Я быстро довожу нас до одного из наших складов за городом и затаскиваю ее с собой в безлюдное место.

Расплата наступила.

— Энцо, что это значит? — она хмурится, оглядывая полуразрушенный склад.

Пока я ждал результатов теста, у меня было достаточно времени, чтобы придумать все способы заставить ее отплатить — ведь, по моему мнению, она была виновна с самого начала. Но теперь я могу быть более изобретательным.

Она осмелилась прикоснуться к Аллегре.

А это значит, что ее смерть не будет быстрой.

Я запираю дверь на складе и сажусь на стул, наблюдая. Она знает, что что-то должно произойти. Я вижу беспокойство, скрытое под фасадом ее спокойствия.

— Ты можешь прекратить притворство, — начинаю я, — я прекрасно знаю, что ты сделала.

Она смеется, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня.

— Энцо, ты не должен слушать эту суку. Она не знает о нашей связи, — она имеет наглость ухмыляться, медленно приближаясь ко мне.

— Почему? — я не уточняю, и она прекрасно понимает, о чем я говорю.

— Я не могла позволить твоему семени укорениться в ее теле, — она опускает руки мне на плечи. Я продолжаю наблюдать за ней, желание прикончить ее здесь и сейчас переполняет меня. Но не сейчас…

— Поэтому ты решил отравить ее.

— Конечно. И раз она умерла… — улыбка играет на ее губах.

— Она жива и здорова, мама, — сообщаю я ей, и ее черты превращаются в жестокий гнев. — То же самое нельзя сказать о тебе, однако, — я встаю, обхватываю пальцами ее запястья и тащу ее к столу в центре. Только когда она видит кандалы на столе, начинает сопротивляться.

Но уже слишком поздно.

Касаюсь тыльной стороной ладони ее щеки, и она отшатывается назад, натыкаясь на стол. Мгновенно растерявшись от пощечины, она даже не шелохнулась, когда я приковал ее ноги к столу, по одной в каждом углу.

То же самое делаю с ее руками, и впервые я вижу на ее лице настоящий страх.

— Видишь ли, мама, мне стало известно обо всем, что ты делала с Аллегрой, и, — даю этому слову дойти до конца, прежде чем продолжить, — я недоволен.

— Эта сука заслужила это! Как такая, как она, может быть с кем-то вроде тебя? Моему прекрасному мальчику нужен кто-то намного выше, а не нечто среднее, как она, — она выплевывает слова, и я начинаю видеть корень ее ненависти к Аллегре.

— Хм, и кто же это может быть? Тот начальник, о котором ты говоришь? — я притворяюсь любопытным, делая шаг назад от стола, оценивая ее. Ее конечности расставлены в виде буквы X, платье задрано на бедрах, что, несомненно, поможет моему плану.

Око за око.

На ее лице появляется маниакальная улыбка, и я уже могу предвидеть ее ответ.

— Я! Я родила тебя, поэтому ты можешь быть только моим. Нет никого достойнее.

— Действительно, — говорю я, с отвращением вспоминая, какое право она имела на меня и мое тело. — Поэтому ты все время пытался трахнуть меня во сне?

— Не то чтобы тебе это не нравилось, — поднимает она бровь. — Я до сих пор помню вкус твоей спермы у себя во рту, — она издает ртом истошный звук, и мне уже хочется достать пистолет и застрелить ее.

Еще нет!

— Ты больна, — я качаю головой в недоумении.

— Представь, какие у нас могут быть идеальные дети! — она продолжает болтать, из ее рта вылетает еще больше абсурда.

На данный момент я могу только предположить, что она либо самое развратное существо на земле, либо просто психически ненормальная.

А может, и то, и другое.

Достав свой телефон, я набираю номер Неро.

— Заходи, — говорю я ему, и вскоре он появляется из потайной двери склада с двумя небольшими клетками. — Я всегда знал, что когда-нибудь убью тебя, мама, — небрежно обхожу ее стол, и она недоверчиво смотрит на меня. Она совершенно не представляет, что ее ждет. — Я сдерживался только из-за своих сестер, хотя ты никогда не была для них образцовой матерью. Но ты не должна была прикасаться к Аллегре, — цокаю я, когда останавливаюсь рядом с ее головой. — Понимаешь, для тебя она может быть обычной, но для меня она — все. — Ее глаза расширяются от моего ударения на слове «все».

— Ты не можешь так говорить, — шепчет она, и впервые в ее чертах появляется опустошение.

— О, но я говорю, — дарю ей полуулыбку, наклоняясь, чтобы прошептать ей на ухо, и это означает, что я не проявлю никакой пощады. Я слышу ее крошечный вздох, и она, должно быть, понимает, что я говорю серьезно.

— Но твой отец… он не позволит, — пролепетала она, и я могу только усмехнуться.

— Насколько всем известно, ты сейчас летишь на Сицилию в длительный отпуск. Неужели ты думаешь, что мой отец когда-нибудь вспомнит о тебе? Конечно, будет несколько открыток тут и там, но в остальном ему будет все равно, что ты уехала.

Она бледнеет от моих слов, в основном потому, что знает, что я прав. На протяжении всего их брака он не скрывал ни своих многочисленных романов, ни любовниц, ни того факта, что он просто не утратил любви к ней.

— Я покажу тебе, каково это — застрять в своей шкуре, не имея никакого контроля над тем, что происходит с твоим телом. И не думай, что я не испытываю к тебе привязанности, — добавляю я, и в ее глазах появляется искра, которая тут же гаснет, когда я заканчиваю свое предложение. — Я потратил много времени, думая об идеальном способе прекратить твое существование. Конечно, у меня было больше десяти лет, чтобы детально продумать, что бы я с тобой сделал. Но это? — я наклоняю голову в сторону, где стоит Неро. — Это для Аллегры, с любовью.

Я встаю и, прикурив сигарету, отдаю первые приказы.

Я выбрал Неро для этого предприятия, потому что видел, насколько он может быть надежным. Он также холодный, психованный ублюдок. Я не думаю, что у него есть какие-то границы того, что он может сделать с другим человеком. И вот, веселье начинается.

Неро подходит к столу и, вращая небольшое колесико, наклоняет его на сорок пять градусов, голова матери направлена к полу, в то время как ее ноги находятся в воздухе.

Он открывает набитый инструментами мешок и достает оттуда спекулум.

— Что? — глаза матери расширяются, когда она видит это, и она начинает метаться в своих кандалах. Это не помогает, так как я позаботился о тугом креплении.

Лицо Неро профессионально безучастно, когда он закидывает юбку матери на бедра и снимает с нее нижнее белье.

Затем он вводит спекулум в ее влагалище, увеличивая отверстие.

Я затягиваюсь последней затяжкой сигареты, прежде чем бросить ее на землю и зажечь другую, двигаясь вокруг, чтобы в полной мере ощутить эмоции матери, когда она испытывает насилие над своим телом.

Только я не настолько гнусен, чтобы использовать изнасилование. Напротив, мои джентльменские чувства говорят мне, что я должен быть более нежным, чем это. В конце концов, она моя биологическая мать.

Оставив спекулум на месте, Неро принес баночку с желтым веществом внутри.

Я поручил ему приготовить очень специфический состав. Признаюсь, я черпал вдохновение в древней практике скафизма, но внес в нее несколько изменений, чтобы она подходила для другой среды и нескольких других участников.

Он открывает банку и начинает выливать содержимое в ее влагалище.

Смесь арахисового масла, меда и яиц личинок, разбавленная небольшим количеством молока, чтобы придать ей более легкую консистенцию.

Мать начинает кричать, когда жидкость прокладывает себе путь внутрь ее матки, мед прилипает к стенкам матки, яйца внедряются в очень теплую и гостеприимную среду — идеальное место для их роста до взрослой жизни. Из-за гравитации и ее положения ни один уголок ее матки не останется нетронутым.

Я подаю сигнал Неро, и мы оба отходим на несколько часов — достаточно времени, чтобы яйца начали шевелиться.

Когда мы возвращаемся, мать в слезах, ее кожа красная и горячая. При беглом взгляде я вижу, что вокруг движутся личинки.

Это не совпадение, поскольку я попросил кое-кого собрать эти яйца в течение некоторого времени, играя с температурой окружающей среды, чтобы убедиться, что они созрели для наслаждения матери.