— Духи. Те, кто зачем-то остался в реальности и не перешел за грань. Впрочем, я могу и ошибаться, — Кай потер глаза. Чувствовал он себя не сказать, будто плохо. Досада и стыд грызли намного сильнее.

— Ну… ты как? — Женька ткнула его локтем в бок и препротивно протянула: — Бе-е-едненький.

— Обойдусь, — пробормотал Кай, вертя головой в недоумении. — И как мы здесь оказались?

— Шли-шли и пришли.

— А поподробней? — опешил он.

— Ты, как глаза закрыл, тотчас куда-то подорвался. Я за тобой треть кладбища отмахала, мечась, как… сопля в проруби. Разрывать ведь руки нельзя было?

— Именно так, — Кай вздохнул. Никогда так раньше не было, что при временном выходе из тела за последним сохранялись двигательные функции. — Благодарю, что не бросила. Я теперь…

— Может, объяснишь? — перебила его Женька. — Извини, конечно. Не думаю, будто душой кривишь, но давай обойдемся без «я тебе теперь на всю жизнь обязан» и подобного. Не люблю. И не хочу. А вот любопытство меня гложет. Ну?

Наверное, она не привыкла, что рядом кто-то валится с ног ни с того ни с сего. Кай и сам не ожидал от себя ничего подобного. Вероятно, потому и рассказал обо всем увиденном и… прочувствованном.

— Ты просто заблудился? — удивилась Женька. — Фух… Я уж думала, на тебя невидимая тварь напала.

— Невидимых тварей не бывает, — вздохнул Кай. — Существуют только очень хорошо прячущиеся.

— Хрен редьки не слаще.

— Пойдем-ка, посмотрим на этот храм, — предложил он.

***

Они ушли с погоста, и Кай наконец смог нормально дышать. Правда лишь до тех пор, пока не посмотрел на небо «особым» зрением.

Нити никуда не делись. Они образовывали купол на высоте, вероятно, раза в два превышающей рост самых высоких деревьев. Даже не вызнай Женька подробную дорогу к храму у торговки не-живыми цветами, Кай не заблудился бы. Тянуло его в ту сторону, как магнитом железную стружку.

— Храмы часто ставили на месте бывших языческих капищ, а те не возводили абы где. Как правило, использовали так называемые места силы, — рассказывала Женька, скрашивая пеший путь.

Ехать на автобусе Кай наотрез отказался: одно дело если расстояние иного не предусматривает и совсем иное для убыстрения пути, сам-то он точно не торопился настолько, чтобы терпеть толпу вокруг себя.

— Это-то аккурат ясно, — поясняла она, — паства по привычке идет на знакомое место, поклоняется пусть старым богам даже, не веря в душе пришлому и навязанному. Зато уже дети-внуки-правнуки, не говоря о более дальних потомках, молитвы возносят уже пришлому богу. Людская, что б ее, не-память и, будь она неладна, государственная идеология.

— А ты, значит, за старых богов? — хмыкнул Кай.

— Если уж и выбирать, то исконно-традиционные ценности, а не то, за что их выдают и всем другим подсовывают, а иногда и навязывают, — усмехнулась Женька. — К тому же… даже я чувствую что-то такое: от леса, речки, камня. Уверена, есть и особенные места, и сама сила. На счет богов — не уверена, правда, но лично от меня никто и не требует соблюдать обрядовость или еще что, могу себе позволить просто верить, без постных лиц, постов, молитв и обязанности эмпатии к любой заразе, которая хочет, чтобы к ней прониклись. А вот храмы или иконы – нет, они не для меня. Я их воспринимаю только как музеи и выставленные в них картины: некоторые даже красивые, но не больше.

— В пользу твоей версии говорит то, что вот часовня на кладбище — вроде тоже «дом» единого бога, а воспринимается обычным строением, как и те церкви, что мы проезжали на ав…бусе, — Кай отнюдь не запнулся на новом слове, не было у него такой привычки не выговаривать мудреные звуки. Просто дорога, по которой они шли, свернула и пошла вверх, взбираясь на холм, на котором и стоял означенный храм. — О…

Постройка качественно отличалась от многожилищных зданий, на которые Кай порядком уже насмотрелся. Люди проживали в основном в домах унылой прямоугольной формы. Редко когда в таких встречались закругления или башенки. От этого человейники, как звала Женька, а Кай перенял от нее это словцо, посчитав весьма точным, глаз ну совсем не радовали, в какой цвет их ни покрась. А вот храм производил впечатление пышности, придавал ощущение праздничности. Многоярусная постройка, со множеством куполов. Трапезная, колокольня, прирубы, галереи, барельефы на фасадах с растительным орнаментом, птицами и животными (Кай собственным глазам не поверил, увидав изображение не кого-то, а самого настоящего барсовока!) — радовали взгляд. И именно на крест — куда ж без него? — завязывались все нити. Частью они уходили внутрь храма, где, преобразовываясь каким-то немыслимым образом, уносились куда-то к облакам, где формировали еще один купол, вроде и почти незаметный, но… Кай почти не сомневался в этом — защитный.

Вот теперь все встало на свои места: и то, почему в этом мире нет ярко выраженной магии, и то, отчего в людях намешано и светлого, и темного, и никакого.

— Я не знаю, кто такое создал… да даже просто выдумал. Вряд ли этот ваш единый, которому поклоняются по привычке, — проронил Кай. — Но создавший такую систему точно был… даже не умен, а грандиозен. Сколько вашей церкви?.. Дветысячи лет?

— Примерно, — ответила Женька.

— Для такого… баланса. А хотя бы окончательного формирования защитного купола нужно минимум пять! — воскликнул он. — Мир чьего-то пока незавершенного или забытого эксперимента!

Женька схватила его за руку, вынуждая прийти в себя. Кай глотнул воздуха, отвернулся от идеального преобразователя энергии, уткнулся губами почти ей в висок и зашептал:

— Некто, посетивший этот мир или даже рожденный в нем, нашел способ перенаправить магическую составляющую, питающую мироздание и все, вхожее в него, для защиты. Здесь не бывает прорывов именно поэтому. Что бы ни творили люди! Потому у вас и остались чудища и истинно магические существа лишь в сказках и мифах. Как и исчезли все сильные чародеи и маги. А еще — герои и злодеи. Зло и добро смешались в ваших душах, как тьма и свет. Это породило и истинную свободу воли, и постоянную муку выбора, и поиск жизненного пути… и… я…

— Ты только снова не упади, ладно? — попросила Женька.

— Не стану, — Кай чуть отстранился. — Я не знаю являлся ли этот некто, извративший мир и вашу природу, жаждущим блага или, наоборот, худшим из возможных врагов. В конце концов, слишком часто именно враг делает благо, когда как друг может погубить ненужным участием. Зато понимаю теперь чего именно добиваются имперцы.

— Чего же?

— Они собрались… нет, не уничтожить систему, а всего лишь ослабить в одном конкретном месте и замкнуть на себе силовые потоки.

— Хотят стать новыми богами?

— Хуже. Богом: единым в нескольких лицах. Но… Вряд ли тот, кто это все создавал, не учел возможного вмешательства. Мир сопротивляется направленному воздействию, стремящемуся поколебать равновесие. Я-то, наоборот, восстанавливаю, а не расшатываю систему, когда усмиряю живжиг. То, что я кого-то легонько проклял — вообще баловство, внимания не заслуживающее. Вот и могу я пользоваться своей силой беспрепятственно. Наверняка, у вас тоже есть такие, но… не суть. Главное, имперцы хотят разрушать, глотнуть столько мощи, сколько получится, стать новой элитой этого мира, причем магической. И если…

Женька сначала еще больше отстранилась, затем посмотрела на него долгим взглядом и поцеловала в губы: коротко, но Каю хватило. На него то ли ведро ледяной воды выплеснули, то ли наоборот, обожгли. Он вздрогнул. Разумеется, умолк. Только затем осознал, как путанно, должно быть, говорил и, наконец, сообразил, что произошло.

— В общем и целом я поняла, — сказала Женька. — Ты, главное, успокойся.

Хорош совет! Кай и рад был бы, но… но…

— Бесстыдники! — раздался препротивный сварливый голос. — Миловаться возле храма господнего! Ух, совести у вас нет!

Обернувшись, они увидели ярко и безвкусно разодетую тетку в белом платке из-под которого выбивались сиреневые локоны. Полные крупные губы, намазанные ярко-розовым и блестящим, особенно выделялись на фоне маленького носа и бесцветных узких глазок, заплывших от бурных и частых возлияний.