В мире Кая оказалось непринято устраивать «шоу» на потеху публике для заработка очков отдельными власть имущими политиканами или для успокоения комплекса вины у выносящих приговоры и приводящих их в исполнение. Здесь не боялись ответственности, не страшились прослыть злыми или безжалостными. Сильная централизованная власть и силовые структуры исполняли свою работу, не нуждаясь в разрешении и одобрении покарать очередного преступника от какого-нибудь активиста без образования, понимания, зато с мнением о недопустимости слезинок невинного младенца, который почему-то преступника любит.
Стань известно в ее мире о плане ликвидации светлого мага, тотчас выступило бы немало с жиру бесящихся активистов, пропагандирующих победу всего хорошего над всем плохим. Они немедленно потребовали бы замены казни на пожизненное содержание в застенках, а то и встали бы на сторону преступника. Некоторые журналисты с удовольствием раскрутили тему недопустимости казней вообще и в данном конкретном случае в частности. Хайпожоры принялись бы биться в экстазе гуманизма, требуя от всех и каждого возлюбить жизнь даже последнего маньяка. Однако Женька искренне презирала всех этих болтунов и борцунов, причем чем те были активнее, тем сильнее. Отсиживаться в лаборатории Лео, строя из себя принцессу в ожидании возвращения восстановивших справедливость рыцарей, она тоже не собиралась. Раз уж она появилась здесь, будет участвовать.
Благо, о том, чтобы оставить ее где-нибудь в безопасности и охранять от всего на свете, никто даже не заикнулся. Наоборот. Не до конца понятные ей самой способности к магии перемещения могли стать той самой соломинкой, что переломила бы спину мамонта (здесь говорили так, поскольку огромные мохнатые слоны не вымерли и жили где-то на заснеженном полюсе планеты, питаясь хладостойким кустарником в период короткого лета, а в остальные сезоны ведя в целом плотоядный образ жизни).
Теперь они шли по улице городка (не столицы — по словам Лео, в городе его величества подобный нынешнему бардак не мог случиться в принципе, — но тоже немаленькому): не торопясь, прогулочным шагом. Словно бы не устранять опасного преступника направлялись, а просто свершали променад. Женька старалась не слишком крутить головой, разглядывая здания, часто разительно отличные друг от друга, но при этом составляющие единый архитектурный ансамбль.
Удобно ли жить в перевернутом конусе? А в здании, схожем видом с лентой Мебиуса? Главное, не размышлять, каким образом строители добились этого сходства — мозги сломать можно. Зато улицы все были мощеными: плитами, камнями, даже досками. Ни до бетона, ни до асфальта, видно, местные не додумались.
— Вам, Женя, ничего не сделает Сестрий, — говорил Лео. — И вовсе не потому, что я стану вас защищать. На то имеется несколько причин, но самые важные две: вы из другого мира; вы наследница Кая. И если, скажем так, Сестрию удастся снискать благосклонность и добиться согласия стать его спутницей, через вас он получит доступ к магии, оставив в дураках всех тех, кто пытается закрепиться в вашем мире.
— Он совсем идиот? — Женька удивленно подняла брови.
— Отнюдь.
— Значит, считает таковой меня. Или вообще не разбирается в женщинах, — отмахнулась от «столь заманчивой» перспективы Женька.
Лео демонстративно перевел взгляд с нее на молодую некромантку, шедшую в десяти шагах впереди. Та выглядела присмиревшей, вызывающий наряд сменила на плотный брючный костюм черного цвета, при ходьбе провокационно и явно на показ не виляла бедрами, не расточала призывные взгляды и наконец-то сменила приторно-сладкий парфюм на что-то гораздо приятнее и свежее.
— Нравы наших дам Сестрию известны очень хорошо, — заметил Лео, — и в особенности — те глупости о выборе из стаи самцов более достойного, которые вкладывают матери-одиночки в головы собственных дочерей.
Однако заблуждения какого-то мага на ее счет, а в особенности его надежды волновали Женьку мало. Раздрай в душе союзницы казался гораздо важнее: выкинет еще какой-нибудь фортель…
— Почему вы не приструнили ее сами? — спросила Женька, которая чувствовала себя неловко из-за той вспышки гнева, что испытала в лаборатории.
Наверняка ведь сама выглядела далеко не блестяще. Полезла со своим уставом по чужим монастырям. Кай вел себя в ее мире гораздо сдержаннее, хотя ему, наверняка, тоже имелось от чего негодовать. А еще больше становилось Женьке не по себе от пришибленного вида некромантки, без броского макияжа выглядевшей теперь ее ровесницей.
Женька терпеть не могла осуждал столько, сколько себя помнила. Ну живет человек так, как считает нужным, вопреки тому, как считаешь нужным ты. Так его жизнь — не твоя. Не нравится — не общайся. И тут… она повела себя в духе родителей, которых хлебом не корми дай поосуждать соседку за короткую юбку (это-то с такими свинячьими ногами!) или излишне длинные волосы у парня, замеченного в очереди (у него же вши заведутся, вот у женщин почему-то не заводятся, а у него непременно).
«Но… ведь дело вовсе не в осуждении, а в оскорблении!» — напомнила она самой себе.
По большому счету, Женьке и сейчас было наплевать на «психологию самки», как она называла жизненные установки озабоченных лиц собственного пола, считающих будто пол противоположный априори им обязан. А среагировала она именно на то, что девица разглагольствовала по поводу своего наивысшего положения в мужской среде. Женька защищала других, почему-то постоять за себя не удосуживавшихся, от агрессивной и неадекватной девицы. По крайней мере, хотелось думать именно так.
— Потому что некоторые вещи женщина способна воспринять только от женщины, Женя. А тем паче от той, которая заочно была записана если не в подруги, то в число полезных знакомых.
— Много чести, — Женька фыркнула и удобнее устроила руку у Лео на локте.
Они пусть и медленно, но приближались к особняку светлого мага. Стоял свежий теплый вечер, какой случался в ее мире в начале лета. И праздные прохожие, вероятно, принимали их за отца и дочь, вышедших перед сном подышать свежим воздухом. Свой иномирный наряд Женька менять не стала. Во-первых, терпеть не могла лишних телодвижений, если их удавалось избежать. Во-вторых, лютой ненавистью ненавидела шопинг и все с ним связанное. А в-третьих, на нее никто не обращал внимания. Подумаешь, джинсовка, о которой здесь никому неизвестно. Она могла бы поразить разве лишь какого-нибудь портного или изготовителя тканей. В остальном же наряд выглядел более чем скромным: некрикливый цветом или покроем, не топорщился в определенных местах, подчеркивая фигуру, ничего не оголял и излишне не обтягивал. К тому же рядом шел Лео, выглядящий для всех, кроме некромантов и Женьки, которая знала о его гибели, живым.
— Расскажите, может, есть еще что-то такое, о чем мне нужно знать?
Лео нахмурился, должно быть, размышляя.
— Нет, вы знаете достаточно, — сказал он. — По-хорошему, стоило бы уничтожить его на расстоянии вместе с домом, благо, слуги его давно покинули. Однако мне нужна информация. К сожалению, в моем нынешнем состоянии так запросто я ее не получу, но Сестрий невероятно самонадеян — раз; любит упиваться властью — два; азартен — три. Если достаточно сильно его раззадорить, он сам выложит все ему известное.
— Значит, будем разыгрывать перед ним спектакль, — решила Женька.
— Придется.
Вдоль их движения над кронами деревьев, высаженных близ ворот особняков, летела хрустальная птица: почти прозрачная в неверном вечернем свете, с длинным хвостом наподобие павлиньего.
— Она живая? — Женька проводила диковинное создание взглядом. — Или порождение чьей-то магии?
— Самая что ни на есть живая, — ответил Лео. — Стеклянный ворон выпорхнул на охоту. Птица ночная и достаточно умная, запоминает до пятисот человеческих слов и не просто так их повторяет, а использует осмысленно. Отличные соглядатаи из них выходят. А еще… — Он вытянул руку, трижды щелкнул пальцами, и птица, сделав круг над его головой, опустилась на сгиб локтя. — В отличие от большинства живых созданий, аура смерти их не пугает, а привлекает. Как кошек, но кошки, увы, не умеют воспроизводить человеческую речь.
