— Колдун!
Скай попытался левой рукой ухватиться за траву. Зелёная трава, бурая кровь, белая сталь меча. Зелёный плащ Колдуна, бурая кровь, светлые волосы. Скай слышал в отдалении крики, лязг, топот, но вблизи была только тишина.
— Колдун! Кто-нибудь, помогите ему!
Он слышал, как Лерре каркает в высоте. Потом чешуйчатая морда дохнула ему в ухо раскалённым смрадом.
— Злыдень! — воскликнул Скай, чуть не плача от радости, и вцепился как мог в подпругу, обжигая костяшки об ёлайгов бок. — Молодец, Злыдень! Молодец! Пошёл!
Злыдень налёг, Скай изо всех сил заизвивался, как червяк, раздирая сарту о тело Проклятого, и спустя ужасный миг выбрался. Вскочил, запнулся о собственную ногу, упал коленом прямо на расколотый щит, подполз к Колдуну на четвереньках.
— Колдун!
Он лежал без движения, только пальцы пытались нашарить посох. Кровь Ская закапала на его руку, и Скай поспешно вытер лицо. С трудом перевернул Колдуна на спину, тот сморщился, охнул и очнулся. Плащ и рубаха на левом плече почернели от крови, но самой раны Скай не видел.
— Он сильно… сильно тебя задел? — пролепетал Скай, но Колдун смотрел куда-то мимо него.
— Я вернул… должок, — сказал он очень невнятно.
— Что?
— Оставь же ты меня… наконец в покое…
Сердце у Ская сжалось так сильно, что казалось — вот-вот разорвётся.
— Подожди, я приведу кого-нибудь… мы тебе поможем…
Он вскочил, дико озираясь. Где-то за холмом раздался гулкий удар от падения огромного тела, а следом — многоголосый победный рёв. Но вокруг были одни мертвецы, среди них рыскал лишь Злыдень.
Так ли выглядела после победы Лазурная Низина, где остались все мои родичи, кроме отца?..
— Раай-сар! Раай-сар Скаймгерд!
Скай встрепенулся и побежал на голоса, не заботясь о том, чтобы вытереть слёзы.
* * *
Скай сидел на нагретой солнцем крыше лодочного сарая, не желая смотреть, как суетится город. Праздничные ленты реяли на ветру без дела, прилавки для фермеров стояли пустыми, и на помосте для музыкантов никого не было. До того ли? А на свирели и вовсе играл на праздниках Квиар…
Скай укусил себя за руку. Не думай об этом, приказал он. Думай о другом. О… о море. Какое оно сегодня весёлое и искристое. Где-то за морем на востоке стоят могучие Стальные Врата, и там собираются со всех Западных Берегов войска, чтобы биться с Проклятыми. А Проклятые взяли и сперва ударили на Западе…
Мы победили, твёрдо сказал себе Скай. Что с того, что они ударили? Город цел, и потери не такие уж большие… Но ему мерзко было называть Квиара «потерей».
Да и на победу, какой она представлялась Скаю, было вовсе не похоже. Никто не горланил песни, не поздравлял друг друга. В городе вообще голосов было не слышно, только собаки время от времени принимались выть — чуяли дым. Да ещё чайки кружили у Ская над головой с заунывными криками.
В целом он был доволен своим укрытием. Если не считать палящего солнца. И если на юг не смотреть, конечно. На большом утёсе, нависшем над морем, к югу от причала, рядом с храмом, складывали погребальный костёр. Большой — чтобы всем тридцати хватило места.
Скай даже головы не поворачивал в ту сторону. Он не хотел сейчас думать о братьях, троих родных и двух двоюродных, о деде Белиаре, о деде Файгаре с бабкой Сэйлико и о том, как их всех положили на костёр в Лазурной Низине. Скай дорого дал бы, чтобы только не выходить к Прощальному Утёсу нынче вечером. Он знал, что если ещё раз увидит мёртвого Квиара, станет полоумным, как старуха Вайна.
К городу он тоже повернулся спиной. Тошно было смотреть, как тащат к Утёсу брёвна и несут на плащах убитых, чтобы жрецы подготовили их в последний путь. И всё это молча, деловито, будто (Проклятые) муравьи какие-то.
Так и следует. Так принято. Вот у матери получалось, а у меня — никогда. Пусть бы лучше они все рыдали, подумал Скай со злобой и уткнулся лбом в колени. Нэи вот рыдает — а мне и на неё глядеть тошно… Забраться бы в какую-нибудь... нору, где никто не найдёт, и просидеть там, зажмурившись и заткнув уши, до тех самых пор, как отец вернётся!
Да останется ли кто-нибудь жив, когда он вернётся?
Ветерок трепал его мокрые волосы. Восточный, с моря — летом частый гость. Но пройдёт всего месяц, и погода переменится: подуют яростные ветры с запада, и до самой весны корабли перестанут пересекать Полуденное море.
Отец сейчас, должно быть, уже у Стальных Врат. Во всяком случае — очень далеко и не знает, что произошло. Как ему сообщить? Успеет ли он до осени выслать помощь и согласится ли на это наместник? И справится ли город без этого? Если первый же бой стоил им тридцати человек — да ещё, наверное, умрёт от ран кто-нибудь из тех, кто сейчас лежит в караулке. Их там столько, что пришлось притащить из соседних домов лавки.
И раны. Скай никогда не видел таких страшных ран.
Он весь покрылся холодным потом, хотя сидел на самом солнцепёке. Ещё раз укусил себя за руку. Обозвал себя трусом, но это не помогло.
— Раай-сар!
Скай притворился, что не слышит.
— Эй, раай-сар!
Вот ведь пристал! Скай неохотно поднял голову и увидел внизу Вийнира. Он опять был в кольчуге, в пыльных сапогах и грязном плаще, разве что лицо умыл. Улыбнулся и помахал рукой — спускайся, мол. Скай вздохнул, но с крыши всё же слез. Спрыгнул в большие лопухи и отряхнул руки.
Вийнира считали удачливым человеком, и не зря: его даже не задело в битве, и он уже опять был на зависть бодр и жизнерадостен.
— Что ещё? — сердито спросил Скай.
— Командующий велел мне найти тебя, раай-сар, и отправить к нему. Он хочет поговорить с тобой.
Ему так не терпится отчитать меня за побег из города и за то, что в бою не послушал Мельгаса? Или ещё за что-нибудь? От Хермонда добра не жди...
— Я сейчас приду, — сказал Скай угрюмо. Ему не хотелось идти вместе с Вийниром, будто преступнику под стражей.
Вийнир и не настаивал. Он только кивнул и широким шагом направился к воротам.
Мгновение Скай колебался, но потом любопытство победило.
— Эй, Вийнир! — крикнул он и побежал следом. — Ты сейчас на Утёс идёшь?
— Нет, раай-сар. Командующий мне позволил только взять еды в дорогу, и я тотчас еду.
— Куда, на запад?
— Конечно. Без дозорных башен на Равнинах нам никак иначе не дать знать другим городам о Проклятых и как у нас всё вышло.
— Да, башни не меньше месяца будут заново отстраивать, — вслух подумал Скай, и Вийнир кивнул. — Ты возьмёшь Глупыша?
— Нет, он совсем вымотался. Мельгас позволил мне взять Счастливую Подкову, она ведь самая выносливая.
— Ты до самого Йенльянда поедешь?
— А там, может, и до Эйнатар-Тавка, если с Йенльяндом худо... или если ёлайги у них такие же хворые, как в начале зимы.
Скай присвистнул: это был долгий путь.
— А Хермонд уже отправил кого-нибудь к отцу?
— С этим ещё ничего не решили. Говорят, Сход соберут завтра, сразу после прощания. Бейнел вызывается на своей лодке, но ты сам знаешь — куда на ней через море-то... Прости, раай-сар, — спохватился Вийнир, — но я должен спешить.
— Доброй тебе дороги.
— Спасибо, — Вийнир поспешил прочь, но шагов с десяти весело крикнул через плечо: — Бьюсь об заклад, когда я вернусь, ты уже будешь Наречён!
Скай заставил себя улыбнуться в ответ, но от этих слов у него похолодело в груди. Я ведь уже Наречён. Без праздничной церемонии, без подарков, без застолья, без торжественной записи в городской Книге Порядка Имён. Наречён посреди глухого леса, сумасшедшим Колдуном. Изгнанником. Страшно даже представить, что в городе скажут, когда узнают. Засмеют? Застыдят?
Скай усилием воли стряхнул с себя оцепенение. Вийнир давно ушёл по направлению к стойлам, а Скаю предстояла беседа с Хермондом, и навряд ли приятная. Но не отвертишься. Скай прошёл окраинными улицами, чтобы ещё с кем-нибудь не встретиться, собрался с духом, вошёл в караулку и тихо встал у стены.
Чадили лампы. Караулка были выстроена недавно взамен старой, больно уж тесной, и стена всё ещё была занозистой и пахла смолой. Все остальные запахи были куда менее приятны: кровь, пот, палёное мясо, горькие травяные отвары, слабый, но безошибочно узнаваемый смрад Проклятых. В дальнем углу кто-то непрерывно стонал. Лилась в тазы вода из кувшинов. От лавки к лавке сновала старуха-лекарка и женщины, вызвавшиеся ей помогать. Они говорили ласково и тихо, точно с больными детьми. Одна из них улыбнулась Скаю, прежде чем выйти мимо него за порог с тазом, полным мутной бурой воды. Лицо было ему плохо знакомо, волосы убраны под платок с вышивкой по краю. У матери, помнится, был похожий, только светлый.
