Некоторое время я разглядываю веснушчатое лицо, на котором снова играет радостная улыбка, потом поворачиваюсь к Хэлгу, Мишке.

– Не пойму, чего она такая счастливая? Как будто ей кто-то сказал, что мы спасательный отряд и прилетели на Маргин освободить людей от эйнеров. Миш, ты чего ей сболтнул?

– Он примерно так и сказал, – опережает его Юля, утирая нос грязной рукой, – Прилетели покончить с железноголовыми.

– Ясно, – сокрушенно опускаю голову, – Хэлг, ты спрашивал, что в этом парне не так. Теперь я знаю, что не так. Он же просто трепло!

– Да я… – Мишка чешет затылок, подыскивая слова, чтобы оправдаться, – Ну а что я такого сказал? Прям тайну раскрыл! Не врагу же, а человеку.

Подхожу к нему вплотную, поднимаю голову, потому что шахтер сантиметров на тридцать выше меня.

– Она же сама тебе только что объяснила, что эйнеры теперь в человеческих телах прятаться будут. Да ты бы и так это знал, если бы на астероиде нас внимательнее слушал. А теперь скажи – как ты определил, что она, – я тыкаю в девушку пальцем, – не такое вот тело?

Но сама уже знаю, что не такое. Человек Юлька, нет в этом сомнений. Тварь я бы почуяла.

День на Маргине действительно почти вдвое длиннее земного. Когда уже должен быть вечер, солнце едва перевалило через зенит. Мы добираемся до юлькиной хижины и, надо отдать должное девчонке, сами бы ее жилище никогда не обнаружили. Снизу разглядеть его невозможно, потому что оно прячется в переплетении крон четырех деревьев. Кора у них гладкая, ветви начинаются на десятиметровой высоте – без специального снаряжения не заберешься.

Девушка просовывает руку в неприметный лаз между корней, напоминающий нору, дергает там за что-то, и сверху, раскручиваясь, падает веревочная лестница.

– Добро пожаловать в Маргин Хилтон! Кто первый?

Мужчины не сговариваясь уступают мне дорогу и я начинаю карабкаться вверх, заставляя себя не оглядываться. Ветер слегка раскачивает лестницу, да и ветки, к которым она привязана наверху, находятся в постоянном движении. Наконец зеленое облако листьев окружает меня со всех сторон. Здесь свой, особенный мир. Чуть затемненный, напоенный влагой и запахом свежести. Большой черный жук падает мне на руку и я брезгливо сбрасываю его, едва удержавшись слабой правой. Надо быть осторожнее.

Еще чуть выше и вот уже видна площадка, сплетенная из толстых ветвей. Осторожно ступаю на нее, проверяя на прочность. Похоже, этот плацдарм выдержит десятерых таких, как я. В глубине покачивающихся крон виден домик, к которому от площадки ведет тонкий подвесной мост.

– Черт, да я бы сама здесь поселилась! Девчонка не промах.

В домике большая комната, в центре которой немного кривой – сделанный, видимо, юлькиными руками – стол. Такая же неровная табуретка. Вдоль плетеной стены целый набор кухонной посуды и микроволновка. В домике есть еще одна комната, поменьше. По матрасу, разложенному на полу, в ней легко опознать спальню.

– Ну как? – девчонка, уже поднявшаяся следом, с интересом наблюдает за выражением моего лица.

– Молодец, конопатая. Не каждый мужик смог бы так обустроиться!

Огонь в хижине Юлька, по понятным причинам, не разводит. Да он ей и не нужен. В тропическом климате холод не докучает, еду можно готовить в микроволновке, работающей на энергии, собираемой солнечной батареей за долгий маргинский день. И после сухпайков, осточертевших за недельный перелет, приготовленный хозяйкой суп из местных птичек показался мне пищей богов! Чем мы его запивали – даже не могу представить. Сладковатый нектар, от которого в голове слегка зашумело.

– Думаю, мужики не обидятся, если мы оставим их ночевать среди кастрюль и тарелок?

Я неровной походкой направляюсь в спальню. Через просвет в кроне дерева пробивается узкий солнечный луч.

– Ну… Такая себе ночь, конечно.

Помещаемся на матрасе вдвоем, ширина позволяет. Меня клонит в сон, но Юлька ворочается, не дает заснуть.

– Что с тобой, конопатая? Давно с людьми не общалась? Отвыкла?

Та молчит, только вздохнула – тяжело, протяжно.

– Или не столько с людьми, сколько… А, понятно. Возраст, гормоны… Да я и сама, чего греха таить… Мужики тебя волнуют? Брось. Пока не до этого, поняла? И их не дергай, не развращай мне команду.

Она кивает, прижимается, угомонившись. И я закрываю глаза, почти моментально проваливаюсь в сон.

Мне снится болото. Треклятое болото на Расцветающей. С зеленоватой тиной на поверхности черной воды, в глубине которой, в толще ила…

Вздрагиваю, проснувшись. Мозг, натренированный за последнее время контролировать любые мысли, касающиеся связи с эйнерами, не позволил видению продолжаться, выдернул меня из сна.

“Что за черт? Почему опять болото? Неужели его достали, или он выбрался сам? Но почему я почувствовала здесь, на Маргине?” Вокруг шум листвы, пение птиц. Убаюкивающее покачивание хижины. Место кажется безопасным и оно провоцирует заглянуть туда, куда заглядывать нельзя. Я снова опускаю веки.

Осторожно, едва касаясь своим разумом того смутного и малопонятного мира, в котором можно обнаружить связывающие эйнеров нити, я пытаюсь нащупать хоть один источник сигнала. Пусто. Будто и нет на планете чужих, явившихся сюда из глубин космоса. Но что-то манит меня, обращает на себя внимание, заставляя тянуться через невидимые в этом сумраке джунгли, все дальше и дальше, в сторону океана. И вот уже на границе своих возможностей, когда не остается сил проникнуть разумом дальше, я вдруг натыкаюсь на яркую вспышку, скопление многочисленных огоньков, каждый из которых – чей-то мозг, чье-то сознание. Они шевелятся, перемещаются относительно друг друга, вызывая ассоциации с кучей насекомых, отчего становятся мне только отвратительнее.

Кажется, меня не замечают. И я все так же осторожно прикасаюсь своими мыслями к “муравейнику”, пока не обнаруживаю тонкую нить, идущую к нему извне. Кто-то управляет этим скопищем, отправляет команды, принимает ответы. Сеть похожа на ту, что я видела на Расцветающей и Саленосе, эйнеры не пытаются сделать ее динамической – видимо, считают не слишком важной, достойной маскировки. Надо будет зарисовать ее на бумаге, для лохматого. Как и ту, что я видела в космосе, во время сражения. Возможно, так ему будет понятнее, чем объяснять образами.

Больше мне не удается ничего почувствовать: нить, идущая от “муравейника”, теряется. Не хватает сил, чтобы проследить ее до конца. Я открываю глаза, снова вижу перед собой плетеную стенку хижины, зеленоватые блики, слышу птичье пение и шелест листьев. Рядом спит веснушчатая девчонка, смешно приоткрыв рот. Хорошо ей. Нет странных видений и страха, что тебя найдут, если вдруг неосторожно выдашь себя во сне. Но усталость сильнее, она заставляет меня терять нить размышлений, клевать носом, и вот я уже снова засыпаю, не обращая внимания на солнечный день.

А утром, когда мы просыпаемся, хижина и кроны деревьев уже купаются в оранжевом свете заката. Еще немного и светило опустится за горизонт, оставив лес в темноте.

– Я хочу подойти ближе к человекоферме.

Не похоже, что Юля очень удивляется моим словам.

– У вас, чокнутых, свои причуды. Но если хочешь – провожу. Ты же не будешь заходить внутрь, правда? Только со стороны посмотришь?

Я молча смотрю ей в глаза и девчонка, уже сомневаясь, что я хочу наблюдать только со стороны, пожимает плечами.

– Ладно.

Мы идем под прикрытием темноты. Где-то высоко в небе мерцают звезды и медленно ползут две луны. Их свет почти не проникает в глубину джунглей. Впрочем, у нас есть провожатая, которая идет так уверенно, будто это яркий день, а под ногами – асфальтовая дорога. Мы стараемся не отставать, даже когда спотыкаемся о коряги, не успеваем увернуться от хлестких ветвей. Проходит час, другой.

– Далеко еще? – я останавливаюсь, пытаюсь восстановить дыхание.