— Пожалуйста, — хнычет она, когда видит меня, но я просто пожимаю плечами.

Это только начало.

Интересно, каково это, когда в твое тело вторгаются посторонние предметы — живые, извивающиеся внутри тебя…

Наблюдая за агонией, отражающейся на ее лице, я не могу испытывать жалость.

Она пыталась убить мою маленькую тигрицу, и этого мне достаточно. Я уже не знаю, сможет ли она когда-нибудь простить меня за то, что случилось той ночью. Если быть честным с самим собой, я сомневаюсь, что наркотики были полностью ответственны за мое поведение. Учитывая, как долго я подавлял свое желание к ней, боясь силы эмоций, которые она пробуждает во мне.

А теперь? Это произошло, а я едва помню об этом.

Я киваю Неро, и он берет одну из более мелких клеток, открывает ее, чтобы показать пару голодных крыс. Взяв их за хвост, он медленно проталкивает их в тело матери, грызуны пробираются внутрь ее влагалища в поисках сладости арахисового масла и меда.

Уже мать начинает кричать от боли, и, видимо, они кусают больше, чем положено, обгладывая ее стенки.

Все это время крысы хищно пожирают ее внутренности, а я наблюдаю за ее мимикой, за тем, как агония написана на ее лице.

Больше… она заслуживает гораздо большего…

Но у меня нет на это времени. Не сейчас, когда моя жена слаба и немощна, выздоравливает после отравления.

Вторая фаза закончена, Неро приступает к третьей.

Используя инструмент, похожий на скальпель, но более длинный, он начинает разрезать стенки матки матери, ведущие прямо к ее кишечнику. Жидкость из матки свободно вытекает в освободившуюся полость, и вместе с ней крысы проникают внутрь.

Голос у нее неровный, почти бессильный. Но она все еще в сознании.

Я прикуриваю еще одну сигарету, выпускаю облако дыма, изучая ее черты лица. Она стойкая, надо отдать ей должное. Но это только поможет мне и тому, что я планирую для нее дальше, на четвертой фазе.

— Сделай это сейчас, — инструктирую я Неро, боясь, что, если мы будем ждать дольше, она может потерять сознание от боли.

Ее глаза полузакрыты и остекленели, и как бы она ни была сильна перед болью, даже она не может выдержать, когда крысы буквально поедают ее внутренности, пока она жива.

Неро приносит вторую клетку, обращаясь с ней гораздо осторожнее, чем с первой.

Внутри находится желто-зеленый питон среднего размера. Такой же голодный, Неро особенно осторожно обращается с пастью, придерживая рыло руками.

Мать, даже в своем вялом состоянии, открывает рот, чтобы воскликнуть о своем неверии в это зрелище. Размером более двух метров, питон выглядит угрожающе, особенно для ее нынешнего состояния.

Ее глаза расширились, а брови сходятся, и я понимаю, что она осознала назначение змеи.

С большой осторожностью Неро вводит питона в ее влагалище, а когда тот оказывается внутри, отпускает его. Змея пробирается глубже, голод грызет ее в поисках добычи.

Вполне очевидно, когда происходит первый прием пищи: желудок матери расширяется вместе с челюстями питона, когда он заглатывает одну крысу, медленно проглатывая ее целиком и позволяя своим пищеварительным веществам работать над растворением органических веществ.

Все тело матери начинает биться в конвульсиях, а уголки моего рта слегка подтягиваются при этом зрелище.

Питон должен быть достаточно голоден и для второй крысы, и даже больше, что гарантирует, к концу он проглотит некоторые органы матери. Еще один факт, который я узнал в ходе своих исследований: змеи лучше переваривают пищу, когда им теплее, так что тело матери должно быть идеальной средой для обеспечения почти бесконечного голода.

Ну, если это не убьет ее, то кровотечение, сепсис или даже сердечный приступ из-за боли — возможно.

— А теперь, мама, я полагаю, что моя жена ждет меня дома. Я обязательно передам ей твой привет, особенно когда она забеременеет нашим первым ребенком, — я поднимаю руку в шуточном приветствии, но ее почти мертвые глаза едва реагируют.

Удовлетворенный таким поворотом событий и зная, что она долго не протянет, я поручаю Неро сообщить мне, когда она окончательно умрет, и после этого выбросить ее труп в Гудзон. Было бы несправедливо исключить водных хищников. Все должны на нее покуситься.

Хм, я был слишком прост с ней? Может, мне стоило продать части ее тела на аукционе в темной паутине?

Уже поздно, когда я наконец добрался до дома, и Ана сообщила мне, что Аллегра спит в своей комнате, восстонавливаясь после перенесенного стресса, связанного с промыванием желудка. Я прошу ее держать меня в курсе событий, не желая вторгаться туда, где, как я знаю, меня не ждут.



— Что ты имеешь ввиду, когда говоришь, что тебе нужно, чтобы она забеременела? — спрашивает мама Марго, повышая голос.

Я гримасничаю, придумывая, как объяснить ей это, не показавшись самым плохим хамом.

— Ей нужна причина, чтобы остаться, — добавляю я довольно слабо.

Последствия моего отвратительного поведения и ее отравления, все стало хуже. Я стал одержим идеей держать ее в безопасности — спрятать от всего мира, чтобы никто не мог причинить ей вред, но также и для того, чтобы никто не мог украсть ее у меня.

Я начал с малого. Вначале я просто не позволял ей выходить на улицу, даже с ее телохранителями. Видеть ее скрюченной на полу от боли и в крови — это меня подкосило. У меня внезапно начались периодические видения, как она попадает в автокатастрофу или, что еще хуже, ее убивает сумасшедший.

Эти видения превратились в кошмары, и я стал почти не спать, боясь, что с ней что-то случится и она уйдет от меня.

Я установил камеры во всем доме, чередуя время между необходимыми деловыми встречами и наблюдением за ней.

Она почувствовала изменения во мне и стала еще более замкнутой.

Мне неприятно признавать, но ненависть, которую я внушил ей, возможно, начала разгораться… и виноват в этом только я сам.

— Что значит, мне никуда нельзя ходить? — спросила она, возмущаясь, когда я отказался разрешить ей пойти в продуктовый магазин.

— Это опасно. — Я солгал ей, хотя прекрасно понимал, что опасность существует только в моем параноидальном сознании.

— Что с тобой? — прошептала она, ее глаза были полны боли.

— Я просто забочусь о тебе, — мой ответ не произвел на нее никакого эффекта, и с тех пор наши разговоры становились все более напряженными.

Только ночью мы, кажется, ладим, и было совершенно удивительно, что она не отвергла мои ухаживания — учитывая все обстоятельства.

Перед лицом доказательств того, что я с ней сделал, опасался даже приближаться к ней. Но однажды вечером, когда я немного перебрал с алкоголем, я постучал в ее дверь.

Я не был настолько пьян, чтобы не помнить об этом на следующий день, и наслаждался тем, как она была в моих объятиях, как менялось выражение ее лица в момент наслаждения.

Но как бы я ни начал чувствовать себя более уверенно в наших отношениях, за пределами спальни ситуация ухудшилась.

— Ну и что, — вскинула она бровь, — только потому, что я женщина, я не могу наслаждаться сексом? Мне нужно получить хотя бы что-то от этих отношений… если их можно так назвать, — она закатила глаза.

— Так это все? Ты просто используешь меня? — Я был весьма ошеломлен ее комментарием.

Она пожала плечами.

— Ты не можешь предложить мне ничего больше, чем хороший секс, Энцо. Давай не будем обманывать себя, что в том, что мы делаем, есть что-то более глубокое. Мы трахаемся. Жестко, быстро, как животные. В этом нет ничего нежного или любящего, — она сделала паузу, изучая мою реакцию, — и меня это вполне устраивает. Я не думаю, что ты способен дать мне больше, — дружески хлопнув меня по плечу, она ушла в ванную, оставив меня одного в постели и глядя вслед удаляющейся фигуре. Она взяла мои прежние слова и переиначила их, и я понял, каково это — когда над тобой насмехаются.

В тот момент я понял, насколько неправильными стали наши отношения. Она даже перестала спорить со мной, и эта апатия убивала меня.