Я понимаю, как это может быть. В шуме океанских волн, бьющихся о берег, есть что-то безмятежное. Она тянет меня за руку, когда останавливается и садится на сухой золотистый песок.

Мы гуляем по пляжу уже целый час, и никто из нас ничего особенного не говорит. Никакие слова не нужны. Я просто наслаждаюсь тем, что нахожусь здесь с ней. Прогулка по песку, молчаливое держание руки моей жены — это так далеко от привычной скорости и давления моей жизни, что я даже не знаю, как это переварить. В тюрьме никогда нельзя расслабляться — если вы расслабитесь, то попадете в беду. Вы всегда ждете, наблюдаете, готовитесь…

И с тех пор, как я вышел, я с головой ушел в мотоцикл, в бизнес, а теперь и — в Дилан.

Это была одна скоростная поездка за другой, и я даже не подозревал, что мне нужно время, чтобы расслабиться и отдохнуть. Мне нужно подышать и отпустить себя. Все, что имеет для меня реальное значение, находится здесь, рядом со мной. Она в безопасности и улыбается. В этот момент мне не о чем думать или беспокоиться. Нет никакой непосредственной опасности, на случай которой мне нужно планировать. Мне просто нужно, чтобы она улыбалась, а все остальное решится само собой.

— Это место тебе очень идет, — говорю я ей, опускаясь на землю рядом с ней.

Погода не совсем пляжная, и моя задница уже чертовски замерзла, но я знаю, что просидел бы с ней всю ночь на этом прохладном песке, если бы она этого хотела.

Она глубоко вдыхает, словно впитывая все вокруг:

— Ты так думаешь?

Я киваю:

— Да, принцесса, я так думаю.

Она проводит рукой по песку и набирает горсть, а затем медленно выпускает ее обратно между пальцами. Это самое спокойное состояние, в котором я видел ее с тех пор, как она вернулась в мой офис и в мою жизнь.

— Расскажи мне, как это было, когда меня не было.

Она смотрит на меня краем глаза, а затем повторяет действия с горстью песка.

— Это был ад, — просто отвечает она.

Я смотрю на нее с болезненным выражением лица, но она не поднимает на меня глаз, чтобы увидеть это.

— Не знаю, как еще это объяснить. У меня было все, что я когда-либо хотела, и почти ничего, и все это в одно мгновение.

Чувствую себя самым большим ублюдком на свете, слыша эти слова из ее уст. Она такая хорошая — такая невинная во всей этой кутерьме. А я превратил ее жизнь в ад. Она прошла через ад из-за меня, и мне кажется неправильным, что она позволяет мне снова быть здесь, рядом с ней.

— Как ты выжила? — Мой голос звучит грубо и напряженно.

Она смотрит на меня и пожимает плечами:

— Наверное, так же, как и ты… Друзья, отвлечения, злость… Я разбила несколько вещей.

Дилан всегда была чертовски вспыльчива, но в ее теле нет ни одной сломанной кости — она должна была быть так близка к краю, чтобы физически сломать что-нибудь. Должно быть, в этот раз я действительно довел ее до предела.

— Сара была спасением.

— Она готова на все ради тебя, принцесса.

— Я знаю. — Она улыбается. — Она даже предложила нанять кого-нибудь, чтобы избить тебя в тюрьме — сказала, что знает одного парня.

Я смеюсь. Это Сара, которую я всегда знал.

— Я никого подобного не встретил.

— Так я вежливо отказалась. — Она вздохнула.

— Расскажите мне о том, что я пропустил, — прошу я ее.

Я не упускаю из виду, что она замирает на долю секунды, прежде чем снова расслабиться. Теперь она рисует узоры на песке маленькой палочкой. Она делает рисунок, а потом стирает его взмахом руки и начинает все сначала.

— Это истории за три года, Энди.

— Начинай, — шепчу я. — Расскажи мне все… расскажи мне всё, что я пропустил за эти три года, Дилан. Я хочу слышать каждую секунду… Я хочу знать всё об этом времени, всё о тебе.

Интенсивность моего голоса удивляет меня. Она смотрит на меня:

— Ты уже знаешь, что я продала дом. Я отправила Джеффу все твои вещи.

Это я уже знаю. Мне хочется сказать ей, чтобы она поторопилась и рассказала мне что-нибудь новенькое, но я прикусываю язык. Нетерпеливый придурок не принесет мне пользы.

— Я сняла квартиру… сменила работу…

— Почему ты сменила работу, принцесса?

Она пожимает плечами:

— Мне просто захотелось начать все с чистого листа.

Я слышу то, что она не говорит. Она хотела убежать от всего, что напоминало ей обо мне. Все на ее прежней работе знали меня. По всему ее столу были разбросаны наши фотографии. Мы занимались сексом в ее кабинете. Неоднократно. Я понимаю, почему ей нужно было уйти.

— Тебе нравится твоя новая работа?

Я дотягиваюсь до пряди ее длинных волос и играю с ними, задавая ей вопросы. Она улыбается — действительно искренне улыбается, и я чувствую, как узел в моем нутре немного ослабевает. Я не испортил ей жизнь полностью.

— Мне очень нравится. Я никогда не думала, что мне понравится работать в газете, но это самое лучшее. Как Стю, наверное, уже говорил тебе, с тех пор как я начала работать, я не ходила в отпуск, даже отгулов не брала.

Я хихикаю. Стю говорил много всего — в основном сексуальные намеки, но он упомянул о том, что у Дилан накопилось много дней на отпуск и что она заслужила перерыв.

— Это гораздо более разнообразная работа, чем была у меня в журнале когда-либо. Я сейчас не просто пишу о бессмысленных сплетнях, я встречаюсь с реальными людьми и пишу о вещах, которые действительно имеют значение. Никогда раньше не понимала, что я упускаю.

У нее огонь в животе по этому поводу — я вижу, как он от нее исходит.

— Звучит чертовски круто, принцесса.

Она хихикает:

— Потому что это чертовски круто.

Как бы мне ни нравилось слушать о ее работе, я хочу большего — я хочу знать глубокие, значимые вещи:

— Что еще я пропустил?

Она пожимает плечами:

— Не очень. Мои родители до сих пор со мной не разговаривают…

Я качаю головой в недоумении. Родители Дилан перестали с ней общаться после того, как она приняла мое предложение руки и сердца. Они сказали, что двух месяцев знакомства недостаточно для того, чтобы строить жизнь, и что они не считают татуированную обезьяну, покрытую машинным маслом, подходящей парой для их дочери.

Они не ошиблись — я никогда не был достаточно хорош для Дилан, но это не помешало мне протянуть руку и взять ее, и уж точно не помешало Дилан пойти со мной. Я обещал ей, что это будет выбор, о котором я никогда не заставлю ее пожалеть, но я нарушил это обещание.

Они не сказали ей ни слова с того дня, как она начала носить мое кольцо на пальце, потому что, несмотря на их попытки шантажа и здравый смысл, Дилан все равно выбрала меня. Я опускаю взгляд на ее руку — моего кольца там нет. Я не удивлен, но все равно неприятно.

— Твои родители — идиоты.

Она смеется в знак согласия. Дилан всегда говорила, что ее не беспокоит их позиция по поводу наших отношений, что их неспособность принять меня зависит от них, а не от нее, но я знаю, что это причиняет ей боль, она не была бы человеком, если бы это было не так.

Особенно сейчас, когда я, по сути, доказал их правоту. Они всегда говорили, что я плохая история для их дочери. Готов поспорить, что они ждали, когда меня посадят, со своими «мы же говорили».

— Они знают, что меня посадили?

Она кивает:

— О да. Они не смолчали об этом! Впервые за много лет я получила от них весточку, и то только для того, чтобы они могли позлорадствовать, что оказались правы… а потом они снова стали притворяться, что меня не существует.

— Черт, мне очень жаль, Дилан.

Она смотрит на меня:

— Я знаю, что это так.

— Ты не носишь кольцо, — говорю я, пытаясь отвлечь ее от ее придурковатых родителей.

Она опускает взгляд на свою руку, словно хочет убедиться, что его там нет.

— Я не могла на него смотреть.

— Оно еще у тебя?

— Конечно, оно все еще у меня, Энди, я не из тех девушек, которые бросают вещи с моста.

Я хихикаю:

— Только не говори мне, что ты не думал об этом.