Это электризует, этот момент. Я почти чувствую потрескивание воздуха между нами.

— Дрю, — стону я, покусывая его нижнюю губу.

— Иисус, Дилан. — Он тяжело дышит, когда его рука скользит вверх по моему телу, чтобы обхватить мое лицо.

Мы оба тяжело дышим, как будто мы уже долго бежим, наше дыхание смешивается, когда он оставляет случайные поцелуи на моем лице.

Уголок моего рта, моя бровь, моя щека, мой лоб…

Он целует меня по всему телу. Я хихикаю, когда он целует кожу под моим ухом.

— Наверстываю упущенное, — мурлычет он, снова целуя то же самое место.

Вздыхаю и позволяю своим векам затрепетать и закрыться. Я не смогу жить в этом моменте долго, я знаю это, но я не готова пока от него отказаться — этот парень слишком хорош!

— Ты мне не веришь, — хрипло шепчет он мне на ухо.

— Я больше не знаю, во что верю, — шепчу я в ответ с полной честностью, слова удивляют даже меня.

Глава 13

Энди

Не хочу показаться самоуверенным, но мне кажется, что я вернул свою жену. Знаю, что впереди еще долгий путь, но сегодняшний день стал чертовски хорошим шагом для нас обоих. Она не убежала, когда я ее поцеловал, — не то, что она бы далеко ушла по сельской местности, во всяком случае, не в этих обтягивающих брюках, — но дело в том, что она даже не пыталась бежать. Она хотела быть здесь так же сильно, как и я, а это уже о чем-то говорит.

Я давно фантазировал об этом моменте. Но не думал, что он наступит. Фантазия, где я свободен, еду на мотоцикле с женщиной моей мечты, обхватившей меня как тисками, и я никогда не был таким счастливым человеком. Мы едем бесцельно, оба просто наслаждаемся поездкой, и куда бы мы ни направлялись, я знаю, что это то направление, которое я хочу выбрать до конца своей жизни.

Я поеду куда угодно, лишь бы с ней.

Дела с Дилан никогда не были спринтерскими — даже марафон не кажется мне достаточным усилием — не в обиду тем сумасшедшим придуркам, которые проводят такие забеги, — но я знаю, что это отнимет у меня гораздо больше сил, чем любой забег. Знаю, что мне понадобится много времени, чтобы исправить то, что я разрушил между нами. Даже если я не совершал того, в чем меня обвиняли, я взял вину на себя. Может, я и не был виновен в том, что на меня хотели повесить, но все равно это была моя вина, что мне пришлось бросить мою принцессу. Я был молод и наивен, и эту ошибку я больше не повторю.

Совру, если скажу, что меня не задело то, что она так и не пришла ко мне, не спросила, что произошло на самом деле, потому что меня задело. Это сокрушило меня.

Помню ее глаза, когда она смотрела, как меня сажают на заднее сиденье полицейской машины. Она превратилась из самой счастливой, какой я ее когда-либо видел, в такую, будто умерла внутри. Никогда не забуду этот взгляд. Это был взгляд, сломанного человека. Человека, которого я любил больше всего на свете. Единственного человека, которого я когда-либо любил больше, чем самого себя.

Я чувствую, как она дергает меня за рукав куртки, и оглядываюсь на нее через плечо, пока не останавливаюсь на перекрестке. Мы оказались через два города в какой-то маленькой деревушке, в которой я никогда не был.

— Ты в порядке, принцесса?

Я жду, что она попросит меня отвезти ее домой, я ждал этого весь день, но она этого не делает. Вместо этого она говорит:

— Я голодна.

Я хихикаю:

— Конечно, голодна.

Она дразняще шлепает меня по руке:

— Просто накорми меня уже.

— Да, мэм.

***

— Так ты был в какой-то банде? — Она наклоняет голову в сторону, внимательно изучая меня. Она пьет уже четвертое или около того пиво и уже близка к тому, чтобы разозлиться. Дилан, может, и способна съесть меня под столом, но она совершенно не умеет пить.

— Нет. Я не был в гребаной банде. — Со смехом отвечаю я ей.

— Ты вступил в бойцовский клуб?

— И испортил бы это милое личико? — Я ухмыляюсь ей. — А ты как думаешь?

Она прикусывает губу, пока ее зеленые глаза задерживаются на моем лице.

— Такое милое личико. — Она мечтательно вздыхает.

Я снова хихикаю. Она определенно пьяна.

— Меня выпустили досрочно за хорошее поведение, принцесса, помнишь? Это не работает, если ты вступаешь в банды и выбиваешь дерьмо из какого-нибудь куска тюремного мусора.

Она выглядит почти разочарованной.

— Ты был чьей-то сучкой? — Не сдерживается она от хихиканья.

— Я похож на парня, который будет чьей-то сукой?

Ее глаза расширяются:

— Вот дерьмо, ты сделал кого-то своей сукой?

Я долго и громко смеюсь.

— Нет, Дилан, не волнуйся, Господи, я держал свой член при себе. — Она краснеет, и я подмигиваю ей. — Я берег его для тебя.

Она закатывает глаза.

— Хотя у меня там была пара приятелей.

— Да? Готова поспорить, что они действительно добропорядочные граждане, — говорит она, поднося бутылку пива к губам и делая долгий глоток.

Черт, она выглядит слишком хорошо. Нам нужно поскорее убраться из этого дерьмового паба, пока я не устроил другим посетителям шоу, которое они вряд ли забудут. Она поднимает на меня брови, и я понимаю, что она ждет, когда я заговорю.

— А… — Я прочищаю горло. — Да, они хорошие парни.

— А за что сидят хорошие парни?

— Роббо сидит за изготовление фальшивых документов — паспортов и прочего, а у Глоу фетиш на поджигание дерьма. Его поймали за поджогом старой заброшенной церкви или какой-то другой хрени.

— Очаровательно.

— Они на самом деле нормальные. Конечно, там есть и очень плохие парни, принцесса. Это не тюрьма строгого режима, но некоторые из этих подвыпивших панков за пять баксов зарезали бы свою бабушку. Так что, учитывая все обстоятельства, эти двое были неплохими парнями.

Она накручивает прядь рыжих волос на палец, наблюдая за моим разговором.

— Они все еще там?

— Панки? — уточняю я.

— Нет, твои парни, — уточняет она с намеком на невнятность в голосе.

— Глоу вышел за полгода до меня, а Роббо выйдет в начале следующего года, если сможет держать нос в чистоте.

— Нос? В смысле, наркотики? — спрашивает она всё понимающим голосом.

Я усмехаюсь:

— Там много чего есть, но нет, это просто выражение, принцесса, — ему просто нужно держаться подальше от неприятностей.

— Понятно. — Она делает последний глоток пива и смотрит на меня с сонной улыбкой.

— Нам лучше убраться отсюда, пока ты не заснула.

Она ничего не отвечает, пока я встаю и бросаю на стол деньги, чтобы покрыть счет. Я беру ее за руку и тащу за собой.

— И прежде, чем ты спросишь: нет, я не принимал там наркотики.

— Там были плохие наркотики? — спрашивает она, прижимаясь ко мне.

Я обнимаю ее и помогаю идти прямо. Изо всех сил стараюсь не смеяться над ней, правда, но нет ничего смешнее, чем Дилан, когда она переходит грань от пьяного к слишком пьяному. Она может перейти от полного шума к сонному щенку примерно за тридцать секунд.

— Там были хреновые наркотики.

Мне удается надеть шлем на ее голову и усадить ее сексуальную задницу на мотоцикл, но я не совсем уверен, что она сможет не заснуть, пока мы едем. На ней шарф, и я снимаю его с ее шеи, пока она сидит и смотрит на меня с одурманенной улыбкой на лице. Я сажусь на байк и с большим трудом, чем был готов, обматываю шарф вокруг нас обоих и завязываю его спереди, чтобы она была прикреплена ко мне. Последнее, что мне нужно, это чтобы она упала. Это не принесет мне никаких очков.

— Мне нужно довести эту машину до финиша — бормочу я про себя, когда Дилан обхватывает меня за талию.

— Чего ты ждешь, заводи ее, — хрипит Дилан мне в ухо, размахивая рукой в каком-то непристойном жесте. Я с усмешкой завожу свою малышку и направляюсь к дому. Не знаю, как долго Дилан продержится, прежде чем задремлет, но, когда я паркую мотоцикл у ее квартиры, она уже спит.

***

Я крадучись выхожу из спальни и захлопываю за собой дверь. Женщина все еще спит как мертвая. Я перенес ее сюда, уложил в постель, снял с нее штаны — и она проснулась только один раз. Даже тогда она лишь улыбнулась мне и пробормотала слово «Дрю».