо бы развести костёр. Я согреюсь, и вообще — можно будет представить, что ничего не было — ни Проклятых, ни Змея, ни боя, никто Колдуна не ранил, и он лежит рядом в темноте, звёзды разглядывает, как обычно.
Но за хворостом для костра нужно было идти в лес — к чёрной стене, шепчущей, шелестящей, пребывающей в тайном недобром движении… Так что Скай просто остановился у первого большого камня — он светлел в темноте и был тёплый, за день нагретый солнцем. Скай завернулся в плащ и лёг в траву к камню спиной, а меч положил поближе.
Но, несмотря на всю усталость, сон к нему не шёл. Скай лежал, боясь вздохнуть, с закаменевшими плечами, вслушиваясь до звона в ушах. Ему то и дело чудились шаги, он обмирал от страха, хватался за меч и на чём свет стоит костерил себя за глупость. И почему только заранее о костре не позаботился? Мучайся теперь... Трус паршивый, вот ты кто! Темноты испугался! Таким трусам только дома сидеть, а про путешествия слушать в сказках …
Ему вспомнился полутёмный зал свитков и старый хронист: всклокоченные седые волосы, вдохновенное лицо в свете лампы, и рассказывает так складно, будто сам там был и всё видел... Страх немного отступил, и Скай стал думать про Тальму, про Имлат и про отца: где он сейчас, спит ли, о чём думает, знает ли уже о городе… И наконец провалился в тревожный сон.
* * *
Скай проснулся очень рано, от холода. Земля и камень, к которому он прижимался спиной, остыли за ночь, и он продрог до костей.
Ёжась и протирая глаза, Скай поднялся на ноги. Утро было холодное, серебристо-серое. Море колыхалось, как дорогая атласная ткань. У берега над водой кружили крикливые чайки.
Скай позавтракал последним из запасённых агов, яблоком закусил и, с тяжёлым вздохом забросив за спину сумку, зашагал дальше в тишине. Попробовал завести песню, какую-нибудь повеселее, про трусливую рыбу, например, но сразу же сбился и плюнул на это.
За весь день солнце так и не показалось хорошенько, еле-еле проглядывало сквозь облачный полог. Скай не сделал ни одной передышки и к вечеру едва ноги переставлял. Зато на этот раз он побродил под деревьями ещё засветло и набрал веток для костра. Потом ему пришлось повозиться с кресалом и трутом, и он с завистью вспоминал, как Колдун разжигает огонь двумя короткими словами и лёгким взмахом руки. Скай попробовал повторить заклятье, но ничего не вышло, конечно. Оно и неудивительно: к колдовству нужно особый дар иметь. И даже с даром колдуны учатся в Свэар-Хиллод по многу зим.
Костерок разгорелся. Скай выбрал длинный гладкий прутик, нанизал на него последние яблоки и теперь поджаривал над огнём (а то они уже в горло не лезли). Он думал про Фир-энм-Хайт, про огромные праздничные огни в Первый Белый День — это когда снег выпадает. А дед Файгар всё смеялся, что у них на юге настоящего белого дня и не дождёшься — снега-то всего ничего, да и тот тает...
Ещё он думал про огонь в большом очаге в доме деда Белиара. Он теперь так и стоит пустой, а раньше под Излом Года бывал полон народу. Столько родичей собиралось, не умещались за столом... ну, давно, конечно, когда ещё мать была жива, и братья, и дядя Нэниар, и тётка Хенрель, и все остальные.
Скай закутался в плащ. Ему раньше даже в голову не приходило, что человек может вдруг остаться один. С чего бы, когда у всех полным-полно братьев и сестёр, родных, двоюродных троюродных? Если бы у людей было в природе жить в одиночестве, к чему тогда ставить дома рядом и обносить их общими стенами?
